Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 03 Страница 42

«Сегодня в этом небе — журавли…»

Сегодня в этом небе — журавли,Сегодня в этом небе — листопады…От этой опечаленной землиМне больше ничего уже не надо.

В душе прошла та жажда тишины,А брызги чувств, застыв ветвями клёна,К моим ногам легко наклонены,И тишина — легка и окрылённа.

Вы знаете, как сладок ароматТой нежности, что не объять руками,Когда с тобой поля заговорятХолодными, как осень, сквозняками?

Вы помните? — Лишь руку протяниИ попроси прибежища и кроваСквозь полумрак: «Спаси и сохрани!» —В неповторимой жажде неземного.

Вы слышите? — Я слился с тишиной,Как запах спелых яблок — с нежной кожей,И облака плывут передо мной,На тишину задумчиво похожи.

Она — звучит и шепчет издали,Чуть потревожив огонёк лампады:«Сегодня в этом небе — журавли,Сегодня в этом небе — листопады…»

Памяти Ю. П. Кузнецова

В эти сумерки выбежать? выйти ль? —С обнажённой душою — до строк —О тебе, мой суровый учитель,Что мой путь безнадёжный предрёк.

То ли тихо заснул, то ли ожил…Замерев у судьбы на краю,Безнадёжностью ты обнадёжилОбнажённую душу мою.

И не вычеркнуть слов — до пределаДорожи или не дорожи:«На успех безнадёжного дела!» —Из моей обнажённой души.

Мечта

По узким трещинамРасстеленной брусчаткиТуда, где солнца жар,Стремлю неспешный шаг.Улыбка — женщинам.И белые перчатки.И белоснежный шарф.Цилиндр. И чёрный фрак.

Глядят насмешливо:«Видали остолопа?!Быть может, вкуса нет?Приличней нет белья?»Представлюсь вежливо —Запомнили все чтобы:Мне девятнадцать лет,Зовут меня — Илья!

Наталья Мурзина

(33 года, Кемерово)

РУССКАЯ ВЕЧНОСТЬ

«Я баян обниму. Он, заждавшийся, на руки просится…»

Я баян обниму. Он, заждавшийся, на руки просится.Встрепенётся, вздохнёт, как живые, меха развернёт.Он застенчиво всхлипнет коротенькой разноголосицейИ протяжную русскую сам нараспев заведёт.

Он «Лучинушку» плачет — качает басы безысходные.Он созвучья выводит. Пронзительно. Сладко. Навзрыд.Словно жаркой слезою, он песней текучей народноюПробирает насквозь. Бередит на душе. Бередит…

Он заходится песней. А мне всё отчётливей кажется,Что, как исстари, сядем за стол, соберётся родня.И потянется песня-слеза, и всем миром завяжется…Что не песня, а русская вечность течёт сквозь меня.

«Ночь была черноспелая гроздь, да распалась-рассыпалась…»

Ночь была черноспелая гроздь, да распалась-рассыпалась.Словно жадное лето пылало у нас на устах.Словно лето плыло, и горчащая звёздная жимолостьПредрассветна, черна, в низкорослых цвела небесах.Из кромешности глаз одинокой походкой опасливойЯ исчезну однажды, не пристальна, но холодна.Ты забудешь о том, как рябина по-дикому счастливоТрепетала полунощной жертвой в пожаре окна.Причитала ветвями, смыкалась, клонилась со стонами.В полынье простыни задохнись, утони до утра,В лихолетии вяжущих губ… и не помни за окнамиЯгод, кровоточащих в гортани ночного двора.

«Даже странно — в губах это имя нести…»

Даже странно — в губах это имя нести,Различать только этого имени сполохи.Словно чуждую птицу сгоняю — лети! —Потрепещет и сгинет в процеженном воздухе.Но, спугнув, отпустить от себя не могу,Хоть не мне его пить, и не мной зацеловано.Лишь однажды в протянутой ложечке губЭто имя цвело тёмным мёдом ворованным.Отпустить от себя — не стряхнув, как листву,Не спугнув, как молитву, нечаянным возгласом.Будто дикий шиповник губами сорву,Окликая пустое пространство вполголоса…

«Это тонут черёмухи в белых проточных ветрах…»

Это тонут черёмухи в белых проточных ветрах.Это летнее небо цветным капюшоном на плечи.Это в утреннем мареве дремлет детёныш-кузнечик,Опьянённый ленивым дурманом нетронутых трав.

Это терпкая нежность в дыханьи распахнутых крон:Ведь не скоро ещё тяжелеть, наливаясь плодами.А пока — шелестеть, шелестеть на ветру куполамиИ ловить лепестками пчелиный полуденный звон.

«В кромешности потушенного света — я знаю — мне опасно оставаться…»

В кромешности потушенного света — я знаю — мне опасно оставаться,протянешь руку, шевельнёшь губами — бабай скакнёт! Скорей, скорей на кухню!Сестра длинноволосая. Как крепость.Готовит неприступные уроки.Расплывшиеся по тетради буквыя медленно распробовать пытаюсь.И вот они, послушны, оживаюттропическим названием «Ал-геб-ра»,растением волшебным. Но об этомспросить сестру мне духу не хватает.У бабушки гребёнка костянаяи сарафан, впитавший запах кухни.Стремительные спицы, будто птицы,вьют гнёздышко пуховое, ручное.Я знаю, как. Меня уже училиперебирать запутанные петли.Отколупну кусочек штукатуркиза печкой, где меня никто не видит.Получится горяченькая ямка.В печном нутре гневливый зверь бушует.Пахучие песочники томятся,мы с мамой их в духовке заточилина противне, посыпанном мукою.Он не противный, просто очень чёрный.Из погреба сейчас достанут к чаютягучего клубничного варенья.А за окном надсадный рык овчарки,рёв трактора. На сваленных берёзахвезут зарод, зародище, громаду,присыпанную снегом гору сена,Колючего, душистого, сухого.Я завтра на него тайком залезу.Отец кричит о чём-то с мужиками,перекричать старается овчарку…Оранжевые тракторные фарыпрошили двор насквозь, до огорода…

Дом

Бабушке Ане

Отоснишься ль когда-нибудь, ждавший, любивший, кормивший,Мой единственный дом, где рассыпало детство следы…Белоствольный простор у просевшей под временем крышиИ щербатый колодец, черпнувший глубинной воды.И толчёный снежок, скорлупой под шагами хрустящий.А скворечня пуста — долговязый качается шест.Только рыжий телёнок, опасливым оком косящий,Из лохматой охапки солому поспешную ест.Большеглазых снежинок бумажную белую стаюНа рождественский клей прикрепили в соседском окне.Возвращаясь в тебя, каждый раз из тебя вырастаю,Старый бабушкин дом. Но по-прежнему чудится мнеНеотчётливый скрип половиц у притихшей кроватки,И притворство прищуренных глаз… А ещё б подглядеть,Как мелькают по толстым шкафам быстроногие пяткиИ фиалковый суп уплетает безухий медведь.А ты помнишь, как жили котята в плетёном лукошке,А как я на запретный чердак пробиралась тайком,А пахучий дымок от печёной в духовке картошки,С крупной солью и хлебом, и белым густым молоком!Что-то ветрено нынче… Хлопочут иссохшие ставни.Детство — яблоко, из повзрослевших упавшее рук.Не оставь же меня, моё млечное воспоминанье —Миг духмяного детства, предутренне-сладкий испуг.

«И всё-таки февраль. Подстывшая дорога…»

Маме

Летит под перестук натруженных колёс.То грязным полотном расстелется полого,То зарябит в глаза рубашками берёз.Заждавшаяся дверь в свои объятья примет,Подсуетится стол, посудою звеня.И мама за столом заботливо обниметЗабытой теплотой обмякшую меня.И будет говорить, что пирожки остыли,Что свежий варенец так и не съели мы.И скажет, помолчав, что зиму пережили,И, может, хватит дров до будущей зимы.А престарелый кот свернётся у порогаПомуркивать во сне, пережидать мороз.Но всё-таки февраль. И всё-таки дорогаРазмотанным клубком летит из-под колёс.

Алексей Павлов