Тринадцатый стул - BangBang Страница 5

политическую расстановку в верхах, порой самым прямым образом сказывающуюся на его промысле, однако быстро восполнил этот пробел в свободное от забот о хлебе насущном время. Регулярные печатные издания, испакощенные жирными пятнами, в которые оборачивала вредную снедь супруга пищеторговца, и хриплый радиорепродуктор в столовой в полной мере снабдили его нужной информацией.

Поразмыслив еще немного, Остап пересчитал оставшиеся финансы, обзавелся элегантным теплым пальто, уютными носочками верблюжьей шерсти, изготовленными в Средней Азии — зима была не за горами, и двинулся на вокзал.

Чутье великого комбинатора не обмануло — Ипполит Матвеевич находился гораздо ближе, чем тот воображал, и даже Москвы не покидал, вот только пребывал он совершенно не в том виде и состоянии, как мнилось Остапу. И никаких бриллиантов покойной тещи при бывшем предводителе, конечно же, не было. Осознав, что остался с носом, да еще и совершенно напрасно замарал свою бессмертную душу смертным грехом, Ипполит Матвеевич Воробьянинов повредился в уме окончательно. Он слонялся по улицам, выкрикивая нечто бессвязное и нечленораздельное, покуда его не задержала бдительная московская милиция. Сообразив, что имеет дело с умалишенным, усатый постовой отослал Ипполита Матвеевича для поправки здоровья на Канатчикову дачу**, по адресу Загородное шоссе, дом 2.

Там ласковые, но твердые длани работников кузни психического здоровья переодели Воробьянинова в казенную пижаму, напичкали успокоительным и заперли в одной палате сразу с двумя императорами: Наполеоном и Александром Вторым Освободителем, а так же тихим, безобидным на первый взгляд гражданином, действительным бывшим депутатом Государственной Думы, вообразившим себя болонкой поэтессы Малинской.

От императоров, как оказалось, особого вреда не происходило. В припадке безумия они лишь принимали пафосные позы и порождали бесконечные указы и повеления, да объявляли друг другу войны, хотя исторически разошлись во времени на добрые полста лет и никак не могли бы этого сделать. Когда карьера французского императора печально закатилась за остров Святой Елены, юный Сашенька еще пускал пузыри да болтал пухлыми ножками в кружевной девчачьей рубашонке.

Зато бывший депутат вел себя совершенно непотребно: становился на четвереньки и часами лаял на стену или зарешеченное окно, а когда ему это надоедало, пытался поочередно оседлать ногу той или иной монаршей особы, параллельно читая стихи своей воображаемой хозяйки. Стихи были слащавы и пафосны, по крайней мере в его исполнении. В остальное время он либо спал, свернувшись клубком, либо вычесывал воображаемых же блох да перманентно задирал «лапу» на ножки кроватей. Императоров такое вульгарное поведение возмущало и они жалобно звали санитара, чтобы тот отогнал от них этого отвратительного сумасшедшего.

Поначалу Ипполит Матвеевич охотно подвывал концертам самопровозглашенной болонки, но по мере того, как рассудок возвращался, Киса все чаще смотрел на товарища по несчастью с брезгливым раздражением. Регулярное питание, отсутствие стрессов, беседы с ласковым доктором с говорящей фамилией Разумнов-Успокойский явно пошли на пользу его подорванному погоней за бриллиантами организму. Электросудорожная терапия также весьма бодрила, вернув предводителю даже бравую дореволюционную выправку. Кошмары, поначалу беспрестанно терзавшие Ипполита Матвеевича, отступили. Ни извозчики в золоченых тулупах, ни покойная теща или супруга с распущенными волосами, ни скачущие по полу драгоценности его не тревожили. Ипполит Матвеевич спал сном младенца.

К весне он, казалось, совершенно оправился. Если бы не несколько косовато сидящая на сухопарой шее голова и диковатый блеск в самой глубине зрачков, гражданин Воробьянинов ничем не отличался бы от себя прежнего, годовалой давности, когда жизнь делопроизводителя ЗАГСа в N-ске текла так размеренно и тоскливо. Его больше не пеленали. Киса уверенно отвечал, какой сегодня день, месяц и год, здраво критиковал выходки соседей по палате, помогал убирать посуду после ужина и к звонкому, напоенному первыми лучами солнца, апрелю покинул богадельню с соответствующей справкой на имя Конрада Карловича Михельсона в кулачке. Он был волен идти, куда вздумается, и имел все шансы начать новую честную трудовую биографию с чистого листа.

Однако это была лишь видимость выздоровления. Бриллиантовая лихорадка не отпустила Воробьянинова. Больной, извращенный разум просто вычеркнул из памяти все то, что произошло с Ипполитом Матвеевичем после вскрытия последнего стула, взамен услужливо подсунув теорию, не имевшую ничего общего с реальностью. Воробьянинов уверился, что стульев на самом деле было ТРИНАДЦАТЬ. А значит, сокровище покойной тещи все еще ждало его, прикрытое английским ситцем в нежный цветочек. На них еще ерзал упакованный в галифе или суконные брюки зад какого-нибудь ответственного работника. На стуле еще вздыхала романтическая девушка, приготовляя уроки для экзамена в Промакадемию на факультет текстильной промышленности. Сумасбродный поэт на манер Трубецкого еще попрыгивал на драгоценном кладе, изгрызая карандаш в поисках рифмы к слову Турксиб**. Конкурентов у Кисы в погоне за сокровищами более не было, ведь, как он полагал, товарищ Бендер давно уже спал вечным сном под сенью могучих лип на каком-нибудь уютном столичном кладбище.

В общем, Психиатрическая клиническая больница за номером один имени товарища Кащенко извергла из своих недр на апрельские московские улицы крайне опасного и опытного в делах криминальных сумасшедшего.

Параллельно Ипполиту Матвеевичу из схожего дома призрения, только на далеком и теплом Кавказе, освободился бывший священник церкви Фрола и Лавра отец Федор Востриков. Епархия, истомившись ждать свое блудное дитя, прислала на его место другого служителя. Брошенную сумасбродным супружником попадью Катю выселили из принадлежавшего церкви домишка, и лишь с одной сменой белья, увязанной в убогий узелок, она, рыдая горькими слезами, отправилась просить принять ее из милости давно и страшно сердитого на нее брата-булочника.

В отличие от Ипполита Матвеевича, отец Федор вышел из психиатрической лечебницы совершенно присмиревшим и избавившимся от всех своих иллюзий и склонностей к авантюрам. Там его исцелили и от религиозного дурмана, доходчиво объяснив, что никакого бога нет, в связи с чем товарищ Востриков был гладко выбрит и смотрел в будущее ясным, трезвым взором пламенного строителя коммунизма. Федя искренне мечтал податься на какую-нибудь грандиозную всесоюзную стройку.

*Покойная супруга утверждала, что в очках Ипполит Матвеевич — вылитый Милюков, лидер Конституционно-демократической партии (партии кадетов).

**Психиатри́ческая клини́ческая больни́ца № 1 и́мени Н. А. Алексе́ева (Алексеевская больница, с 1922 по 1994 — имени П. П. Кащенко; также известна как Кащенко, Канатчикова дача) — психиатрическая клиника в Москве, расположенная по адресу Загородное шоссе, д. 2.

***Турксиб (Туркеста́но-Сиби́рская магистра́ль) — железная дорога из Сибири в Среднюю Азию. Построенная в 1927–1930 годах, она стала одной из главных строек первой пятилетки СССР.

Глава 4. Жемчужина у моря

Приблизительно в это же самое время, только по ту сторону Азовского и Черного морей, на спасительном удалении