Невероятные приключения циников в Скайриме - Юлия Пасынкова Страница 54

сместилось вслед за ним. Прошло всего несколько дней, как появился курсор в поле зрения, а я уже настолько привыкла к нему, что не замечала. Если Кречет не врет, то я забралась в виртуал, чтобы найти остальных подключенных, вернуть им память и открыть загруженные интерфейсы. У меня же это сработало? Сработало. После того, как меня настигла волна воспоминаний, запущенная стрессом. Что же будет, если немного поднажать в этом направлении?

— Генерал-лейтенант, — снова позвала я Кречета, но ответа не последовало.

Если бы курицы могли менять цвета, то Кречет был бы зеленым. Он сидел на дне телеги, выпучив глаза, и с трудом сдерживался.

Я забеспокоилась:

— Тащ генерал-лейтенант, с вами все в порядке? Вы как-будто сейчас лопнете. Я, конечно, доктор, но не врач: птиц лечить не умею…

— Все! Больше не могу! — курица вскочила, озираясь по сторонам, — который тут мешок этой неписи?

Я кивнула на оставленный рейнджером рюкзак.

— Ох, мать моя армейка, с дороги!

Кречет, судорожно маша крыльями, подпрыгнул и с размаху вломился в открытый мешок. Послышались сдержанные матюки и копошения: что там творил генерал-лейтенант, я не видела, но про себя сделала заметку, что злить Кречета не стоит. Мстительный оказался. Интересно, как на это отреагирует Бишоп…

Я отложила дневник и решила немного отвлечься от дороги, загадок и «высоких» отношений рейнджера и курицы. Нехай сами разбираются. Дотянувшись до своего мешка, вытащила прихваченную из таверны лютню двух бардов, за которую я выбила нам пиар-кампанию в позитивном ключе. Пока Кречет пакостил в мешке рейнджера, а сам рейнджер выпускал пар где-то на свободе, я оглядела инструмент: по виду странная смесь гитары и домры. От нечего делать подергала струны — лютня оказалась безбожно расстроена. Покрутив колки, я подтянула первые струны, и пальцы сами собой встали на гриф. Святые нейроны! Я умею играть? Видимо мышечная память оказалась устойчивей, чем обычная. Первый взятый аккорд жутко резанул по ушам, и я попробовала поставить пальцы по-другому: в конце концов тут восемь струн, а не шесть привычных. Наконец, прозвучал стройный ряд. Глядите-ка, можно приноровиться. Я полностью настроила под себя инструмент и, кое-как пристроив пальцы на место, сыграла первое трезвучие. Кажись, дело пошло. Так, что там у нас…

Я прокашлялась:

— Белый снег. Серый лед…

— Это что за…! Что за хрень?! Мать вашу, что это было?! Господь всемогущий!..

Громкий ор из Бишопова мешка едва не вырвал лютню из моих рук.

— Незачем так орать… Может, я еще плохо играю, и немного фальшивлю, — помрачнела я, — так ведь нужно время, чтобы привыкнуть. Здесь все-таки не шесть струн, как на простых гитарах, а восемь…

Из мешка вылетел взъерошенный Кречет и разразился могучей бранью. Даже мне с докторской степенью было сложно понять некоторые выражения. Это было похоже на что-то из армейских проклятий, смешанных с криком разъяренных бандюков из подворотни и ором раненого бизона. Из контекста удалось разобрать, что моя игра и жалкие попытки пения никак не связаны с гневом и болью товарища Кречета. Курица громко кудахтала, грозила в небеса проклятиями и обещания добраться до двух шимпанзе, по ошибке надевших лабораторные халаты. Спустя какое-то время товарищ генерал выдохся и как-то жалко всхлипнул.

— Тащ генерал-лейтенант… Максим Борисович, — мне даже стало жалко курицу, — с вами все в порядке?

— Я не хочу об этом говорить…

— Точно? По-моему, вы сейчас только об этом и говорили…

— Так, я не понял: кто освободил этот комок никчемных перьев?.. — Телега качнулась под весом запрыгнувшего рейнджера.

О-о, сейчас начнется. Явился — не запылился…

Бишоп, внезапно вернувшийся с охоты выглядел бодрее и свежее, чем до этого. Телега не останавливалась ни на минуту, а рейнджер умудрился ни только не отстать от нас, но и принести добычу. Он бросил под ноги двух убитых зайцев и велел вознице сворачивать к обочине. «Привал» прозвучало из его уст весьма многообещающе.

— Эй, курица. Тебе повезло, что я подстрелил куропатку для перьев, — Бишоп взял свой мешок и полез за разделочным ножом.

Я зажмурилась…

— Не понял…

Приоткрыла один глаз.

— … кто засунул яйца в мой мешок? Эй, они еще теплые…

Я перевела взгляд на Кречета. Сложно прочитать эмоции курицы, глядя на глуповатое выражение ее глаз, но бьюсь об заклад, что во взгляде Кречета было столько боли и страданий, что я только шумно втянула воздух и закусила губу, чтобы не заржать в голос. Мять меня за алгоритмы… Когда-нибудь это должно было случиться…

— Погодите, — начало доходить до Бишопа, — это же…

Он округлил глаза, медленно повернулся к генерал-лейтенанту. Кречет набрал воздуха в грудь и подбоченился, насколько это вообще было возможно сделать птице:

— Все верно, непись. Ты держишь мои яйца…

Все! Я больше не могу! Святые нейроны-ы… Я подвывала на одной ноте, ржала во весь голос, хлопала себя по коленкам и рыдала от смеха. И не я одна: извозчику стоило гигантских усилий не поворачиваться к общему бедламу и смотреть перед собой, хотя его плечи тряслись от немого хохота.

А генерал-лейтенант — не промах! Так повернуть ситуацию в свою пользу.

— Я сейчас твои кишки буду держать… — на Бишопа было страшно смотреть, и я поняла, что надо спасать яйца (и Кречета), пока в пылу гнева их не раздавили. Вскочив с места, перегородила Бишопу дорогу собственной грудью:

— Отдай яйца, — я выхватила их из рук рейнджера, — зря что ли тащ генерал-лейтенант тужился и откладывал их. Я себе яичницу сделаю…

— Анна Абрамовна!

— Поздно, тащ генерал-лейтенант. Как говорится, яиц в мешке не утаить…

Бишоп зло попыхтел еще пару минут, но бросив на меня какой-то обреченный взгляд, коротко выругался и наорал на возницу, что телега до сих пор не встала на привал. Лошадь тут же свернула в сторону, и мы всей гурьбой вывалились на опушку редкого леса. Злобно шипя себе под нос, рейнджер быстро притащил здоровую сушнину и принялся за разделку заячьих туш, а я кое-как разожгла костер.

Солнце едва подходило к зениту, когда рядом с телегой начали плыть запахи жареного мяса. Я получила