Папенькина дочка - Петр Сосновский Страница 62

Зоров был честен. Хотя он после и оформил дом, согласно завещанию на себя, однако им пользоваться не стал.

— Людмила! — сказал он своей бывшей зазнобе — внучке бабы Паши. — Дом этот твой. Ты зря не согласилась взять его у меня. Живи, сколько хочешь!

Алексея, я не узнал. Он приехал и сообщил нам, что, наверное, скоро снова будет жить в городе. Его берут на завод. Надежда на его переезд согласна. Да и как она не согласится, он прописан не в поселке, а здесь.

Жить в поселке не возбранялось. Он находился недалеко. Правда, народ из поселка обычно работал не у себя возле дома, а в городе.

Переезд Алексея состоялся в день защиты Светланой диссертации. Я не знал чему радоваться. Мне пришлось вначале отвезти супругу в Москву с чертежами в научно-исследовательский институт, а затем, оставив ее, я отправился за ее братом. Он обжился в поселке и имел предостаточно вещей. Ему понадобился мой «Жигуленок». За вещами мне пришлось несколько раз сгонять в поселок и назад. Я освободился поздно около шести часов вечера и тут же отправился за женой.

На дворе было не лето. Погода — скверная: слякоть — снежное месиво. Ехать нужно было осторожно. Дорога до Москвы занимала полчаса и по городу час — итого полтора, а еще я попал в пробку — это плюс еще столько же — словом моя супруга уехала с руководителем диссертационной работы Анатолием Никитичем. Дома она появилась поздно, правда, я еще позже, после двенадцати ночи. Мы плохо договорились и разминулись.

Защита у Светланы Филипповны прошла на ура. Тут же была отмечена. Моя жена организовала фуршет.

Я, конечно, все проворонил. Прежде всего, не вручил жене цветы, и не поздравил ее с успешной защитой. Мне бы поднять бокал вина и произнести тост. Заготовил, был в настроении произнести высокопарные слова — не произнес. Все это вместо меня сделал Анатолий Никитич.

— Он, он, а не ты поцеловал меня при всех! — кричала Светлана. — Где ты пропадал? — Ее глаза ярко горели зеленым огнем:

— Я, чья жена Анатолия Никитича или твоя? — кричала на меня Светлана Филипповна.

— Ты, ты моя жена, но попробуй разобраться, понять меня? — в ответ кричал я. — Алексей твой брат мог он отложить свой переезд? Мог, не отложил. Из-за его счастливого соединения с Надеждой я опоздал. Так что во всем случившемся вини не меня, а брата, — помолчал, а затем снова повысил голос, и, размахивая букетом цветов, пошел в наступление: — Ты, ты знала, что я приеду, отчего не дождалась меня, отчего уехала на такси, — затем опомнился, и сунул супруге потрепанные гвоздики. — Вот твои цветы! — Она была зла, однако цветы приняла, и отправилась на кухню, чтобы поставить их в вазу. Я, сбросив ботинки, скинул с себя куртку и тут же отправился в ванную.

Она должна была быть горячей, очень горячей. Это зависело от того, насколько я был расстроен. А я был расстроен не меньше Светланы.

Ванна меня успокоила. Я немного пришел в себя. Моя супруга также. О произошедшем разногласии мы желали поскорее забыть, и по этой причине больше не обмолвились ни единым словом.

19

Наш сын в тот злополучный день находился у родителей. Я отвез его им, перед тем как поехать с супругой в Москву. Утром я отправился за мальчиком, чтобы доставить его в школу. Однако сын, когда я заехал за ним, ни за что не захотел садиться в машину.

— Андрей, оставь Максимку, пусть немного отдохнет! — сказала мать. — Он плохо себя чувствует. У него вчера была температура. А в школу позвони, найдешь что сказать…

Я покрутился и уехал ни с чем.

Сын словно чувствовал что-то неладное произошедшее у нас в семье. Раньше он так себя не вел. Наверное, решение не вспоминать о случившемся мне давалось нелегко. Я, как ни старался скрыть свое состояние, не мог. У меня было много претензий к Светлане Филипповне. Я очень уж хотел ей многое высказать. Из-за нее я пожертвовал своей карьерой. Мне неплохо было бы поучаствовать пусть не в олимпиаде, но хотя бы в крупных состязаниях, например каких-нибудь спартакиадах. Но я замкнулся и никуда не выезжал. Я, конечно, спорт не бросал: занимался, даже Максимку, если была возможность, таскал с собой на занятия. Он тянулся вверх, и ему нужны были физические упражнения. Но все это было не то, не ассоциировалось с большим спортом. Олег Анатольевич, глядя на меня, лишь слегка поругивал, а должен был ругать благим матом. Я застрял в домашнем хозяйстве. Мне не нужно было рассчитывать на то, что вот моя супруга защититься и уж тогда я все наверстаю! Нет, этого мне было не дано. Я отвык работать на пределе, отлынивал. Обещания Светланы, что после защиты я смогу заняться собой не оправдались. Она была занята еще больше. Ей дали возможность вести самостоятельно большие научные темы, а это отнимало немало времени. Она растрачивала его все — желала быть на высоте. Часто разъезжала по командировкам, оставляя меня и Максимку на произвол судьбы. Мне в воспитании сына помогала Татьяна и Михаил Крутовы. Еще, я часто при необходимости спихивал мальчика матери Любови Ивановне. Она, поработав после выхода на пенсию года два-три, решила отправиться на заслуженный отдых. Это мне было на руку. Я пользовался. Правда, мать недолго сидела на пенсии. Времена изменились, и она просто была вынуждена подрабатывать: на пенсию стало невозможно жить. Я — сын ей помочь не мог. Зарплата у меня стала мизерной. Моя супруга также не долго пользовалась прибавкой, положенной ей после защиты диссертации. Началась вакханалия. Я порой думал, не защитись Светлана, все оставалось бы как раньше. Но все это было не так. На наш век тоже должно быть послано свыше испытание — этим испытанием явилась перестройка.

Годы перестройки для многих людей были тяжелыми. Правда, не для всех. Николай Валентович часто возмущался и с презрением называл имена предателей. Особенно он ненавидел, так называемого Павлика Морозова. В происходящем тот разбирался, наверное, лучше всех.

— Дедушка революционер, его бы своими руками придушил, — говорил отец. — Не было у него чести. Иначе бы не разбогател.

Не мог Николай Валентович поступиться с совестью. Он первый заявил нам, чтобы мы не