Журнал «Искатель» - Искатель, 1997 № 09 Страница 7

— В Петербурге, — уточнил Корнилов. — Набоков в своих воспоминаниях пишет, как швейцар показал солдатам сейф с драгоценностями, запрятанный в стене. Читал?

— Это я знаю. Но посудите сами — в таких богатых имениях и картины знаменитых художников были, и фарфор, и столовое серебро.

— Не разгоняйся. Революция все подчистила. Или местные крестьяне.

— Могли и не успеть.

— Объясни.

— Шла война, немцы двигались на Петроград. Набоковы могли основные ценности спрятать здесь. В каких-нибудь пещерах, подвалах. И через много, много лет немцы как-то об этом узнали. И решили прибрать к рукам.

— Вася, Владимир Набоков не так уж давно умер. В 1977 году. Он мог и сам попробовать вернуть себе ценности. Законным путем! Если бы они существовали. Кто бы посмел ему отказать?

— Он просто не верил, что их вернут. И молчал.

— А сын? Вдова? Да в его воспоминаниях нет и намека на оставленные в усадьбе ценности.

— Был бы намек — давно всю округу перекопали!

— Хорошо! — вдруг легко согласился Игорь Васильевич. — Примем как одну из гипотез. Есть и другие?

— Есть. В сорок первом сюда пришли германцы. — Алабин почему-то упорно называл немцев германцами. Корнилов вспомнил, что и раньше слышал от него это, не совсем привычное для слуха, словечко. — И в сорок четвертом их отсюда выбили. Киевское шоссе — прямая дорога на Запад. Все их обозы отступали здесь. По этому шоссе они везли награбленное добро из Гатчинских и Павловских дворцов.

— Янтарную комнату из Петродворца…

— А почему бы и нет?!

— Ее вывозили морем.

— У вас есть хоть одно достоверное подтверждение?

— У меня — нет. — Корнилов улыбнулся. В запальчивости Алабина было для него что-то новое. За долгие годы совместной работы у Игоря Васильевича создалось представление о нем, как о человеке очень спокойном и уравновешенном.

— То-то и оно! — Алабин, наконец, улыбнулся. — Оставим в покое Янтарную комнату. И без нее хватает пропавших ценностей. Тот же Гатчинский дворец.

— Вася, как шальную гипотезу можно принять к сведению. Но такие ценности незаметно не упрячешь. Вокруг люди — местные жители. Они же видели бы, проболтались. А если не они — сами немцы. После войны кто-то мог и заговорить. А у тебя нет более… — Корнилов помедлил, подыскал не слишком резкое и обидное слово, — земной версии?

— Да тут все версии земные. Речь о пещерах идет!

— Ты меня не понял? — сказал генерал с укоризной.

— Понял. Другие версии в голову не лезут. Если только эти крестики не означают одной простой истины — убитый был поклонником гениального писателя Владимира Набокова и хотел побывать в его имении. Прикоснуться к духовным ценностям. А снаряжение спелеолога он захватил случайно.

— А прокурор, обнаружив крестики, решил, что покойный должен был забрать там партию наркотиков. — Корнилов покачал головой. — Но в отличие от тебя, городского прокурора романтиком не назовешь. Он человек о-очень практичный. И опять мы с тобой пришли к тому, с чего начали — надо выяснить, что за человек был покойный? Кто по профессии? Не был ли спелеологом-любителем? Не общался ли у себя дома с русскими мафиози? Кстати, ты мне даже имени его не назвал!

Алабин достал из нагрудного кармана листок плотной бумаги. Передал Корнилову, на нем было написано: Вильгельм Кюнс, 1957, Дюссельдорф, живет в Мюнхене. Шатен, худощавого телосложения, глаза карие. Особых примет не имеет.

— Убитый — Конрад Потт. Блондин, крупного телосложения, глаза голубые, 1949, жил в Мюнхене.

Двое в иномарке

Алабин уехал в пять утра. Корнилов напоил его крепким черным кофе. Хотел приготовить яичницу, но Василий отказался:

— Через час буду дома, поем как следует. И на Литейный.

— На этой тарахтелке? За час до дома? — Игорь Васильевич усмехнулся. — Помнишь у меня шофер был, Саша Огнев? Ас! Так вот — на «Волге», с сиреной, однажды домчал меня отсюда в контору за час десять. И потом год похвалялся. А ты…

— Игорь Васильевич, во-первых прослушайте мотор, — обиженно сказал Алабин и запустил двигатель. Даже не прогретый, он заработал мягко и устойчиво. Почти не слышно. — Чувствуете, что за аппарат? Во-вторых сейчас шоссе пустое…

— И в третьих, — усмехнулся Корнилов, — ты мастер не хуже Огнева. Я тебя правильно понял?

— Правильно, шеф! — Алабин расплылся в улыбке — У меня на этом «запоре» мотор от «вольво» поставлен. Так, что… — Он приветственно поднял руку и медленно выехал за ворота. Но тут же затормозил и с озабоченным видом вылез из машины. Игорь Васильевич пошел ему навстречу.

— Совсем забыл! — морщась словно у него неожиданно заболел зуб, сказал подполковник. — Такое дело, шеф. Строго между нами. В записной книжке убитого нашли несколько питерских телефонов. Их сейчас проверяют. Но два — очень интересные. Их ни одно справочное не знает. Это личные телефоны бывшего главы.

— «Пожарника», что ли?

— Берите выше. Самого главного. Домашний и дачный. Этот мужчина нынче два культурных фонда возглавляет.

— Такая информация в поисках пещеры мне не поможет, — усмехнулся Корнилов. — Но деталька аппетитная.

— Вот-вот! Я потому и решил сказать. Информация…

— Мать интуиции! — закончил Игорь Васильевич.

Алабин сел в свой уникальный «запорожец» и уехал.

«Долго же Вася крепился! — подумал Корнилов, глядя вслед серой неказистой машине. — Наверное, начальство строго-настрого приказало молчать об этих телефонах. Клятву взяло».

Корнилов не спеша поднялся в горку, к проселочной дороге. Когда-то это была аллея могучих столетних берез. Осенью под этими березами можно было насобирать корзину крепких белых и подосиновиков. А вот подберезовики здесь почти не росли.

Теперь почти все березы рухнули от старости, и лишь кое-где торчали трухлявые, в рост человека, пни, а грибы и вовсе перевелись.

«Запорожец» Алабина скрылся в густом ельнике, и над проселком еще минуту-полторы лениво клубилась пыль: лето стояло жаркое, почти без дождей. Корнилов уже собрался вернуться домой, как вдруг услышал шорох щебня. От одной из строящихся на мызе дач, отъехала небольшая черная иномарка. Игорь Васильевич не очень то разбирался в них, но по контурам догадался, что это или «мерседес», или «рено». В машине сидели двое мужчин. У хозяина стройки машины не было. У него не было даже денег на достройку дачи. Ее кирпичные стены стояли с того времени, когда рухнула пирамида МММ и все средства, которые хозяин предполагал истратить на строительство, испарились в течение одной ночи.

«Жадность фраера сгубила, — пожаловался однажды горе-финансист Корнилову. — Предупреждали друзья, что сгорит Леня Голубков синим пламенем, но я решил рискнуть своими миллионами на одни сутки. Приварок маячил приличный — хватило бы на достройку и на гараж. Рискнул, дурак!»

С тех пор он даже перестал появляться на стройке. Боялся, что от досады и жалости к самому себе заболеет какой-нибудь серьезной болезнью.

Черная иномарка выехала со щебенки на мягкий проселок и бесшумно — словно призрак — умчалась вслед за машиной подполковника Алабина.

«Что за черт! Неужели слежка? — подумал Корнилов. — Или мне мерещатся детективные сюжеты? Может, приехали с аппаратурой? И ночевали у меня под боком? Слушали наши разговоры?»

Он пожалел, что не имеет ни радиотелефона, ни пейджера, по которым легко было бы предупредить Алабина. У него не было даже обычного телефона, и для того чтобы позвонить, Корнилову предстояло идти на почту в Рождествено. Но это позже. Почта откроется только в девять. Нестерпимое чувство полной беспомощности охватило его. Если бы под рукой оказался велосипед, Корнилов вскочил бы на него и поехал звонить за добрый десяток километров на станцию Сиверская. По крайней мере, он оказался бы радом с телефоном как раз к тому моменту, когда Алабин приедет домой.

Игорь Васильевич с силой пнул брошенную каким-то оболтусом банку из-под заморского пива и пошел в дом. Лег в теплую постель, но заснуть не мог. Лежал, прислушиваясь как распеваются после сна птицы, как шумит вода на плотине ГЭС и думал о Василии.

Алабин теперь один из самых опытных розыскников в Управлении. В каких только передрягах не побывал, сумеет за себя постоять.

Он и приехал настороженный, внимательный: прямо-таки, как волк на линии флажков. Если эти двое на иномарке по его душу, какие-нибудь бойцы, потревоженного подполковником мафиози — ничего у них не получится. Ошиблись в выборе мишени. Через десять минут Алабин их засечет. Но лучше бы ему, Корнилову, его предупредить. Или быть рядом с Василием.

Он вдруг остро, пронзительно остро, почувствовал свою неприкаянность, состояние человека оставленного на обочине. Внезапно нахлынувшая тоска, казалось, вот-вот раздавит его. Расплющит. Неужели все уже позади? Насыщенные событиями дни, ночные облавы, разработка сложных операций, иногда успешных, а бывало и провальных. Но всегда — и в победах, и в поражениях — рядом были товарищи. Он знал, что нужен им. И сам без их поддержки не мог бы проработать и дня. Теперь он один. «Неужели всю оставшуюся жизнь проторчу здесь на даче, часами простаивая с удочкой у реки? — думал он почти с отчаянием — Включать по вечерам телевизор только затем, чтобы через пять минут с раздражением его выключить!»