Журнал «Искатель» - Искатель, 1997 № 09 Страница 8

Бывали периоды, когда Корнилов месяцами не мог смотреть даже новости — его мутило or всей этой лжи, которую все телевизионные каналы обрушивали на телезрителей. Даже книг он читал мало — не мог сосредоточиться, смириться с мыслью, что все когда-нибудь кончается.

Сейчас, подумав о том, что один из самых любимых его учеников, Алабин, возможно рискует жизнью, Корнилов позавидовал ему.

Когда Игорь Васильевич состоял при должности, начальство не однажды бранило его за личное участие даже в рядовых операциях. «Ну, чего ты поехал на задержание этого психа? Не по твоим масштабам дело!» — не однажды выговаривал ему начальник Главного Управления. Но у Корнилова было свое понимание «масштаба». Он старался участвовать не в громких операциях, которые, казалось бы, должен возглавить по должности, а в особо опасных, связанных с максимальным риском для его сотрудников. Корнилов, не без тайного самодовольства, считал, что при его опыте, этот риск можно свести к минимуму.

Пестрый дятел вдруг уселся на подоконник, покивал головой, примериваясь, — Корнилову почудилось, что гладкая, нарядная птица поздоровалась с ним — и выдал такую громкую очередь, что зазвенели стекла. На минуту или на две дятел замер, только агатовые глаза поблескивали. И снова забарабанил по раме.

«Чего ты там нашел, дурень? — прошептал Корнилов. — Дом развалишь!» И уснул.

Сомнения частного сыщика

Случается, что принять окончательное решение по важному делу, человеку помогает совсем незначительное обстоятельство: улыбка незнакомой девушки за окном троллейбуса, глоток хорошего коньяка, несколько строчек из стихотворения любимого поэта. Нечто подобное произошло и с Владимиром Фризе.

Вполне приличный аванс, карточка «Америкен экспресс», фото Вильгельма Кюна и паспорт на имя гражданина Германии Зандермана уже покоились у него в кармане, но червячок сомнения уже точил и точил ему душу. Не лежало сердцу к этому делу. И по мере удаления от офиса, в котором Фризе подписал с Хиндеманом соглашение, его решимость броситься на поиски пропавшего немца все убывала и убывала. Впору было заворачивать оглобли и возвращать аванс.

Придя домой, Фризе включил телевизор и несколько минут отрешенно глядел на экран, ломая голову над тем, под каким благовидным предлогом это лучше сделать. И вдруг увидел сюжет о Петербурге. Увидел широкую полноводную Неву, сфинксов на пустынной утренней набережной, тихие линии Васильевского острова и даже старинные дома, когда-то принадлежавшие предкам. Это был хороший знак.

Владимиру нестерпимо захотелось сесть сегодня вечером на поезд, а завтра утром, оставив в гостинице легкий багаж, пройтись по тем местам, которые он наблюдал сейчас на экране. И поиски пропавшего Кюна уже показались ему не авантюрой, а хорошим предлогом побывать в Питере.

«Как будто я не могу туда съездить на неделю, на две и без криминального предлога!» — усмехнулся Фризе, удивленный собственным легкомыслием. Но решение было уже принято.

«Схожу на Смоленское кладбище, посмотрю целы ли могилы прадедушки и прабабушки», — нашел он еще одну вескую причину для поездки, хотя отчетливо представлял, что времени для посещения могил предков и прогулок по набережным у него не останется.

Чувствуя, что ехать нужно сегодня — завтра могут найтись такие же убедительные аргументы, чтобы не делать этого, — Владимир, тем не менее, не помчался на вокзал за билетом. Он хотел убедиться, что за ним нет хвоста. Туманные намеки Хиндемана, необычный способ, к которому прибегла Лизавета, чтобы передать письмо с просьбой, настораживало.

Для начала он решил позвонить в Мюнхен. Но Лизаветы дома не оказалось. Автоответчик сообщил, что госпожа Кох в командировке. Служебного телефона госпожи Кох, сотрудницы бюро Интерпола, у Фризе не было.

Перебирая в памяти друзей, кто бы мог ему помочь в обнаружении слежки, Владимир Цедился, что их, как говорится, раз, два и обчелся.

Художник Миша Неволин для этого не годился — тут же себя обнаружит. Тельмана нет в живых. Из тех, на кого можно было положиться, оставалось только двое. Два Евгения. Следователь по особо важным делам прокуратуры Пугачев и сотрудник уголовного розыска Рамодин. Впрочем, Евгения Рамодина и другом назвать было нельзя. Приятель, с которым они встречались от случая к случаю. Когда сводили обстоятельства. Но Фризе уже проверил — довериться Рамодину можно было без оглядки.

Он вышел из дому, сделал несколько пересадок на самых людных станциях метро, наменял телефонных жетонов и принялся звонить. Пугачев не откликался ни на службе, ни дома. Фризе позвонил в приемную — оказалось, Евгений в Красноярске. «Небось раскручивает алюминиевую мафию», — подумал Владимир. Вся пресса была заполнена сообщениями о коррупции среди высших чиновников, имеющих отношение к алюминиевой промышленности.

А Евгений Рамодин тут же поднял трубку.

— Ах это ты! — Фризе уловил в голосе майора разочарование.

— Ожидал услышать нежный девичий голосок?

— Ожидал!

— А жена?!

— На дежурстве.

Молодая жена Рамодина, Вера, тоже служила в милиции, в дежурной части на Петровке, 38.

— Пожалуюсь, — пообещал Фризе. — Но то, что она дежурит большая удача.

— Для меня?

— И для меня тоже. Надо поговорить.

— Дел невпроворот.

— Разговор на пять минут.

— Ты на колесах?

— Нет. — Фризе подумал, что Евгений прикидывает, как быстро он сможет добраться до места встречи. Чаще всего они встречались на Суворовском бульваре, недалеко от отдела, в котором служил Рамодин. Но майор, оказывается, имел в виду совсем другое.

— Прекрасно! Значит, сможешь принять на грудь стаканчик — два. Мне надо поднять настроение.

— Поднимем. Через час? На прежнем месте?

— Хорошо. Я от Верунчика ждал звонка. Но сейчас сам ей позвоню. Ты только ничего не покупай, — предупредил он. — У меня тут фляжка какой-то отравы завалялась. «Тичерс». Виски. Учительское, что ли?

— Нет. Просто — Тичерс. Но ты, мильтон, делаешь успехи. От водяры — к виски. Взятки стал брать?

— Все берут, а я, что, рыжий?

Он положил трубку.

Фризе усмехнулся. Хорошо знал: Рамодин и взятки — понятия несовместимые, но любил подразнить приятеля.

Когда Владимир, купив на Ленинградском вокзале билет на «Стрелу» добрался до Суворовского бульвара, Рамодин уже ждал его. Длинные скамейки были заняты отдыхающими пенсионерами, шахматистами, целующимися парочками. Майор примостился на разломанном деревянном коне, когда-то украшавшем детскую площадку. Его потрепанный коричневый кейс покоился на круглой деревянной тумбе, в былые времена служившей основанием стола.

В кейсе, кроме виски, оказалось несколько бутербродов с ветчиной, домашние пирожки с мясом и даже соленый огурец.

— Огурец, конечно, не типичная закуска для виски, но я простой грубый мент. Если пью, даже виски, стараюсь закусывать огурцом.

— Ну-ну! Поплачься, грубый мент, в жилетку, — съехидничал Фризе уничтожая мягкий, сочный пирожок. — Пора бы тебе усвоить: хорошие напитки и хорошие продукты — в любом сочетании приносят пользу организму. — Он почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся: дряхлый, высохший, как вобла старик, смотрел на них внимательно и безнадежно.

— Дедушка, хотите бутерброд? — спросил Фризе.

Старик покачал лысой морщинистой головой.

— Глоток спиртного?

Дед снова покачал головой, но непроизвольно сглотнул слюну.

Фризе поднялся со своего пенька и отнес ему пирожок и на донышке бумажного стаканчика глоток виски.

— Спасибо, — поблагодарил дед. Голос у него был тонкий и скрипучий.

Владимир вернулся к Рамодину и сел спиной к деду. Евгений сообщил ему:

— Надо же! Выпил одним глотком. А пирожок положил в карман.

Если попадет в вытрезвитель — будешь виноват. Чего меня высвистал?

Выпитые виски и голодный дедушка настроили Фризе на грустный лад и откровенность. Он рассказал Рамодину, зачем едет в Питер.

— А я-то при чем? Кто бабки загребает, тот по жопе получает.

— Подстрахуй меня, Женя. Хочу знать — не пасут ли? Вера твоя на дежурстве, вечер свободный.

— В том-то и дело, что свободный! — многозначительно бросил Рамодин.

— Ладно, не пытайся выглядеть ловеласом.

— А что это такое?

— Женя!

— Уговорил! Дай вводную.

— Я пойду на вокзал пешком. Потихонечку — полегонечку. — Фризе нарисовал на песке свой маршрут. — А ты, как тать в ночи, следом. Ты же мастер сыска. Хвост сразу засечешь. — Понял. Мне тоже пешедралом за тобой тащиться?

— Можешь на машине.

— Да ведь на двух улицах, которые ты мне здесь изобразил, — Рамодин ткнул носком туфли в песок, — одностороннее движение. Встречное!

— Точно. Это я дал маху. Сейчас будет тебе новый маршрут, — он одумался, глядя на схему. Но Рамодин разровнял песок своей узкой черной туфлей.