Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век, 2011, № 02 Страница 7

— Прости, — повторял я шепотом, делая свое дело, — это вышло совсем нечаянно. Только не нужно говорить глупостей, и все будет хорошо. Мы с тобой одни, — продолжал я, — и никто в целом мире нам не поможет. Только ты и я — больше никого нет. Если ты не будешь меня слушаться, если перестанешь мне помогать — я умру. А когда умру я, то вскоре умрешь и ты — это неизбежно. Понимаешь? — спросил я, сжав ее подбородок и принуждая смотреть мне в глаза. — Слышишь, что я говорю?

Она свела глаза, пытаясь рассмотреть раздувшийся от ваты нос, и ничего не ответила. По-моему, она даже меня не слушала. Во всяком случае, я вдруг почувствовал, как ее рука скользнула по моему животу, начав втискиваться под веревочный пояс штанов.

— У тебя совсем мозги набекрень! — я выпустил лицо Юрико из ладони, и она тут же подвинулась ко мне вплотную, запуская руку ко мне в штаны еще глубже. — Ты понимаешь, что нам нельзя этим заниматься? Совсем нельзя! Личинки могут разлететься с кровотоком по всему организму: в сердце, в легкие…

— Плевать, — пробормотала она сквозь зубы. — Хочешь, ударь меня еще пару раз — мне понравилось. Оказывается, это совсем не больно, когда тебя бьют — будто холодной водой в лицо плеснули!

Глаза Юрико прикрыла не до конца — сквозь ресницы просвечивали белки. Из ноздрей у нее торчала вата, и от этого она говорила, часто прерываясь и втягивая ртом воздух. Разумом я не хотел ее нисколько, но мужское естество против воли отозвалось на нетерпеливые движения ее руки. Даже если она сошла с ума, подумал я, что я теряю? Скорее всего, мы действительно умрем здесь оба, так не должен ли я удовлетворить ее маленькую прихоть? Даже приговоренные к смерти, говорят, имеют право на исполнение последнего желания…

Я толкнул Юрико от себя, и она с готовностью повалилась на спину, потащив меня за собой.

У нас ничего не вышло. Не прошло и нескольких секунд, как ее руки, лихорадочно гладившие мою поясницу, вдруг замерли.

— Стой, — сказала она.

— Что? — я качнулся еще дважды, но Юрико так напряглась, что продолжать уже не смог. — Что случилось?

— На спине, — ответила она.

Перед глазами медленно рассеивался красноватый туман, и когда до меня дошло сказанное ею, то преисполненное еще мгновение назад полнотой и силой, выскользнуло наружу жалким обмылком.

— Не может быть, — сказал я, привставая.

— Точно. Прямо под пальцем!

Она держала его плотно прижатым где-то рядом с позвоночником. Заведя руку за спину, я попытался нащупать то, что уже нашла она, и никак не мог — кожа натягивалась, мышцы напрягались, и подозрительная находка исчезала.

— Пошли в ванную, к зеркалу, — приказал я.

Там мне пришлось убедиться, что Юрико права — под кожей, но довольно глубоко, с трудом прощупывался червь примерно полутора сунов длиною. В каком направлении он движется и движется ли вообще — понять было невозможно. Но зато стало ясно, почему меня с самого утра беспокоила поясница.

В несколько минут я приготовил все необходимое: расстелил на полу чистое полотенце, приготовил флакон со спиртом, скальпель, иглодержатель с кривой иглой, заряженной хлопковой нитью, бинты. От Юрико толку было мало — она так и простояла все это время, ухватившись рукой за край фаянсовой раковины. Единственное, что она сделала — протерла мне спиртом кожу. Самому мне было уж никак не извернуться.

— Слушай, — я примерился скальпелем, зажатым в правой руке, — оказывается, это жутко трудно, глядя-то в зеркало…

— Почему? — спросила она, не отводя глаз от поблескивающего в электрическом свете стального жала.

— Да вот, — хмыкнул я, — «лево» с «право» вдруг начал путать… Я хорошо прицелился?

Юрико наклонилась, всмотрелась в чернильную линию, нарисованную на коже, поправила мою руку.

— Вот так.

Я закусил губу, прижал лезвие к пояснице, сильно надавил и протянул его на два пальца к остистым отросткам. Плавной лаковой струйкой побежала кровь. Больно почти не было, лишь вспотели подмышки и выступила испарина на лбу.

— Промокни, что стоишь! — шепотом рявкнул я. — Я ж не вижу ничего!

Юрико засуетилась, схватила бинт, начала отматывать, уронила его на пол, подняла, обдула, оторвала длинный кусок. Я стоял и ждал с заведенной за спину рукой, сжимающей скальпель.

— Ой, что это из тебя вылезло? — испугалась Юрико, оторвав от разошедшейся раны испачканный кровью ком марли.

— Жир, — ответил я. — Думаешь, человеческая шкура сразу к мясу крепится?

Разрез вышел кривоватый, но довольно глубокий. Судя по тому, что вытекающая кровь не пульсировала — повреждена была одна из тонких подкожных вен. Если не копаться с удалением червя слишком уж долго, кровопотеря должна составить не больше чашечки для сакэ.

— Подай «москит», — попросил я, сунув Юрико скальпель. За прошедшую неделю она выучила названия инструментов.

— Держи.

Я вывернул руку еще сильней и завел острый кончик зажима в рану. Вот это было по-настоящему неприятно — ковыряться внутри самого себя железкой. Тем более что я почти сразу понял — толку от этого не будет. Глядя в зеркало, держа «москит» за спиной, весь перекрутившись, я абсолютно потерял чувство сопротивления мягких тканей инструменту, а без этого нащупать в подкожной клетчатке проволочника было невозможно.

— Нет, — сдался я через несколько секунд, — ничего не выйдет…

Юрико, присев на корточки, продолжала держать все более намокающий бинт под раной, ловя сочащуюся кровь.

— Слышишь? — повысил я голос. — Ничего не выйдет!

— И как быть? — подняла она голову.

За то время, что я занимался собственной проблемой, из памяти полностью вылетело недавно произошедшее, и ее раздутый ватными затычками нос, ее гнусавый голос и приоткрытый рот неприятно меня поразили.

— Я не смогу его вытащить, — пришлось признаться мне, и снова шепотом. — Возьми зажим, — протянул я ей инструмент вперед ушками, — попробуй сама.

— Я не умею, — отодвинулась Юрико.

— Научишься, — попробовал я ее успокоить. — Тут нет ничего сложного.

Видимо, она поняла, что иного выхода нет, и с опаской протянула руку к «москиту». Она ковырялась минут десять, и все это время я балансировал на грани обморока. Юрико то ли забыла, что даже под кожей у человека есть нервы, то ли впала в панику, которая проявлялась совершенно безжалостными дерганьями, растягиванием раны, грубыми мазками марлевых тампонов по окровавленной коже. Наконец, она рванула сильней обычного и торжествующе показала мне захваченного зажимом проволочника.

— Во, смотри! Жирный какой!

Я с трудом сконцентрировал зрение на кончике инструмента.

— Почти взрослый…

— А ты что такой мокрый? — только сейчас она обратила внимание на мое состояние.

— Жарко… — и, отчетливо понимая, что даже один кровоостанавливающий шов на рану мне наложить уже не под силу, спросил: — зашить сама сумеешь?

— Попробую, — ответила Юрико.

По-моему, копаться в ранах становилось для нее удовольствием…

«…В отсутствие лечения на 3–4-й неделе наступает пик клинической симптоматики. В зависимости от преобладания поражения органов и систем, на первый план выступают либо признаки общей интоксикации (высокая температура, мышечные и суставные боли, диспепсия, кожные проявления аллергических реакций, изменения в биохимии крови), либо локальные (паразитарная пневмония, печеночные и почечные абсцессы, перитонит при множественных перфорациях стенки кишечника, слепота при поражениях глаз). Наиболее тяжелой является клиника генерализованной инвазии у пациентов с ослабленным иммунитетом: беременных, больных туберкулезом, страдающих от недоедания и авитаминоза. Прогноз у таких больных даже в случае немедленного начала массированной химиотерапии негативный…»

За две с лишним недели пребывания взаперти и почти не вставая с постели, с зашторенными окнами, благодаря чему в комнате была либо ночь, либо закатные сумерки, наш ритм сна и бодрствования сбился окончательно. Всякий раз после еды (ели мы мало, но невзирая на это ощутимо толстели) или приема очередной дозы алкоголя — на нас наваливалась слабость и потливость, сопровождающиеся коротким сном-оцепенением, похожим на отравление ядом кураре. Сознание растягивало секунды в минуты, минуты в часы, тело же будто разбивалось мгновенным параличом или даже нет, не разбивалось, а попросту исчезало, растворялось в застоявшемся, темном и густом, как соевый соус, воздухе комнаты.

Не сразу, но пришлось дать себе отчет об основной проблеме, которую я не учел при выработке плана, — вынужденном бездельи. В тот момент мне казалась главной сама болезнь, а присутствие рядом со мной Юрико — фактором, снимающим массу трудностей. Однако все оказалось совсем не так.