П.А.Сарапульцев - Смысл жизни человека и государства

П.А.Сарапульцев

Смысл жизни человека и государства

ВВЕДЕНИЕ

- Кому они нужны эти глупые истории….

- Моллюск не может судить, кому нужен его жемчуг Сергей Лукьяненко “Близится утро”.

“Ради людей… принадлежащих к разным типам, научная правда должна подаваться в различных формах, при этом её следует считать одинаково научной, независимо от того подаётся ли она в выразительной форме и живых красках физической иллюстрации или в простой бесцветной форме символов”.

Джеймс Кларк. Обращение к секции физики и математики Брит. ассоц. “За прогресс в науке”, 1870.

Вопросы о смысле жизни человека чаще всего появляются в раннем подростковом возрасте, но получив ответ типа “жить надо ради жизни”, большинство людей этим и удовлетворяется, хотя бы на время. Позже, а иногда и раньше государство само пытается внушить своё понимание смысла жизни. В России, начиная с 17 и по 90-е годы формальным, а для многих и неформальным смыслом жизни была борьба за светлое будущее всего человечества.

Но стоило появиться первым прорехам в железном занавесе, скрывавшем от нас не только другой мир, но и возможности критического осмысления реальной советской действительности, как стала видна ошибочность и бессмысленность навязанного идеала смысла жизни. А вскоре, после практически бескровной смены государственного устройства, навязанные идеалы были и официально отвергнуты. Казалось бы, вот она свобода: мысли, спорь, доказывай - ищи новый смысл жизни, но “за семьдесят лет советской власти, за пятнадцать лет так называемой демократии люди в нашей стране не только разучились думать, но даже и не знают для этого простого словарного определения” (1).

Однако руководители любого государства прекрасно понимают, что “скопище людей превращают в нацию две вещи - общее великое прошлое и общие планы на будущее” (2). С великим прошлым, учитывая многовековую историю России, в принципе проблем не было, а вот с планами на будущее возникла явная заминка.

Попытка провозглашения полной свободы, к которой так стремились, немедленно привела к такому расцвету мошенничества и бандитизма, что государству пришлось немедленно официально оговариваться: свобода свободой, а законы нарушать нельзя. В общем”… к середине девяностых стало ясно, что чудо демократии как-то не задалось. Что свобода не приносит счастья, что мы просто не можем быть честными, умеренными и аккуратными по буржуазному” (3).

Было бы логично, чтобы ведущую роль в решении этой проблемы сыграли учёные философы, но практически все они, воспитанные в тоталитарном государстве, могли играючи цитировать труды коммунистических классиков, критиковать буржуазную философию, а вот собственных-то идей у них оказалось не слишком много. Причём разброс мыслей у некоторых авторов, пытающихся объяснить происходящее и найти выход из имеющейся ситуации, колебался от банального идеализма до полной рениксы.

В качестве примера чистого идеализма можно привести работу В.К. Бакшутова (4), в которой автор убеждает читателя, что выход из критической ситуации в обществе заключается в привлечении русской патриотической интеллигенции, вооружённой “духовным наследием предшествующих поколений, свободой мыслить без марксов и фрейдов и способностью смотреть не назад, а вперёд”, к созданию духовной диктатуры, единственно способной возродить великую Россию.

И уж совсем забавными, почти пародийными выглядят идеи Б. Диденко (5), если бы они не распространялись на XIX - м Всемирном философском конгрессе. В своей книге автор утверждает, что в ходе антропогенеза возник не один вид - homo sapiens, а четыре, к тому же “два из них являются видами хищными, причём с ориентацией на людей!” Всё это нужно только для того, чтобы появилась возможность заявить, что “несчастный” суперэтнос, состоящий из великороссов, малороссов и белорусов, сумевший осуществить “самовыбраковку” хищных гоминид, в настоящее время страдает из-за доминирования пришлых хищных видов (тюркских, кавказских и др.). Это-то и объясняет все беды России.

Достаточно трезво оценив ценность подобных научных изысканий, государство начало активно привлекать к разработке проблемы специалистов другого профиля (в первую очередь религиозных деятелей и политологов). Само по себе это и не плохо, поскольку “эксперт в одной области не всегда разбирается в другой” (6). Беда в том, что вновь призванные эксперты тут же стали предлагать в качестве смысла жизни, как человека, так и государства лишь чуточку обновлённые дореволюционные идеи православия, патриотизма и народности.

Ярче всего это проявилось у религиозных деятелей. Они тут же предложили новый смысл жизни для бывшего советского человека. Правда он оказался лишь другим вариантом коммунистической идеи, только вместо борьбы за светлое будущее в реальной жизни, была предложена борьба за светлое будущее в загробной жизни. Причём доказательство правильности предлагаемого решения практически не изменилось со временем - слепая вера. “Раз ты потерял веру, значит, потерял всё ценное, что у тебя было. Для чего тогда жить?” (7). В лучшем случае предлагалось опять-таки вековечное доказательство: “для веры, несомненно, должно быть основание, и это основание можно отыскать. Не могло же ошибаться всё человечество” (8).

Конечно, думающие руководители государства могли бы ответить, что “… вера должна быть основана на знании, она не может быть слепой, нельзя без конца повторять неправду в надежде, что от многократного повторения она станет правдой” (9), но то ли знаний не хватило, то ли на первое место были поставлены “государственные интересы”. Тем более что даже многие либералы, напуганные проявлениями аморализма в посткоммунистическом обществе, начали находить в этой идее разумные вещи, считая, что именно религия сможет призвать людей к соблюдению правил высокой морали.

Однако на деле по меткому замечанию Черномырдина: “думали как лучше, а получилось, как всегда”. Официальная поддержка и внедрение в жизнь государством религии, в первую очередь православия, привела только к тому, что стало также модно и престижно называть себя верующим, как Советском союзе называть себя материалистом. И почему-то ни государственным мужам, патронировавшим это нововведение, ни срочно приспособившимся к нему гражданам не пришло в голову, что “звание христианина - это не автоматический щит против неправедности. Ибо ещё в Послании к римлянам сказано: “Что же? Станем ли грешить, потому что мы не под Законом, а под благодатью? Никак”. (Рим., 6: 15)” (10). Более того, если задуматься, то “влияние людского материализма - это ведь не так плохо на самом деле. Ведь если бы люди были лишены материалистических устремлений, они бы не старались так упорно всё время улучшать свою жизнь и сейчас были бы не более чем одним из видов млекопитающих и населяли бы родную планету наравне с животными” (9).

Естественно, что в обществе не могли не появляться и жемчужины - достаточно правильные идеи или подходы к решению проблемы. Однако чаще всего (и это говорит о качестве нового общества) они возникали у тех людей, которых это новое общество так или иначе отвергало или наказывало. Ведь “жемчужина - это болезнь, попытка моллюска защититься от попавшей внутрь песчинки” (11). И поскольку отвергало и наказывало государство отнюдь не философов, то и идеи появились пусть и верные, но более практичные, чем философские.

Так Михаил Ходорковский, пусть с опозданием, но разочаровавшийся в системе государственного устройства, высказал в своей публичной лекции достаточно правильную мысль, естественную для любого человека, воспитанного в духе либерализма: “Когда говоришь с моими сверстниками или людьми чуть старше, синонимом правильного часто является слово “государственное”. “Государственная позиция”, “государственный подход”, “интересы государства”. На самом деле в такой логике причины перепутаны со следствием. Государство было создано людьми, для того чтобы служить интересам людей. И когда мы с вами говорим, что мы должны служить интересам государства, получается, что мы должны служить некому идолу, которого сами себе и создали. На самом деле всё наоборот. Человек должен служить: во-первых, самому себе, своей семье, во-вторых, обществу. А государство должно служить человеку” (12).

Действительно, в современном демократическом обществе смысл жизни государства заключается в служении людям его создавшим и поддерживающим, но вот на вопрос в чём смысл жизни человека современные демократы и либералы чёткого ответа не дают. Вот почему решению этого вопроса и посвящена предлагаемая читателю книга. Автор её не является профессиональным философом, но дело в том, что попытки решения стоящих перед нашим обществом жизненоважных вопросов чисто философским путём без серьёзного и профессионального использования данных подчас далеко не смежных областей науки приводили и будут приводить только к чисто философскому субъективизму.