Фред Стюарт - Золото и мишура Страница 104

Под стать серебру были тарелки — Лиможский сервиз, изготовленный по заказу Екатерины Великой. На стол было также выставлено огромное блюдо из позолоченного серебра, некогда принадлежавшее королю Франции Луи-Филиппу. Шесть огромных канделябров из позолоченного серебра, в каждом из которых было по дюжине свечей, придавали всему столу поистине царский вид, задавая соответствующий тон всему вечеру. Между канделябрами, подобно белым разрывам фейерверка, застыли белоснежные тюльпаны, любимые цветы Эммы. Возле каждого прибора стояло на специальной фарфоровой подставочке каллиграфически выполненное меню, вокруг которого были расставлены по шесть хрустальных бокалов, вручную сработанных стеклодувами с острова Мурано для одного из венецианских дожей XVIII века. В последнюю четверть века Эмма потратила многие миллионы долларов, однако стиль Ротшильдов ей пока не прискучил.

Поскольку она считалась одной из первых женщин Сан-Франциско, кто еще десять лет назад провел в свой дом электричество, что произошло вскоре после того, как Эмма вышла замуж за Дэвида Левина, то висевшие в картиной галерее около сорока полотен были ярко залиты электрическим светом. А какие это были полотна! Тут были прекрасно представлены старые мастера: Ватто, Рубенс, Рембрандт, де Латур, Копли, Энгр, Фра Анжелико, Фра Липпо Липпи, а также две работы Тициана и три полотна Гейнсборо.

За последние десять лет Эмма начала приобретать также и некоторые работы современных французских художников: Дега, Моне, две картины Мане, две блестящие работы Ван Гога. Современные полотна, приобретаемые Эммой, вызвали немало усмешек и даже насмешек, когда Эмма впервые вывесила их в галерее, однако теперь эти полотна вызывали всеобщее восхищение. Консервативный Сан-Франциско, словно осторожный кот, подошел и уже сунул лапу в страшноватые воды потока, который уже начали называть «современным искусством».

К парадному подъезду особняка подкатил лимузин «грейт эрроу». Позади шофера восседала Зита, которая для женщины восьмидесяти с лишним лет выглядела весьма неплохо. На шее у нее было бриллиантовое колье, которое подарил ей Феликс де Мейер в 1890 году и куда входили еще восемь больших рубинов «голубиная кровь», сделанных из знаменитого рубина «Могок», найденного в Северной Бирме. Это колье было одной из многих драгоценностей, которые Феликс подарил своей любимой женщине. Когда в 1894 году он умер, то оставил Зите около десяти миллионов долларов, а остальной свой капитал, в том числе половину сети супермаркетов «Де Мейер и Кинсолвинг», он завещал Эмме. Когда Феликс лежал на смертном одре, Зита держала его руку, а он шептал ей: «Я всегда любил тебя, всегда…» Для Зиты, которая всю жизнь верила в Настоящую Любовь, эти слова были дороже всех драгоценностей и денег.

Выбравшись из автомобиля, она направилась к сделанным из полированной стали и стекла входным дверям, которые перед ней услужливо распахнул порядком постаревший Кан До.

— Добрый вечер, Кан До, — сказала она с улыбкой. — Тайтай у себя в комнате?

— Oy, да, мисси Зита, и очень есть расстроена.

— В самом деле? Из-за чего же?

— Ей не нравится цвет нового платья, которое вы сделать ей к сегодняшнему вечеру.

Зита вздохнула.

— Чувствую, опять назревает спор.

Пройдя по мраморному полу фойе, она начала подниматься по огромным каменным ступеням, бросив взгляд на огромный портрет Эммы. «Сколько же времени утекло с того дня, когда все мы прибыли в Калифорнию», — подумала она. Одолевая сейчас ступени лестницы, она подумала о том, о чем нередко задумывалась в последнее время: кому же оставить свое состояние? Ведь у нее были не только деньги Феликса, но и те деньги, которые она сама заработала на пошиве платьев. И вот надо же: у нее так много денег — и никого из близких родственников, кому можно было бы их завещать. Зита с грустью вспомнила о своей дочери, жестоко убитой кровожадным южно-американским диктатором полвека назад. Она вспомнила, как ее жизнь чудесным образом переплелась с жизнью семьи Феликса, и ей пришло в голову, что, может быть, оставить свое состояние кому-нибудь из них. Направляясь в комнату Эммы, она прикидывала: «Может, Джоэлу, сыну Кертиса? Он самый молодой, и в этом случае меня будут поминать добром на протяжении текущего века».

— Да, скорее всего, Джоэлу.

Открыв дверь спальни, Зита увидела, что Эмма стоит перед огромным, в полный рост зеркалом и придирчиво изучает новое платье.

— Кан До сказал мне, тебе не пришлось по душе новое платье, — сказала Зита, входя в спальню.

— Оно фиолетовое, — отвечала Эмма. — Только пожилые женщины носят фиолетовый цвет.

— Глупости. Фиолетовый тебе очень идет.

— Но тем не менее это старушечий цвет. Пусть мне сейчас семьдесят четыре, однако я не чувствую себя старухой. В этом платье я выгляжу так, как будто мне пора усаживаться в инвалидное кресло.

— Послушай, я шью тебе наряды столько лет, что лучше не упоминать вслух, сколько именно. Скажи, был ли хоть один случай, когда я оказывалась неправа?

— Не было. Сегодня — первый раз, причем в такой вот день! Само платье превосходное, только вот цвет его мне не нравится.

— А вот и Дэвид. Пускай он рассудит нас.

Дэвид вошел в спальню, одетый в белый фрак с белым галстуком. Несмотря на то что он был на четыре года старше Эммы, он до сих пор выглядел на удивление подвижным. Волосы его и борода приобрели красивый снежно-белый оттенок.

— Эмме не нравится это платье, — сказала Зита, — а тебе?

Дэвид подошел к двум пожилым дамам.

— Думаю, платье восхитительно. Дорогая, ты никогда прежде не выглядела такой очаровательной.

— Это, конечно же, ложь, но в мои годы уже никакой лестью пренебрегать нельзя. Ну хорошо, будем считать, что фиолетовый — вовсе не старушечий цвет. Я надену это платье.

— Арчер внизу, — сообщил Дэвид. — Он только что прибыл из Лос-Анджелеса и спрашивает, можно ли провести вечер в твоем доме, поскольку Арабелла еще в Нью-Йорке.

— Конечно. Пусть отправляется в свою комнату, она полностью в его распоряжении.

— Он хочет поговорить с тобой. Кажется, он чем-то расстроен.

— Скажи, чтобы поднялся ко мне.

— Я передам, — сказала Зита, направляясь к дверям. — Я как раз собралась вниз, чтобы не мешать двум влюбленным голубкам.

— Влюбленным голубкам?! — воскликнула Эмма, когда дверь за Зитой закрылась. — Это в нашем-то возрасте? Зита явно уже немного ку-ку.

Дэвид обнял и поцеловал жену.

— Ну, не знаю, не знаю… Ты сегодня так прекрасна, что я чувствую себя почти шестидесятилетним. Так что с моей стороны не исключена какая-нибудь глупость.

Она рассмеялась и погладила его по щеке.

— Если в нашем с тобой возрасте позволять себе какие-нибудь глупости, можно запросто оказаться в больнице. Вот что, я хочу на сегодняшний вечер дать тебе в пару сенаторскую жену, чтобы ты ее развлекал.

— Огромное тебе за это спасибо. Последний раз, когда мне доводилось ее развлекать, она только и говорила, что о гардеробе Алисы Рузвельт.

— Да, она зануда, я знаю, но таковы жены подавляющего большинства политиков. Придется тебе с этим смириться.

— Я очень горд тем, что ты устраиваешь сегодня, Эмма. Музей для города — это потрясающий подарок. И все твои картины!

В глазах у нее мелькнуло какое-то детское волнение.

— Ты думаешь, им это понравится?

— Понравится ли? Разумеется! Они будут круглыми идиотами, если им это не понравится. Это самая замечательная вещь, которую ты когда-либо делала.

— Ну уж нет, — мягко сказала она. — Самая замечательная вещь, которую я когда-нибудь совершила, это когда вышла за тебя замуж. Если бы ты знал, дорогой, как я люблю тебя! Ты сделал меня счастливейшей женщиной Америки.

Она поцеловала его, после чего они, держась за руки, пристально посмотрели друг другу в глаза. Сейчас они и впрямь, выражаясь словами Зиты, выглядели как два влюбленных голубка.

Раздался стук в дверь и вошел Арчер. Эмма по его лицу тотчас заметила, что что-то действительно случилось. Арчер, обыкновенно такой жизнерадостный, полный сил и энергии, сейчас выглядел потухшим. Подойдя к матери, он поцеловал ее, затем обменялся рукопожатием с Дэвидом.

— Ну как там Лондон? — поинтересовалась Эмма, направившись к стенному сейфу, скрытому благодаря отодвигавшейся панели.

— Туманен и дождлив. Сегодня утром у меня с Джимми была отвратительная встреча. Отвратительная. — Он присел в ногах обтянутого ситцем материнского шезлонга. — Разговор расстроил меня до такой степени, что впервые в жизни я не знаю, что делать.

— Стало быть, ты убежден в том, что именно он убил Карла Кляйна? — спросила Эмма, поворачивая наборную ручку сейфа.

Внук Кертис держал ее в курсе этого дела, равно как она была в курсе всех тех дел, которые имели отношение к ее гигантской империи, которую Эмма по-прежнему контролировала, если даже не управляла…