Неизвестно - Открытие закрытия Страница 11

Мы с Вовкой обернулись в последний раз и увидели на¬ших. Будто в замедленном фильме, они плавно и размеренно плыли в сторону волейбольной площадки — экономили энер¬гию.

Никакого плана доения мы с Вовкой не имели, как это делается не знали и, честно говоря, надеялись, что все козы окажутся в своих козлятниках или… как они там называются.

Но нам снова не повезло. Не прошли мы и двух километ¬ров, когда услышали громкое «ме-е-е», доносившееся со сто¬роны небольшой поляны. Там, привязанная к пенечку, паслась коза.

Коза подняла рогатую голову, взглянула на нас. Но, по-моему, не увидела. Взор ее был затуманен какими-то груст¬ными козьими мыслями, в которых мы с Вовкой не разбира¬лись.

Вовка передал мне припасенную бутылку из-под кефира.

— Я буду отвлекать, а ты в это время дои. Пошли! — Он стянул с себя майку и, держа ее перед собой в вытянутых руках, стал приближаться к козе.— «Тореадор, сме-ле-е-е-е…»— неверным голосом запел Вовка.

Взгляд у козы неожиданно прояснился. Я понял: коза на¬чинает чувствовать себя быком, так что Вовке грозит неми¬нуемая гибель. Чтобы предотвратить катастрофу, я обежал нашего врага и в вратарском прыжке попытался ухватить задние ноги, но не успел. Именно в этот момент коза кинулась на Вовку, чтобы пронзить его насквозь. Правда, наш матадор тоже не зевал. Он сделал шаг в сторону, пропуская разъяренное животное мимо себя. Коза боднула

майку и остановилась в недоумении. Вовка с видом победителя помахал мне рукой:

— Надоил?

— Когда ее было доить? — изумился я.— Она же в тебя как ракета летела. Типа «земля — земля».

— Повторим.— Вовка снова пошел на козу, громко напе¬вая знаменитую арию из оперы Визе «Кармен».—«Знай, там ждет тебя любовь, там ждет тебя…»

Допеть всю арию до конца Вовка не успел. Коза с яро¬стью уссурийского тигра бросилась на него, перестав обра¬щать внимание на майку, которую Вовка пытался подставить вместо себя. «Удар короток, и мяч в воротах»,— почему-то пронеслось у меня в голове. Гол! Было отчетливо видно: от удара Вовка взмыл вверх, завис на мгновение в воздухе и плюхнулся на землю. Обливаясь холодным потом, я рванулся

к Вовке, чтобы посмотреть, что от него осталось, и тут же почувствовал мощнейший по силе толчок. Я перелетел через Вовку, перекувырнулся два раза и остался лежать на траве. Лежа на траве, в спокойной обстановке я, кажется, начал понимать что-то очень важное, что касалось нашего соревно¬вания за привес. Однако мои мысли, которые я с трудом соби¬рал после встряски, прервал Вовкин шепот:

— Доить, доить начинай! Пока эта зверюга меня ест…

Взглянув в его сторону, я обомлел: коза стояла над ле¬жащим Вовкой и мирно, с видимым удовольствием его жева¬ла. Борода тряслась, на зубах что-то аппетитно похрустывало. Неужели кости?! Ужас сковал мои члены. Но ведь козы — травоядные животные. Или это ошибка зоологии, которая мо¬ему другу может стоить жизни?

— Дои же, ну! К животу перешла, щекотно…— Увидев мою бледность, Вовка поспешил объяснить происходящее:— Я зеленый, она меня за траву принимает, щиплет… Не бойся, надаивай!

Волоча за собой кефирную бутылку, я подлез под козу и дрожащими руками стал шарить у нее по брюху.

— Доить-то как?

— Кто его знает! Может, там краны у нее какие-нибудь есть. Или вентили…

Скорее всего, Вовка обалдел от щекотки и путал козу с молочной автоцистерной.

И тут ситуация изменилась в мгновение ока. Услышав про краны, я прыснул от смеха. Не имея больше сил сдерживать¬ся, захохотал во всё горло Вовка. Коза, которую я продолжал гладить по животу, тоже, видимо, не терпела щекотки. Она весело завела свое «ме-е-е». Со стороны мы, наверное, вы¬глядели очень дружной и веселой компанией.

Первой опомнилась коза. В ней снова проснулось дикое животное. Не подготовленных к нападению, разомлевших от смеха, она стала бодать нас и топтать копытами. Возможно, под копыта мы попадали сами. Зато я отчетливо запомнил, как ей удалось подцепить на рог кефирную бутылку, и этой бутылкой она нас тоже била.

С трудом вырвавшись от сумасшедшей козы, мы пошли в лагерь. По дороге мне удалось привести в порядок свои мысли. Постепенно эти мысли превращались в горячие слова, обращенные к отряду:

«Друзья! Пионеры! Я хочу вам открыть горькие, как гор¬чица, и кислые, как уксус, истины. Почетное право их открыть я завоевал в битве с психической козой, и прошу выслушать меня, не перебивая. Слушайте же меня, друзья, и знайте! Вся история с соревнованием за привес не стоит разбитого шари¬ка от пинг-понга. Кому он нужен, этот глупый привес?! Мы не домашние животные, в том числе не козы и не поросята. Людям необходимы наше здоровье и бодрый дух, а не жир, даже если он сортом выше, чем вологодское масло. Скажем же «да!» соревнованию в учебе и спорте, и крикнем громкое «нет!» соревнованию за толстый живот! Чтобы хорошо питать¬ся, не надо затевать борьбу. Надо только добросовестно пере¬жевывать и обязательно глотать нашу замечательную кало¬рийную пищу. И говорить спасибо».

Это была красивая речь. Думаю, не хуже речей знамени¬того древнего оратора Цицерона в Римском сенате, которые постояно хвалит наш учитель истории Семен Семенович. А он зря хвалить не станет — мы-то уж точно знаем.

Подойдя к лагерю, мы увидели Костика Соболева. Он куда-то мчался с недозволенной скоростью. При всеобщей борьбе за привес такая скорость мне показалась подозри¬тельной.

— Эй, соревнующийся,— крикнул я,— растрясешь кило¬граммы!

— Имеем право! — Костик круто свернул со своего курса и подскочил к нам.

Оказалось, что в наше отсутствие в лагере произошли важ¬ные события. В медчасти мнимых больных разоблачили за¬долго до того, как они успели показать все симптомы своих заболеваний. Ниточка потянулась дальше. Узнав в чем дело, отрядные вожатые и воспитатели ахнули. Состоялся большой и полезный разговор. Борьбу за привес признали никчемной затеей, а также медвежьей услугой, которую мы оказали собственному здоровью и — что особенно важно — самим принципам соревнования. Оба отряда всё хорошо продумали, взвесили и прочувствовали.

Сообщение Костика меня глубоко задело. Моя пламенная речь на уровне Цицерона теперь не требовалась никому. Об¬разец ораторского искусства бесповоротно пропал. Его можно было выкинуть на помойку.

— Сейчас-то куда бежишь?— поинтересовался Вовка Тру¬шин у Костика.

— На спортплощадку. Затеваем соревнование за прирост. Какой отряд на сколько сантиметров вырастет. Хочу на пе¬рекладине повисеть полчасика. Чтобы вытянуться…

«Речь пока не надо на помойку,— подумал я.— Приго¬дится!»

КА ЧЕ?

В нашей школе ребятам до восьмого класса часов носить не разрешают. Строгости страшные, проверки каждый день! Обнаружат часы, отдадут завучу Ольге Александровне, и они лежат у нее, пока кто-нибудь из родителей не придет. Ни¬кто не знает, сколько до звонка — изводятся все ужасно. Мишка нашел выход из положения еще в четвертом классе, когда папа подарил ему «Ракету»: стал носить часы на но¬ге. Скоро год их носит, и ни один проверяющий часов не оты¬скал. Мы всегда знаем время с точностью плюс-минус сорок пять секунд — такое отклонение в суточном ходе часов допу¬скается инструкцией.

Как-то Костик спросил:

— Послушай, Сазонов! Будь любезен, если не трудно, скажи, пожалуйста, который теперь может быть час? Сколько осталось минут до конца урока?

Мишка как-то странно посмотрел на Костика и не отве¬тил. Задумался. Тот раза три спрашивал, прежде чем Мишка отвлекся от одолевших его мыслей. Костик смертельно оби¬делся — он у нас душевно ранимый.

— Зачем,— упрекнул я Мишку, когда шли домой,— Ко¬стика расстроил?

— Нечаянно. — В Мишкиной голове все еще шел актив¬ный процесс мышления. Он повернулся ко мне: — Ты в вопро¬се Костика не заметил ничего интересного?

— Это ему было интересно, который час, — сказал я. — А ты молчал… Трудно, понимаешь, ногу поднять!

— Вопрос, который задают очень часто…

— Еще бы, — хмыкнул я. — Миллионы людей на земном шаре спрашивают у других миллионов о времени чуть ни каж¬дый миг. И получают, между прочим, ответ! Один Костик остался без ответа.

— В том-то и ужас, что миллионы, — вздохнул Мишка.— Знаешь, сколько слов в вопросе Костика? Обрати внимание: послушай — раз, Сазонов — два, будь — три, любезен — четы¬ре .— Мишка помнил всю фразу.—…Осталось — шестнадцать, минут —семнадцать, до —восемнадцать, конца — девятна¬дцать, урока — двадцать. Занимает четверть минуты, не меньше!

— Если пятнадцать секунд, — догадался я, куда гнет Мишка,— помножить на миллионы, получатся тысячи ча¬сов…

— Их человечество расходует совершенно напрасно! — воскликнул Мишка. — Впустую!

Мы с Мишкой живо представили себе толпы людей на всех континентах, островах и полуостровах день и ночь задающих друг другу один-единственный вопрос. Тот самый, который Костик задал Мишке. Вопрос занимал пятнадцать секунд, но секунды, перемноженные на миллионы спрашивающих, превращались в долгие, томительные часы пустого существо¬вания. В эти часы люди всего и делали, что интересовались друг у друга, который час. По всем признакам жизнь зами¬рала, останавливались фабрики и заводы, самолеты не взле¬тали с бетонных дорожек, застывали на синих рельсах поез¬да, корабли не бороздили океаны… Люди интересовались временем и не заметили, как сами его остановили! Над чело¬вечеством нависла угроза. Надо было что-то делать!