Вэй Вэй - Открытая тайна Страница 13

Я уже высказал свое мнение о слове «сердце» (хри-дая, синь), а теперь сделаю пару замечаний о «прад- жняпарамите». Разговорное и общелитературное значение слова «праджня» во всех формах и соче­таниях связано со знанием и пониманием и может переводиться как «мудрость», а «парамита» означает «пересекать» и иногда «окончательное достижение» или «совершенство». Поэтому, как и следовало ожи­дать, перевод «совершенство мудрости» безупречен с академической точки зрения. Но в буддизме эти слова использовались в чисто символическом смыс­ле, зависящем от контекста, эпохи и даже конкрет­ного места, и этот смысл — который можно было бы назвать жаргоном — редко, если вообще когда-либо, совпадал с разговорным и общелитературным зна­чением [15].

Китайцы поступили совершенно правильно, оста­вив эти слова в оригинале, преобразовав их фонети­чески в баньжо и боломи, а мы такие педанты, что пы­таемся переводить их, не имея подходящего слова, передающего их значение. Парамиту еще можно переводить, так как она несет значение «трансцен­дентный», приемлемое в большинстве контекстов, но «мудрость», будучи слишком общим словом, даже не намекает на техническое значение праджни.

Во-первых, праджня, как функциональный аспект дхъяны, не может быть такой абстрактной, пассивной или объективной «вещью», как «мудрость». Ее можно обозначить как активный принцип, функционирова­ние дхъяны, где дхъяна — статический аспект прад­жни. Отсюда, кстати, можно заметить, что дхъяна, в техническом смысле, не имеет никакого отношения к «медитации», разве что в этимологическом значе­нии этого слова, — она может означать что угодно, но не это.

Во-вторых, нам ясно говорят, что означает прад­жня, хотя это не требуется тем, кто понял писания и учение наставников династии Тан. Ханьшань, про­светленный мудрец, в комментарии к «Алмазной су­тре» сообщает, что под «праджней» Будда подразуме­вал «субъективность». Это не означает, что всякий раз, когда в тексте встречается слово «праджня», оно может переводиться как «субъективность», это просто значит, что как бы ни использовался этот термин, у него всегда будет субъективный подтекст. Другими словами, он никогда, если использовать его правильно, не будет указывать на что-либо объ­ективное или поддающееся объективизации, фи­зически или концептуально. Как уже говорилось,

у этого термина множество различных оттенков смыслов, совокупность которых не может передать ни одно слово в английском или французском языке, а из-за объективной природы языка его иногда мож­но обнаружить в двойственном контексте с целью указать на функцию ума или явно объективное ка­чество. Наставники редко были настроены филоло­гически — их скорее интересовало перенаправление умов их монахов в сторону, отличную от их, а также нашей обусловленности. И иногда они указывали в сторону некоторого понимания, будто бы утверж­дая противоположное.

Я не знаю степень аутентичности доступных сан­скритских текстов, которых, как говорят, существует около двадцати. У тибетского текста есть значитель­ные отличия, но не в сути. Используемый китайский текст — это перевод знаменитого монаха Сюаньцза- на (596-664). Оригинал был привезен им из Индии с множеством других сутр, хотя считается, что он был знаком с этой сутрой до поездки, поскольку использовал ее в пути. Я не знаю, сколько ошибок внесли переписчики. В ней есть места, отличающи­еся от всех остальных версий. Было пять китайских переводов, третий выполнен Кумарадживой [16], пя­тый — Сюаньцзаном.

Хридая может также рассматриваться скорее не как краткое изложение объемной «Праджня- парамита-сутры», а как оригинальный живой ответ на все писания, все доктрины, методы, практики, догмы — фактически на все экклезиастицизмы ре­лигиозного буддизма. В нескольких дюжинах слов, в рамках традиционного изложения, все основные буддийские учения отвергаются без долгих рассуж­дений, не иконоборчески, а насколько возможно мягко, простым перечислением субъективных эле­ментов индивидуальной личности, затем их объ­ектов и в конце самих «святых доктрин», и указа­нием для тех, кто способен увидеть, на то, что все, абсолютно все — просто видимость (чисто феноме­нально) и не может никоим образом существовать само по себе. Ответ предельно очевиден, такова «ис­тина чань» (как и любой другой доктрины или не- доктрины, стремящейся ее прояснить).

Возможно, кто-то почувствовал, что люди, способ­ные постичь Великую Колесницу, впустую тратили свои жизни, вдаваясь в тонкости логики и филосо­фии, усердно отрывая листики артишока, отрубая отрастающие вновь головы гидры, вместо того чтобы прямо направиться в сердце ( ) вопроса, и со­

ставил эту восхитительную короткую «сутру», рас­крывающую хридаю.

Лейтмотив всего текста—отвлечь от бесконечно­го объективирования, от обусловленной концептуа­лизации и особенно от иллюзорного волеизъявления, из-за которого они воображают, что живут и дейст­вуют. А отвлекаясь от того, чем они не являются, они могут неожиданно осознать безграничность того, что они есть.

Раздел 2

Но тем, у кого нет учителей, а имеются только книги, послание сутры редко открывается, будучи выраженным так, как есть, намеренно или ненамерен- но, в объективной терминологии, отвлекающей ум от сияющего из ее Сердца послания.

Чтобы понять его, нам требуется учитывать, что от начала и до конца это — описание способа виде­ния бодхисаттвы и что разговор о сутре — это при­мер бодхисаттвического видения. Авалокитешва- ра, говоривший по приказанию Будды, раскрывает для нас восприятие бодхисаттвы. Он не сообщает нам, как обычно предполагается, каковы функции скандх или воспринимаемого с их помощью (как счи­тается) феноменального мира. Он не говорит нам также и о пустоте объектов как таковых. Он гово­рит нам, что они такое — раскрывая и в то же время показывая своим примером, что хорошо известное тотальное отсутствие бытия или собственной при­роды всего объективного — это просто отсутствие с точки зрения объективности и что такое объек­тивное отсутствие само является умом бодхисаттвы и тем, что он есть. Таким образом, каждая строчка выражает не объективную концепцию, а восприни- мание или сознавание — все, чем когда-либо была, есть и будет какая бы то ни было вещь. Это чистое праджня-видение, непосредственное, выходящее за пределы концептуализации — функциональный аспект того, что называется Дхьяной.

Это наиболее явно демонстрируется в китайском тексте, где Авалокитешвара говорит: «Шарипутра, пустота [объективного бытия] всех вещей никогда не создавалась и никогда не будет разрушена, в ней нет ни частей, ни целого, она не совершенна и не не­совершенна». Это «Пустота Праджни», сама Прад- жня, и это ключ ко всей сутре. Это беглое, но точное описание чистого необъективного видения, транс­цендентной субъективности совершенного бодхи- саттвы. Если считать шунъяту чистой «пустотой», технически названной «Пустотой Уничтожения», а не отсутствием объективного существования, яв­ляющего собой ум бодхисаттвы, то биение сердца «Сутры Сердца» никогда не будет услышано.

Замечание: Термины, используемые в китайском буддизме, иногда сильно отличаются по смыслу от их индийского оригинала. Буддизм распространялся в Китае в основном посредством технических терминов и концепций даосиз­ма, что, учитывая совершенно разный философский под­ход Индии и Китая, привело к значительным различиям в интерпретации. Поэтому относительно корректный перевод сутры с санскрита может оказаться неточным или даже неправильным переводом той же сутры, как ее понимают и используют в Китае. Вот примеры терминов, к которым это относится: самадхи, саньмэй, возможно, праджня, дхьяна и несколько других, и еще пример бо­лее распространенной концепции, выраженной словом «шуньята» и его китайским эквивалентом кун, который в китайской махаяне имеет еще позитивный аспекту-нянь.

Фактически, даже если мы достаточно хорошо знаем индийский буддизм махаяны, нас интересует также его развитие в Китае как чань, в Японии как дзэн, и все другие школы, составляющие Великую Колесницу, потому что в Китае это живая традиция, которую можно изучать. В частности, Великую Колесницу следует рассматривать как, по сути, китайское творение, со всем уважением к вдохновившему ее индийскому оригиналу, — она настолько впитала китайскую философию и метафизику, что нельзя надеяться понять и интерпретировать ее на основе одного лишь перевода с санскрита.

I. Передача сутры божественного внутренне видящего Ума, трансцендентного знанию