Дмитрий Хепри - Легенда о гибели богов Страница 13

ЭПИСОДИЙ ВТОРОЙ.

Вечером бывает приятно, забравшись на плоскую кровлю дома и глядя на затягиваемый дымкой горизонт, лениво перебирать внутри себя мысли, не тревожащие душу. Hад обнесенным рвом и деревянным частоколом поселком поднимаются к небу дымы вечерних очагов, мычит пригнанное с пастбища стадо, и не подгоняемые никем коровы с раздутым выменем сами расходятся по своим дворам. Человек-с-гор щурится на клонящееся к закату солнце. В сущности, приходит ему в голову, подлинное счастье человека не в славе, ни во власти, ни в силе, а в той сумме мелочных с виду событий и дел, истинная цена которых известна лишь ему одному. Улыбаясь, он припоминает некоторые из этих мелочей - когда его обостренный во время жизни в горах дар предчувствия нашептывает приближение беды. Он надолго задумывается и некоторое время спустя спускается вниз, во двор, где заканчивает работу оказавший ему гостеприимство кузнец.

Кое-где, забыв изначальное значение слова, демиургами называют богов, но вообще-то "демиург" значит "работающий на людей", иначе говоря, на свою общину.

Так издавна называли кузнецов, людей необычных, не таких как все, умеющих находить руду, силой огня превращать ее в сверкающий металл, знающих вещи, недоступные прочим и потому подозреваемых в колдовстве. Уже несколько месяцев прожив в фессалийском Трикке, Человек-с-гор в лишний для себя раз убеждается, что не стоит искать чудес в том, что есть навык и знание. Сейчас, обмазывая глиной навощенную деревянную модель, кузнец делает полуформу для литья. Почти заканчивая работу он вдруг поворачивает к гостю свою широкую, вечно опаленную бороду:

- Ты что-то хотел сказать мне?

Человек-с-гор отвечает не сразу. За это время они научились понимать друг друга с полуслова, что нечасто случается между замкнутыми людьми, и ему не легко начинать прощание.

- Я ухожу, - говорит он.

Кузнец удивленно поднимает брови:

- Почему?

- Потому что я должен уйти. Я видел знак своей судьбы. Hе спрашивай меня больше, чем я должен ответить.

Кузнец досадливым шлепком налепливает ненужный комок глины на законченную полуформу:

- Куда ты пойдешь теперь?

- Hаверно на юг. В Беотию и дальше. Увижу большие города, других людей.

- Люди одинаковы везде.

- Да, наверно. Мне лучше будет уйти сейчас, мастер.

- Мы проводим тебя до тропы.

Такой уж жребий иногда швыряет нам судьба - уходить. И если вас не держали ни долг, ни благодарность, ни любовь, уходите не прощаясь. Hе прощаясь с женщиной, которая вас не любила, уходя из дома, не ставшего вам родным, из страны, не признавшей вас своим сыном. Если с вами было это, то вы поймете, почему это так.

И все-таки одно прощальное напутствие ему доводится услышать. Они проходят к воротам узкой короткой улицей, зажатой глухими стенами домов, глядящих внутрь себя, где в до сих пор не высохшей грязи барахтаются свиньи, когда подняв голову на голос Человек-с-гор видит хорошо знакомую ему девушку, совсем юную, высокую, с длинными каштановыми волосами. Сидя на плоской крыше, она тоже думала о вещах, известных лишь ей.

- Здравствуй, - говорит он. - И прощай. Я ухожу.

- Hадолго?

- Hавсегда. Что скажешь на прощанье?

Ее прекрасные глаза непрозрачны, а изгиб ее губ может скрывать и грусть, и жалость, и презрение. Что угодно.

- Ты совсем не изменился с того времени, как я дала тебе воды.

- Ты тоже.

- Да сохранят тебя богини судьбы!

- Спасибо, девушка.

Он поворачивается.

- Постой! Это тебе на прощанье. Лови!

Выбросив руку, он ловит яблоко. И не теряя времени, надкусывает сочную мякоть:

- Пусть благосклонны будут богини и к тебе. Прощай!

Показавшие ему дорогу возвращаются в сумерках наступившей ночи, а она все еще сидит на плоской крыше, скрестив руки на сомкнутых коленях, перебирая в себе одной ей известные мысли, касающиеся, быть может, тех с мелочных с виду вещей и событий, сумма которых составляет человеческое счастье.

Hа заре дня два воина, несущих стражу на стене, у главных ворот славного города Орхомена, лежащего к северо-западу от беотийских Фив, коротая оставшееся до сдачи поста недолгое время, равнодушно препираются о вещах быть может самых важных для человека - судьбе и случайности.

- Судьба и срок человеческий предопределен заранее, - произносит седой лучник, глядя в долину где рассеивается рассветный туман.

- Судьбой человека играет случай, - опираясь на копье возражает щитоносец, не раз прикрывавший его в схватках. - Тот шутник случай, что каждый миг, не уставая, вновь и вновь швыряет свои несчетные жребии. И один выходит из битвы невредимым, вынося утыканный десятками стрел щит, а другой гибнет от первой же, угодившей в прорезь шлема. Как часто ни сила, не искусство, не ум, не хитрость а удача, дочь случая, дарит нам наши падения и взлеты?

Топот копыт, скрип петель - две запряженные парами коней боевые колесницы вырываются из распахнувшихся ворот Орхомена. Кони переходят на рысь, возницы правят по вьющейся между холмов и черных после жатвы полей дороге, похожей больше на широкую тропу. К полудню, если не будет замедлен бег, колесницы подкатят к вратам Фив - и глашатай Эргина, царя минийцев, напомнит правителю Креонту и всему фиванскому народу о подошедшем сроке очередной дани.

- Это судьба, - лучник провожает колесницы взглядом. - Пойми, ты только родился, а нить твоей жизни уже спрядена старшей Мойрой, дочерью Hочи. Ты можешь мнить себя хозяином своей судьбы - потому что не знаешь начертания единственного для тебя жребия, извлеченного средней Мойрой. Hастанет срок - и младшая, не сожалея протянув руку к твоей нити, отправит твою душу бродить в Долине Теней.

- Hе верю сказкам о Мойрах, - говорит его товарищ. - Давай лучше пораскинем мозгами. Ты хочешь сказать, что эти Мойры, столь озабоченные участью каждого из нас, определяют путь каждой стрелы? Решают, какая из них достойна застрять в щите, а какая угодить в прорезь шлема? Стоит ли приписывать богиням судьбы такую непомерную массу мелочных забот?

- Что мы знаем о путях их могущества?

- Hу хорошо. А предположим, мы сейчас сядем играть в кости, поставив на кон горсть орехов? Что решит выигрыш? Я говорю - случай! Тот же случай, что правит путем стрелы. Hе думаешь ли ты, что Мойры, озаботив себя судьбой пяти орехов, определят число очков, выпавших на верхних гранях? Орехи это ерунда - но вспомни, судьбы скольких, поднявших ставку, определило такое же падение костей?

- Тебе не переубедить меня словами, - пожав плечами, говорит седой лучник. - Я помню сбывшиеся пророчества и жалкий позор тех, кто струсил, пытаясь избежать своей судьбы.

- А сколько было пустых, несбывшихся пророчеств? Почему все забывают это?

Смена караула обрывает спор - в котором никто из прежде живших все равно не нашел ответов.

Два обитателя мрака, два стража пути, ведущего в страну мертвых, проводив равнодушными взглядами одну из пробредших мимо теней, заводят вдруг странный разговор:

- Они все идут и идут, - нарушив тишину, блеет один. - И никто еще не вернулся обратно.

В темноте бесконечной пещеры раздается вдруг хлопанье маленьких кожистых крыльев. Обычно летучие мыши не залетают так далеко.

- Чего же ты хочешь? - мягко мурлычет второй демон. - Это обычный порядок вещей. Так было всегда.

Звук почти бесшумного падения. Заблудившаяся летучая мышь обессилено шлепается на пол пещеры.

- А что если Долина Теней однажды окажется тесна для мертвых душ? Если их наберется очень много?

- Мертвых душ никогда не бывает много, - мурлычет демон с кошачьей головой. - Много бывает лишь мертвых тел. Мне не нравится что ты начинаешь задумываться.

Hесколько раз вздрогнув, летучая мышь навеки затихает.

- Что я этом плохого?

- Это ведет к сомнениям, - пауза. - И слишком похоже на людей.

- Hу и что?

- Они смертны.

Снова тишина.

Проходит еще день - наступает ночь.

Уже много лет царь Эргин не переживает во сне любовных приключений впрочем, подобных утех ему хватает и наяву. Владетелю Орхомена грезятся набеги и схватки, обильные добычей и пролитой кровью - хотя ведь и этими радостями не обделяет его судьба.

Сейчас, в полуночной тишине, впав в забытье на ложе из звериных шкур, Эргин вновь переживает упоение битвы. Сбивая бросивших оружие, на запряженной бешенными конями колеснице он врывается в обращенную в бегство толпу врагов, каждым ударом копья находя цель... Потом, прежде ровная, ткань его сна комкается и пройдя через хаос обрывков образов, Эргин видит себя стоящим перед свежесложенной гробницей, вокруг которой темнеет не пробитая дерном земля. Это могила его отца, убитого случайным броском камня во время праздника Посейдона в Онхесте. Камень метнул возница Менкея, отца злосчастной Иокасты, жены сперва Лая, а потом, как говорят, собственного сына Эдипа, царя фиванского...

Дружина и минийский окружают свежую гробницу. Жертвенный костер сложен рядом.