Александр Дюма - Сальватор. Том 2 Страница 14

Неожиданно появился преподаватель. Ученики, которые держали носилки, пускаются в бегство, а Пресвятая Дева Мария падает вместе с носилками наземь. Колдун предсказывает, что мальчик, изображавший Мадонну и упавший с плеч товарищей, станет однажды папой. Спустя пятьдесят лет, когда колдуна уже нет в живых, его пророчество исполняется.

Внешняя привлекательность, благодаря которой мальчика избрали на роль Пресвятой Девы, по слухам, едва не явилась причиной того, что юный маркиз был готов погубить душу.

Поговаривали о двух великих страстях, очистивших его от грехов, если только не наоборот: во-первых, к благородной римлянке, во-вторых, к великосветской даме из Баварии.

Когда папе доложили о визите посла Франции, он был занят охотой на мелких птиц в саду Ватикана.

Охота была единственной слабостью – святой отец сам в этом признавался, – с которой ему так и не удалось справиться. Zelanti6 считали такое развлечение настоящим преступлением.

Леон XII очень любил г-на де Шатобриана.

Когда он услышал о его приходе, он поспешил передать в руки лакея одноствольное ружье и приказал незамедлительно проводить прославленного посетителя, а сам поспешил в кабинет.

Посла и его подопечного повели темным коридором в личные апартаменты его святейшества. Когда они появились на пороге кабинета, папа уже сидел за столом и ждал. Он поднялся и пошел навстречу поэту.

Поэт не стал нарушать церемониала и, словно позабыв о своем высоком назначении, опустился на одно колено. Но Леон XII поспешил его поднять, взял за руку и проводил к креслу.

С Домиником папа обошелся иначе. Он не мешал ему встать на колени и поцеловать край его одеяния.

Когда папа обернулся, он увидел, что г-н де Шатобриан опять стоит, и взмахом руки пригласил его сесть снова. Однако тот сказал:

– Пресвятой отец! Я должен не только встать, но и удалиться. Я привел к вам молодого человека, который явился похлопотать за своего отца. Он оставил позади четыреста лье, столько же ему предстоит пройти на обратном пути. Он пришел с надеждой, и в зависимости от того, скажете ли вы ему «да» или «нет», он уйдет с радостью или в слезах.

Обернувшись к молодому монаху, продолжавшему стоять на коленях, он прибавил:

– Мужайтесь, отец мой! Оставляю вас с тем, кто выше всех королей земных настолько же, насколько сами они выше нищего, просившего у нас милостыню у входа в Ватикан.

– Вы возвращаетесь в посольство? – спросил монах, ужаснувшись тому, что остается с папой наедине. – Неужели я вас больше не увижу?

– Напротив! – с улыбкой возразил покровитель брата Доминика. – Я питаю к вам живейший интерес и не хочу оставлять вас. С разрешения его святейшества я подожду вас в Станцах.

Пусть вас не беспокоит, если мне придется ждать: я позабуду о времени перед творениями того, кто его победил.

Папа протянул ему руку и, несмотря на его возражения, посол припал к ней губами. Он вышел, оставив двух людей, занимавших: один – верхнюю, другой – нижнюю ступень иерархической лестницы Святой Церкви – папу и монаха.

Моисей не был так бледен и робок, когда оказался на Синае, ослепленный лучами божественной славы, как брат Доминик, когда остался один на один с Леоном XII.

Во все время его пути сердце его все больше переполняли тоска и сомнение, по мере того как становилась все ближе встреча с человеком, от которого зависела жизнь его отца.

Папе оказалось достаточно одного взгляда на прекрасного монаха: он сейчас же понял, что молодой человек вот-вот лишится чувств.

Он протянул ему руку и сказал:

– Будьте мужественны, сын мой. Какой бы проступок, какой бы грех, какое бы преступление вы ни совершили, Божье милосердие превыше любой людской несправедливости.

– Как всякий человек, я, разумеется, грешник, о, святой отец, – отвечал доминиканец, – но если я и не без греха, то уверен, что уж проступка, а тем более преступления я не совершал.

– Да, мне показалось, что ваш прославленный покровитель упомянул о том, что вы пришли просить за отца.

– Да, ваше святейшество, я в самом деле пришел за этим.

– Где ваш отец?

– Во Франции, в Париже.

– Что он делает?

– Осужден правосудием или, вернее, людской злобой и ожидает смерти.

– Сын мой! Не будем обвинять судивших нас, Господь сделает и осудит их без обвинения.

– А тем временем мой невиновный отец умрет.

– Король Французский – религиозный и добрый монарх.

Почему вы не обратились к нему, сын мой?

– Як нему обращался, и он сделал для меня все, что мог.

Он приостановил меч правосудия на три месяца, чтобы я успел сходить в Рим и вернуться обратно.

– Зачем вы явились в Рим?

– Припасть к вашим стопам, отец мой.

– Не в моей власти земная жизнь подданных короля Карла Десятого. Моя власть распространяется лишь на духовную жизнь.

– Я прошу не милости, но справедливости, святой отец.

– В чем обвиняют вашего отца?

– В краже и убийстве.

– И вы утверждаете, что он непричастен к обоим преступлениям?

– Я знаю, кто вор и убийца.

– Почему же не открыть эту страшную тайну?

– Она не моя и принадлежит Богу: она была открыта мне на исповеди.

Доминик с рыданиями упал к ногам святого отца, стукнувшись лбом об пол.

Леон XII посмотрел на молодого человека с чувством глубокого сострадания.

– Вы пришли сказать мне, сын мой?..

– Я пришел у вас спросить, о, святейший отец, епископ Римский, Христов викарий, Божий служитель: должен ли я позволить своему отцу умереть, когда вот здесь, у меня на груди, в моей руке, у ваших ног лежит доказательство его невиновности?

Монах положил к ногам римского папы завернутую в бумагу и запечатанную рукопись г-на Жерара, собственноручно подписанную им.

Продолжая стоять на коленях, он протянул руки к манускрипту и поднял умоляющий взгляд к папе; глаза его наполнились слезами, губы тряслись – он с нетерпением ждал ответа своего судьи.

– Вы говорите, сын мой, – взволнованно проговорил Леон XII, – что в ваши руки попало доказательство?

– Да, святой отец! От самого преступника!

– С каким условием он вручил вам это признание?

Монах простонал:

– Предать гласности после его смерти.

– Дождитесь, пока он умрет, сын мой.

– А как же мой отец… Отец?..

Папа римский промолчал.

– Мой отец умрет, а ведь он ни в чем не повинен, – разрыдался монах.

– Сын мой! – медленно, но твердо выговорил папа. – Скорее погибнут один, десять праведников, весь мир, чем догмат!

Доминик поднялся. Его захлестнуло отчаяние, однако внешне он оставался невозмутим. Он презрительно усмехнулся и проглотил последние слезы.

Глаза его высохли, словно перед его лицом пронесли раскаленное железо.

– Хорошо, святой отец, – сказал он. – Я вижу, в этом мире мне остается надеяться только на себя.

– Ошибаетесь, сын мой, – возразил папа. – Вы не нарушите тайны исповеди, однако ваш отец будет жить.

– Уж не вернулись ли мы в те времена, когда были возможны чудеса? По-моему, только чудо способно теперь спасти моего отца.

– Ошибаетесь, сын мой. Вы ничего мне не расскажете – тайна исповеди для меня так же священна, как для других, – однако я могу написать французскому королю, что ваш отец невиновен, что я это знаю. И если это ложь, я возьму грех на себя – надеюсь, Господь меня простит – и попрошу у него милости.

– Милости! Неужели вы не нашли другого слова, святой отец; впрочем, иначе действительно не скажешь: именно «милость». Но милость оказывают преступникам, мой же отец невиновен, а для невиновных помилования быть не может. Значит, мой отец умрет.

Монах почтительно поклонился представителю Христа.

– Подождите! – вскричал Леон XII. – Не уходите, сын мой.

Подумайте хорошенько.

Доминик опустился на одно колено.

– Прошу вас о единственной милости, святой отец: благословите меня!

– С большим удовольствием, дитя мое! – воскликнул Леон XII.

Он простер руки.

– Благословите in articulo mortis7, – пробормотал монах.

Папа римский заколебался.

– Что вы собираетесь делать, дитя мое? – спросил он.

– Это моя тайна, святой отец, еще более глубокая, священная и страшная, чем тайна исповеди.

Леон XII уронил руки.

– Я не могу благословить того, кто меня покидает с тайной, которую нельзя открыть викарию Иисуса Христа, – возразил он.

– В таком случае прошу вас за меня помолиться, святой отец.

– Ступайте, сын мой. Это я могу вам обещать.

Монах вышел так же твердо, как робко вошел.

Папе римскому изменили силы, и он рухнул в деревянное кресло, пробормотав:

– Господи! Не отступись от этого юноши! Он из породы мучеников!

XI.

Торре-Вергата

Монах медленно вышел от папы.

В передней он встретил привратника его святейшества. – Где его превосходительство виконт Шатобриан? – спросил монах.

– Мне поручено проводить вас к нему, – доложил лакей.

Он пошел вперед, монах последовал за ним.