И. Халатников - Дау, Кентавр и другие Страница 15

Закончив университет, Гамов поступил там же в аспиранту­ру, но за четыре года обучения в ней не сделал ничего не толь­ко выдающегося, но и достаточного для защиты диссертации, что и было отражено в полученной им тогда характеристике. Было решено послать его на обучение за границу. И произош­ло чудо — в первый же год пребывания там он сделал выдаю­щуюся работу по альфа-распаду. Эта работа, в которой впер­вые были применены принципы квантовой механики по отношению к атомному ядру, произвела огромное впечатле­ние. Это был принципиально новый и смелый шаг в науке. Гамов сразу приобрел популярность как за рубежом, так и на родине. В 1929 г. о нем даже вышла статья в газете «Правда», и там же были напечатаны стихи Демьяна Бедного о простом советском парне, разгадавшем атомные тайны.

СССР зовут страной убийц и хамов

Недаром.

Вот пример: советский парень Гамов

(Чего хотите вы от этаких людей?!)

Уже до атома добрался, лиходей!!

Гамов впервые уехал из России в 1928 г. Вплоть до 1931 года он ежегодно приезжал в Москву на каникулы. Тогда же, в 1931 г., в Риме созывалась первая научная конференция по ядерной физике, которую организовывал Энрико Ферми, и Гамов был приглашен туда в качестве основного докладчика. Но его не пустили, и он на это обиделся. В 1932 г. Гамов при большой поддержке со стороны Ландау, который был с Гамовым в дружеских отношениях, стал членом-корреспондентом Академии наук СССР. Ему не было еще тридцати лет. Тогда же вместе с Ландау они хотели организовать Институт теоретической физики. Эту идею поддерживал курировавший науку Н.И. Бухарин, но у нее были и противники, в частно­сти А.Ф. Иоффе, отчасти побоявшись ослабления своего ин­ститута. В общем, из-за множества интриг с новым институ­том так и не сложилось. Потом Ландау уехал преподавать в Харьков и создал уже там близкий по стилю институт, но это другая история.

По стилю работы Гамов заметно отличался от Ландау. Так, например, он не любил вычислений. Он их практически нена­видел. Ландау же, подобно Эйнштейну, напротив, всегда очень любил и ценил красивые вычисления, считая, что эта красо­та — один из критериев правильности работы.

Обидевшись, что его не пустили на конгресс в Рим, Гамов хотел покинуть Россию нелегально. Так Ландау рассказывал мне, что, когда они с Гамовым и его молодой женой в 1932 г. путешествовали, тот искал пути нелегально пересечь финскую границу, но, очевидно, безрезультатно. Сам же Ландау идею покинуть Родину никогда не поддерживал. Это даже привело к некоторому охлаждению их отношений. Более того, когда уже после отъезда Гамова из России Ландау встречался с ним в Институте Бора, то рассказывал мне и об этой встрече, и о самом Гамове с каким-то сожалением.

В сентябре 1933 г. Георгий Гамов получил приглашение в Брюссель, на Сольвеевский конгресс. Он, очевидно уже пла­нируя остаться за границей, непременно хотел взять с собой жену. Одного его пускали на конгресс, а с женой — нет. С по­мощью Бухарина Гамову удалось добиться по этому поводу приема у Молотова, и Молотов принял его, что само по себе было исключительным случаем. Поездка планировалась сро­ком на две недели, и Молотов спросил Гамова: «Что, так уж вы две недели не можете пробыть без жены?» На что Гамов ответил, что жена исполняет обязанности его секретаря, и он без нее не может работать. Молотов обещал подумать. Но по­том он уехал отдыхать, и, когда подошло время, оказалось, что Гамову дали только один паспорт для выезда. Он отказался его получать. В конце концов он довел чиновников Министерства иностранных дел до того, что ему выдали оба паспорта, и он уехал. Это не был еще окончательный отъезд — Гамов, оставаясь пока советским гражданином, оформил его как коман­дировку, которую просил время от времени продлять, но всем было ясно, что возвращаться он не хочет. Такое поведение Гамова наложило определенный отпечаток на судьбу других русских ученых, в том числе П.Л. Капицы.

Гамов, оставаясь на Западе, поставил советским властям ус­ловие — паспорт, дающий возможность передвигаться через границу, как Капице. Известно было, что Капица, работая в Англии у Резерфорда, оставался советским гражданином, и со своим паспортом мог передвигаться через границы Европы. Но так как Гамов, выезжая, обманул Молотова, и это стало известно Сталину, было решено не только не продлять ему пас­порт, но вызвать в Россию Капицу и больше его не выпускать.

Капица время от времени ездил на каникулы в Россию. И рос­сийский посол в Лондоне Иван Михайлович Майский каждый раз писал Резерфорду своего рода гарантийное письмо, что Ка­пица беспрепятственно вернется. В 1934 г. посол сказал Капи­це, с которым был в дружеских отношениях: «Ну зачем мы бу­дем писать этому лорду письмо. Он его и читать не станет, а нашу страну это дискредитирует». Капица послушал посла, и первый раз за все время согласился поехать без такого письма.

У этой интриги была еще одна сторона. В то же самое вре­мя в Англии случайно оказался известный разведчик Рудольф Абель. Старшим резидентом НКВД в Лондоне в то время был Александр Орлов, и он попросил Абеля уговорить Капицу по­ехать в Москву. Абель, имевший техническое образование, ин­тересовавшийся физикой и водивший с физиками знакомства, с Капицей поговорил. В итоге всех этих разговоров Капица в сентябре 1934 г. вернулся в Россию, и там уже через пару дней ему сообщили, что больше он в Англию не уедет.

Гамов тем временем нервничал — у него в 1934 г. кончался срок действия паспорта. Он многократно обращался с просьба­ми продлить его, но получил отказ. Именно тогда он принял решение окончательно остаться на Западе. В Европе у него возникли сложности с получением работы, и в конце концов он принял приглашение из США, из Университета Джорджа Вашингтона. Там он проработал 22 года. Как я говорил выше, Гамова долго не допускали до участия в атомном проекте, но потом его друг Эдвард Теллер его туда все же устроил, и он работал во второй, водородной части американского проекта. В 1956 г. Гамов переехал в Боулдер, там он жил работал уже до самой своей смерти. Над университетским городком в Боулде­ре возвышается корпус — «башня Гамова».

Русский физик Георгий Гамов за свои работы должен был получить не одну, но три Нобелевских премии. Это не вызы­вает ни малейших сомнений. Первую — за свои работы по альфа-распаду, которая, безусловно, заслуживает Нобелевской премии. Вторую — за модель «горячей вселенной», предло­женной им в 1953 г. В 1978 г. премию за аналогичную работу получили два американских физика, но Гамов предсказал по­добные результаты гораздо раньше. Третью же премию Гамов должен был бы получить за работу по расшифровке кода ДНК.

Эта работа лежит, скорее, в области биологии, но это толь­ко доказывает широту научных интересов Гамова. Когда была выяснена структура ДНК, возник вопрос, каким образом там записывается информация. В основе ДНК лежат 4 азотистых основания, которые периодически чередуются в двойной спи­рали. Оказалось, что каждое основание — буква, и Гамов прак­тически показал, как расшифровывается этот код. За это тоже впоследствии была присуждена премия, и тоже не ему.

Таким образом, несмотря ни на какие политические выкру­тасы, среди ученых Гамов по праву занимает большое и значи­мое место. Истории известны выдающиеся русские интелли­генты, жившие на Западе, и тем не менее пользующиеся на Родине должным почетом и уважением. Ярчайший пример — И.А. Бунин. В области науки Гамову по праву должно принад­лежать аналогичное место.

МОЙ УЧИТЕЛЬ

Как создавалась школа Ландау

В 1932 г. Ландау переехал из Ленинграда в Харьков. Кроме руководства теоретическим отделом в Украинском фи­зико-техническом институте он начал и преподавательскую ра­боту (сначала в Физико-механическом институте, а затем в Университете). К преподаванию он относился не просто серьез­но, а рассматривал как важную миссию своей жизни. За это друзья сразу назвали его Учителем. Программа физико-мате­матического образования в университетах в то время содержа­ла много анахронизмов. Некоторые из них сохранились еще с XIX века.

Курс теоретической механики читался в течение двух лет. Формулы удлинялись до неудобочитаемых размеров, посколь­ку не использовалось векторное исчисление. Первая револю­ция, которую Ландау произвел, — курс теоретической механи­ки был упразднен, и вся механика излагалась в течение полугода как часть курса теоретической физики. Естественно, что такие нововведения не могли вызвать большого энтузиазма у много­численной группы преподавателей теоретической механики. Ландау нажил себе таким путем немало врагов. Его новатор­ские идеи распространялись также на математику и препода­вание других дисциплин. Он, как человек общественно поля­ризованный, считал, что его идеи реформирования образования необходимо распространить на всю страну, и начал шаги в этом направлении.