Людмила Сидорофф - Любовь, Конец Света и глупости всякие Страница 15

Уговаривать людей по телефону нарушить их служебный долг, когда никакие взятки не даются, а действуют только слова и голос, — процесс, безусловно, магический. Тот, кто на это способен, явно является существом не простым, а магически одаренным. Но эти свойства надо развивать, сразу так, сходу, позвонив первый раз, вряд ли кто кого-нибудь убедить сможет.

Отсутствие номера не создало проблемы. Когда-то, собираясь стать детективом, Варвара купила на уличном лотке массу дисков с телефонными и прочими базами данных, только и оставалось посмотреть телефон, зарегистрированный по тому адресу, и позвонить.

К телефону никто не подходил.

Варвара решительно надела куртку и сапоги, давая по ходу разнообразные указания гному, что ему есть в ее отсутствие и как себя вести, — почему-то она начала воспринимать его как ребенка. Васе это не нравилось, он обиженно надувал губы, от чего борода смешно шевелилась, и неразборчиво бормотал что-то в ответ.

Едва Варвара закрыла за собой дверь, как в прихожую выполз большой таракан, жирный и черный. «Только этого не хватало!» — вконец расстроился Вася, словно у него других неприятностей не было. Всех тараканов он давно уже вытравил, а тут нате-здрасьте — пришел один, да еще такой огромный, он ведь потом и других приведет, тараканы отъявленные коллективисты, почище муравьев и пчел, им чем больше стая, тем лучше.

Гном ударил мерзкое насекомое ногой. Таракан посмотрел на него задумчиво и продолжил путь.

Вася прыгнул ему на спину, стараясь приплющить как можно сильнее. Таракан не обращал внимания.

Тогда гном залез на антресоль и, прицелившись, сбросил на таракана гантель (Варвара когда-то зарядку делала по утрам, потом перестала, но симпатичные металлические предметы сохранила). Раздался жуткий грохот. Промазал.

Вася сел на краю антресоли, свесив ноги, и заплакал. Таракан еще раз посмотрел на него пристально, развернулся и ушел, с трудом протиснувшись в замочную скважину. Он не любил неврастеников.

Пассажиры

Раскачиваясь в такт бегущей электричке, Танька разглядывала лица пассажиров. Замкнувшиеся на клочке пространства люди — зрелище упоительное: кто-то хмурится, кто-то улыбается, кто-то шевелит губами и разговаривает сам с собой. Кто-то поет — про себя, конечно, редко какой пассажир может запеть в голос, хотя в метро бывает и такое. Даже Танька пела про себя, все ту же песенку, что еще утром прицепилась:

«Два приведенья только что прошли...»

Несколько минут назад она вошла в вагон вслед за сердитым гражданином, который отпихнул ее намеренно и твердо — локтем. На станции «Строгино» в вагоне было несколько свободных мест, и гражданин, скорее всего, спешил занять одно из них, чего б ему иначе локтем двигать. Ни на кого не глядя, он быстренько уселся и недовольно засопел. Танька села рядом, других свободных мест уже не оказалось. Последней в тот вагон вошла старушка с сумками из магазина, посмотрела по сторонам и выразила на лице досаду. Сидящие не двигались, а гражданин, к которому старушка ближе всех стояла, только сердито зашелестел «Московской правдой».

«Пожалуйста, садитесь», — уступила место Танька. Она привыкла уступать место в лондонском метро, хоть ей и не особенно удобно бывало ехать стоя: она не расставалась в тамошней подземке с ноутбуком, а держать его на весу, как известно, не совсем удобно. Таньку раздражал рассевшийся с комфортом «мужской пол», коего в лондонском метро в час пик всегда намного больше, чем пола женского. «Фиг ли не уступают места бабам?» — тихо злилась Танька. Коллега-англичанка как-то объясняла, что мол бабы виноваты сами: боролись за эмансипацию, а напоролись на то, что мужики перестали считать их слабым полом и уступать места в метро. Это объяснение не удовлетворило Таньку, и всякий раз она с надеждой пыталась разглядеть среди мужчин хоть одного не подверженного тенденции джентльмена. Кончалось все обычно тем, что она уступала свое место беременным и пожилым или, находясь в стоячем положении, испепеляла взглядом «жертв эмансипации».

По старой памяти ей казалось, что среди москвичей «джентльменов» больше, чем среди лондонцев, — не ведала она, что Здравый Смысл уже давно разнес понятия о «равноправии всех граждан независимо от пола и возраста» с быстротой электрички. Так что сердитый гражданин с «Московской правдой» весьма удивил ее, Танька даже подосадовать забыла. Вместо ноутбука на сей раз в руках у нее была дорожная сумка, но не тяжелая совсем — с парой свитеров, пижамой, бельем, кремом от морщин, баночкой мармайта[15], который почему-то нравился Олежке, да игрушечным паровозом для любимчика Оси. Танька с этой необременительной сумкой в одной руке держалась на поручень другой и, раскачиваясь в такт вагону, поглядывала на платформы, чтобы не пропустить станцию, где предстояло сделать пересадку. Сердитый гражданин ей даже настроение не испортил, песенка так и вертелась в голове:

«Глаза мертвы, уста давно увяли...»

Со стороны Химок по направлению к Измайлово продвигалась взволнованная Варвара. Чем дальше она удалялась от дома, тем резче делались ее движения. И, что было для нее совершенно нетипично, Варваре очень хотелось общения — распирало от желания похвастаться, что она наконец стала детективом, и рассказать кому-нибудь про гнома и его любовь, но надежды на подходящего собеседника не было. Метро не лучшее место для завязывания разговоров, не то что поезда дальнего следования. Когда-то она в них ездила, вела долгие беседы с соседями по купе. В метро так не пообщаешься, мимолетный собеседник может прицепиться, особенно если тема выходит из ряда вон, мучайся, отвязывайся от него потом.

«Услышать можно шепот их едва ли...» —

пела себе Танька, одновременно думая о том, что так и не купила баллончика для Оси. В памяти всплыл вчерашний магазин: торговый зал, типичная московская, словно выведенная из спецпород, продавщица, и там же — крупная, но робкая покупательница в куртке, похожей на пончо североамериканского индейца. «Симпатичная какая, — улыбнулась Танька. — Экстрасенсом хочет быть». По отношению к кому угодно слово «экстрасенс» она не произнесла бы без сарказма и очень удивилась, но не тому, что фраза проговорилась вслух, а тому, что прозвучала странно — уважительно. С чего бы вдруг? А в голове все продолжала крутиться старая мелодия:

«Двум призракам напомнил старый сад

о том, что было много лет назад...»

От нетерпения Варвара притоптывала сапогами, оглядывалась по сторонам, то и дело натыкаясь на окружающих. Заклепки на ее куртке посверкивали, шнурки цеплялись за чужие сумки, пассажиры опасливо отодвигались, как от соседа Лехи, пропитанного одеколоном «Русский лес».

На «Площади революции» обе — и Танька, и Варвара — вышли из вагонов разных поездов почти одновременно и через несколько секунд столкнулись лбами на уровне ста семидесяти сантиметров над землей[16].

— Простите, — пробормотала Танька, а песня в голове зазвучала громче:

«Ты помнишь наши прежние свиданья?»

— Помилуйте, к чему... — среагировала было Варвара, но встретилась взглядом с препятствием на своем пути и ошеломленно ойкнула.

Обе застыли в напряженном молчании, смешанном с изумлением, непонятной радостью и мимолетным испугом. Прошла минута или пять, а может, вечность, пока Танькины губы сами собой не дрогнули и не прошелестели:

— Не пугайся...

«Где? Когда? От кого именно? Я уже слышала эту фразу, и этот голос, и эту интонацию...» — словно огромная, теплая волна ударила Варваре в лицо, прошла сквозь кожу и мускулы, преобразовалась в лучистый шар на уровне груди, осветила изнутри целую подземную станцию метрополитена, спустилась вниз живота и, поднявшись снова вверх и наружу, будто расплескалась брызгами любимого шампанского.

— А... мы знакомы? — сумела произнести она, когда обрела потерянный было дар речи.

— Нет, простите, — Танька уже овладела ситуацией. — Но мы однажды встречались. Вчера, в магазине «Гвозди и краски», помните? Вы там еще баллончик купили, с блестками.

— Да, да... там призраки были!

«Она читает мои мысли или я пою громко?» — встрепенулась Танька, вслух добавив:

— Так давайте познакомимся, вряд ли мы встретились второй раз в большом городе случайно. Вас как зовут?

— Варвара. А вас?

— А меня... Мне нравится, когда меня зовут Танька.

«... трепещешь ты в ответ,

когда мое раздастся имя?..»

— И можно меня при этом на ты?

Чем ближе Конец Света, тем неприятнее московская толпа. Во времена расцвета Магии люди чувствуют друг друга на расстоянии и не могут сталкиваться в принципе — они лавируют автоматически, не задумываясь. А чем ее меньше, тем чаще происходят столкновения, вспыхивает гнев, кажется, чуть усугуби обстановку, и люди начнут спихивать друг друга на рельсы. Но столкновение Таньки и Варвары было скорее, наоборот, магическим. Какой-то вредный прохожий пихнул Танькину сумку, сумка стукнулась о Варвару, Варвара схватила за лапу бронзовую собаку.