Людмила Сидорофф - Любовь, Конец Света и глупости всякие Страница 16

— Танька! А я наконец-то стану детективом, как хотела! — радостно сообщила она с места в карьер.

— Хотела же экстрасенсом?.. — Танька улыбнулась. — А лапу зачем собаке жмешь, здороваешься с ней, да?

— Это я от радости, очень хотелось поделиться, а тут ты, так кстати, — смутилась Варвара. — Детективом тоже. Детективным экстрасенсом. Экстрасенсным детективом. В общем, совмещать. А собака волшебная. Если ей погладить лапу, желания сбываются. Или нос, видишь, как блестит? А мне очень важно найти одну особу!

Варвара помассировала собаке сияющий нос, холодный металлический пограничник смотрел вдаль, его подбородок тоже блестел, наверно, и про него была у кого-то примета.

— А можно я посодействую? Как верный доктор Ватсон? Раз уж некого взять с собой… — Танька говорила осторожно, будто боялась спугнуть.

Люди редко так общаются, они резки и невнимательны, озабочены собой и обижают друг друга походя. Стоит кому-то начать думать о чувствах собеседника и одновременно стараться быть вежливым, как параноики немедленно предполагают, что к ним обратился мошенник на доверии, а люди, сексуально озабоченные, думают, что их скоро попытаются совратить, то есть совращение уже началось.

Варвара ни к одной из этих категорий не относилась, так что реагировала на Танькину манеру поведения положительно.

— Ой, да конечно, посодействуй. А взять соседа Леху, наверное, можно было, — сказала она легкомысленно. — Но как-то в голову не пришло. Он хорошо ко мне относится, но сексуально озабоченный, а у меня сейчас другая жизненная стадия, поэтому он раздражает меня только. А ты воодушевляешь, у тебя такой голос! С женщинами вообще легче общаться — не надо думать, что они поймут все в неприличном смысле, вот соседу я бы этого никогда сказать не могла.

— А его голос тебя тоже воодушевляет? — Танька почувствовала непонятное раздражение, будто наведенное.

— Да нет, нисколько, твой намного лучше. И ты так здорово справилась с продавщицей! А у меня есть один знакомый гном…

«Их видел только мрак и то едва ли...»

Возле статуи пограничника с собакой на станции метро «Площадь революции» равнодушные москвичи обтекали собеседниц, не обращая на них внимания. Никто скорее всего и не догадывался, что одна из них — наполовину Бог.

Имя которого нельзя называть

Богом быть — не министерством управлять. Тут ничего не свалишь на помощников, решения все самому надо принимать, и они имеют преогромные последствия. В каждом Боге Здравый Смысл уравновешен с Магией; Боги — лучшие творения Вселенной, то, во что она стремится превратить все прочие явления. Именно для этого Боги создают людей. Работа требует высочайшей квалификации, и таких специалистов на Земле, как честно сказала Варваре «соседка» Пантелеймония, работало семь.

Каждый делал это как хотел, но общий принцип был один и тот же. В специально созданных или уже живущих существ Бог вдыхал часть своей души — так на планете впервые появлялся Здравый Смысл. Сначала он был сбалансирован с Магией, и в момент творения люди обладали такой же душой, как у Бога, являлись полным его подобием.

Первые люди жили очень долго, рожали детей, которым доставались души животных, растений или даже камней, полные Магии, но лишенные Здравого Смысла. Родители — с Божьей помощью — восполняли этот недостаток и делали потомков похожими на себя.

Каждый из семи Богов, вдыхая в людей часть себя, создал свой народ. Это не национальность, а скорее духовное семейство одного отца — Боги так и говорят о своих людях: «дети мои», своих любой Бог узнает по душе, не по генеалогическому древу.

Все Боги сами по себе бесплотны, но на управляемой планете у каждого из них есть воплощение — аватара. Она нужна не для того, чтобы сведения собирать, — любой Бог всеведущ. Аватара, в числе прочих целей, позволяет не забыть, что это значит — быть «во плоти». Души аватар ближе всего к божественным — в них тоже уравновешены Магия и Здравый Смысл, и сами они не Боги лишь потому, что телесны.

Так уж получилось, что на протяжении множества перерождений Танька была аватарой Бога, имя которого произносить нельзя. Как и другие аватары, она не наслаждалась счастьем — они все призваны страдать, переживать несчастья, ну и радости тоже иногда. Но в отличие от других шести Танька не слилась с Богом воедино и не утратила собственной личности.

Души воплощаются на планетах не просто так — они развиваются, переходят с одного уровня на другой. Чем выше уровень, тем меньше они имеют тенденцию размножаться. У Таньки детей не было, а вот могущественных возможностей, часть которых она не только не использовала, а игнорировала напропалую, имелось много. Например, летать умела в прямом смысле — это не было плодом ее воображения или откликом хорошего настроения. Она периодически летала с того самого дня, когда спешила «записаться в скрипачи»: Бог поднял ее и над землей понес, а то ведь опоздала бы. Далеко не каждый мог видеть, как она парила: большинству людей Здравый Смысл мешал. Но ее мама видела, видел младший брат, да еще племянник Ося — все были душами того же Бога, хоть самого-то в ней не замечали.

Ну а Танька о Боге внутри себя не подозревала даже. Он не раз пытался с ней заговорить, но и двух слов не мог толком произнести: она затыкала уши и распевала «тра-ля-ля» — думала, у нее «сдвиг по фазе». Кое-как он приспособился с ней разговаривать без вреда психике: внушил, что не одна она сама с собой поговорить не прочь как «с умным человеком», что такого? Но когда ему еще к кому-нибудь хотелось обратиться, использовал ее рот и голосовые связки: ну что уж тут поделать, Танька? Раз не хочешь меня в себе признать, считай себя шизофреничкой, ладно.

Любой из Всемогущих мог проявить себя по-разному: Снегурочкой на елку заявиться с подвыпившим Дедом Морозом, единорогом по лесной опушке проскакать или зависнуть воздушным шаром над чьей-то головой. В статуэтках из керамики Боги видят живых гномов и, уж конечно, никакие призраки не скроются от них.

Призраков все Боги жалуют не слишком. Тот, чье имя называть нельзя, мягко говоря, не восхитился, когда увидел, что у Маруси в магазине их было раз, наверное, в тридцать больше, чем покупателей на распродажах. Взял и брызнул на них из баллончика. А Танька, чьей рукой он нажал на пимпу, сочла их за свою галлюцинацию и понятия не имела, что Варвара с продавщицей их разглядели так же явственно. Не дожидаясь, когда обе очухаются от «тараканов на прилавке», она поспешила выйти, пока одна из них не позвонила куда следует, чтобы прислали машину с санитарами.

«С такими галлюниками можно запросто в психушку загреметь», — думала Танька, а ей сейчас было не до этого: Олежке требовались ее внимание и уход. В то, что и на сей раз не сумеет от смерти близкого человека спасти, она верить отказывалась категорически, а уж своим здоровьем она займется, когда брата поставит на ноги.

За свои сорок с гаком аватара Бога, чье имя нельзя называть, уже и так хлебнула горя. Сначала умерла Винька, пяти лет от роду. Винька была фокстерьером без родословной, Олежкиным подарком сестре на день рождения. Танька души в ней не чаяла — наибольшее из всех жизненных огорчений было вызвано тем, что не смогла собачку взять с собой в Лондон, куда отправлялась сама надолго, в командировку. Винька осталась с Олежкой, но разлуки с хозяйкой не перенесла. Ветврачи сделали все, что можно, только причину смерти не смогли научно объяснить. Больших трудов Олежке стоило в тот страшный день набрать знакомый лондонский номер. Когда наконец пальцы совладали с кнопками на телефоне, но дрожь внутри он еще не превозмог, чтобы сказать: «Алло, Танька…» — на другом конце провода раздалось приглушенное: «Когда?» И слезы, катившиеся градом по ее щекам, были слышны тоже.

Спустя сколько-то лет у Таньки неожиданно и гадко разболелся зуб. За всю жизнь зуб у нее болел с такой же силой только раз — в день, когда умерла Винька... Значит, опять ужасное случилось... Боль пронзила пол-лица, распространилась на затылок, шею, руку и сделалась невыносимой. Танька не помнила, как поднялась со стула, как прошла расстояние в двадцать метров до двери офиса, где ей следовало отпроситься, как там, прямо перед взорами начальства, потеряла сознание.

Очнулась в больнице, в отделении экстренной помощи, куда ее доставили на скорой — рядом сидел мрачный Робин. Зуб болит? Что ты, honey, это у тебя не зуб, а мигрень врачи подозревают. Но, к сожалению, есть еще slightly worse news[17]…

Так, лежа на больничной койке с дьявольской болью внутри головы, Таньке довелось узнать, что несколько часов назад в Москве скончалась ее бабушка.

На похороны она не успевала, в больнице продержали неделю, обследовали все, что позволяла щедрая медицинская страховка, которую оплачивали серьезные Танькины работодатели. Никакой патологии врачи не нашли, никаких проблем с головой или с зубами. Таньку выписали из больницы, и неожиданно, даже для самой себя, она настрополилась в церковь. Вроде таким образом требовалось помянуть: бабушка-то ведь была церковной певчей, в Бога верила, конечно, все обряды соблюдала, огорчалась, что почти все дети-внуки религию не признавали. Танька, правда, помнила, что женщинам нельзя надевать брюки в церковь, и еще требовалось покрывать голову. Как-то раз, в студенческую бытность, Таньку разобрало любопытство, и она заглянула в маленький сельский храм, но внутрь ей войти не удалось. Перед простоволосой Танькой в джинсах и футболке чуть было не грудью на пороге встала крикливая, озлобленная бабка: «Без платка и в брюках в церкве девушке делать нечево!»