Мейбл Коллинз - Идиллія Бѣлаго Лотоса [Идиллия Белого Лотоса] Страница 16

— Ты что-же это? Не хочешь возвращаться въ храмъ? — обратился ко мнѣ съ вопросомъ Маленъ.

Въ отвѣтъ я сдѣлалъ нетерпѣливое движеніе.

— Или ты забылъ — продолжалъ онъ, — что мы имѣли въ виду лишь оставаться наблюдателями среди безумствъ городской жизни, но отнюдь не дѣлаться участниками ихъ, ибо мы хотѣли только узнать, изъ какой глины люди вылѣплены. Ты знаешь, что посвященные жрецы храма обязаны хранить чистоту тѣлесную, а тѣмъ болѣе ты, пророкъ храма. Даже я, простой послушникъ, не смѣю отдаться горячей жаждѣ свободы и наслажденій, обуревающей мою душу. О, быть свободнымъ, жить въ городѣ, познать смыслъ жизни!.. А я не смѣю такъ поступить, потому что въ такомъ случаѣ мнѣ уже не было-бы мѣста ни въ храмѣ, ни въ міру; я сталъ-бы ничѣмъ, даже меньше. Что-же сказать тогда про тебя, пророка? Что мы теперь скажемъ о тебѣ Агмахду?

Я промолчалъ; но сидѣвшая около меня женщина поднялась съ мѣста и подошла къ Малену. Снявъ ожерелье со своей шеи, она передала его ему, говоря:

— Отдай это Агмахду, и тогда онъ больше ни о чемъ спрашивать не станетъ.

Глава II.

Съ этого момента въ моей жизни настаетъ періодъ, въ переживаніяхъ котораго я не могу отдать себѣ такого точнаго отчета, какъ въ событіяхъ болѣе раннихъ дней моей жизни. Воспоминанія объ этомъ времени — смутны какъ-бы затушеваны однородностью испытанныхъ мной ощущеній, собственно говоря, они сливаются въ одно общее воспоминаніе. Каждый день я пилъ изъ чаши наслажденія и не могъ достаточно налюбоваться своей красавицей подругой, которая, казалось, съ каждымъ часомъ все хорошѣла. Она водила меня по палатамъ нашего дворца, бывшія одна другой краше, такъ что я не успѣвалъ еще вполнѣ насладиться красотами одной, какъ уже хотѣлось въ другую, еще великолѣпнѣе; мы бродили съ ней по чуднымъ садамъ, въ которыхъ произрастали роскошные благоухающіе цвѣты, какихъ я еще нигдѣ не встрѣчалъ. За садами тянулись луга съ низкой, нѣжной травкой, испещренные дикими цвѣтами, а изъ воды рѣки, протекавшей посреди полей, поднимались водяныя лиліи. По вечерамъ къ ней собирались городскія дѣвушки; однѣ приходили, чтобы запастись водой; другія — чтобы выкупаться, и затѣмъ сидѣть на берегу, оглашая ночной воздухъ болтовней, смѣхомъ и пѣніемъ. Ихъ красивая внѣшность и мелодичные голоса придавали двойную прелесть этимъ тихимъ, чуднымъ вечерамъ, озареннымъ ярко горѣвшими звѣздами, и я подолгу, часто до утренней зари, засиживался съ ними, раздѣляя ихъ забавы, нашептывая слова любви самымъ красивымъ. А когда онѣ съ пѣніемъ покидали насъ и голоса ихъ постепенно замирали вдали, она, красавица изъ красавицъ, шла со мной обратно въ нашъ чертогъ, гдѣ мы были такъ счастливы въ своемъ уединеніи, хотя и жили среди шумнаго города… Сколько времени прошло такимъ образомъ, сказать не могу…

Однажды я лежалъ у себя въ комнатѣ; моя подруга тихо напѣвала чудныя пѣсни, положивъ голову на мою руку, какъ вдругъ пѣснь замерла у нея на устахъ, и сама она, вся блѣдная, притихла. Среди внезапно наступившей тишины, я разслышалъ негромкій шумъ отъ медленно поднимавшихся по лѣстницѣ вкрадчивыхъ шаговъ, еще мгновеніе и дверь распахнулась: высшій жрецъ Агмахдъ, какъ вкопанный, остановился у входа въ покой. Въ теченіе одной минуты онъ въ упоръ глядѣлъ на меня своими грозными, съ холоднымъ блескомъ драгоцѣнныхъ камней, очами; затѣмъ на его устахъ появилась улыбка, при видѣ которой я весь затрепеталъ, охваченный страхомъ, и онъ произнесъ: — пойдемъ!

Я безъ малѣйшаго колебанія всталъ, зная хорошо, что долженъ повиноваться, и пошелъ къ нему, не оглядываясь. Вдругъ мнѣ послышалось сдержанное рыданіе, и я уловилъ звукъ, произведенный какимъ-то быстрымъ движеніемъ. Я обернулся: красавица исчезла. Куда? Можетъ быть, при этомъ неожиданномъ появленіи она укрылась въ свою комнату? Но я уже не могъ ни убѣдиться въ этомъ, ни утѣшить ее, такъ какъ идти за жрецомъ представлялось мнѣ роковой необходимостью: сегодня яснѣе, чѣмъ когда-либо я чувствовалъ въ немъ своего господина. Дойдя до двери, я вдругъ замѣтилъ лежавшую поперекъ порога змѣю, которая при моемъ приближеніи вытянула голову; я отскочилъ назадъ съ крикомъ отвращенія и страха. Агмахдъ усмѣхнулся.

— Не бойся — насмѣшливо произнесъ онъ, — это любимица твоей Царицы, и она ужъ, конечно, не причинитъ вреда избранному служителю ея. Пойдемъ!

При этомъ вторичномъ приказаніи, я почувствовалъ, что волей-неволей долженъ слѣдовать за нимъ; устремивъ глаза въ противоположную сторону, я прошелъ мимо змѣи, которая злобно зашипѣла, и пошелъ вслѣдъ за Агмахдомъ черезъ садъ и лежавшіе за ними луга, къ чернѣвшей рѣкѣ. Вечеръ ужъ наступилъ, и на небѣ ярко горѣли звѣзды, а на берегу священной рѣки группами сидѣли дѣвушки, очи которыхъ въ блескѣ не уступали звѣздамъ; на этотъ разъ, вопреки своему обыкновенію, онѣ не пѣли пѣсенъ. На рѣкѣ тихо покачивалась лодка съ сидѣвшими въ ней двумя гребцами, въ которыхъ я узналъ молодыхъ жрецовъ, приходившихъ тогда со мной въ городъ; они сидѣли съ опущенными глазами, которыхъ не подняли даже при моемъ приближеніи. Проходя мимо дѣвушекъ, я понялъ, что въ обоихъ послушникахъ онѣ кризнали старыхъ знакомыхъ и веселыхъ сотоварищей, и онѣмѣли отъ удивленія, увидѣвъ ихъ въ такомъ одѣяніи, наблюдая съ любопыствомъ ихъ измѣнившіяся манеры.

Агмахдъ сѣлъ въ лодку, я послѣдовалъ за нимъ, послушники налегли на весла, и мы медленно направились къ храму, изъ котораго, какъ я зналъ, хотя и никогда самъ не видалъ его — былъ выходъ на рѣку. Тутъ я припомнилъ, что слышалъ, когда былъ съ матерью въ городѣ, будто раньше часто пользовались этимъ входомъ, но что за послѣднее время онъ открывался лишь при особенныхъ торжествахъ, такъ что я нѣсколько изумился, видя, что мы направлялись къ нему. Мое удивленіе возросло, когда я замѣтилъ, что принадлежавшая храму часть рѣки кишѣла убранными цвѣтами лодками, въ которыхъ сидѣли, опустивши глаза, жрецы въ бѣлыхъ одеждахъ. Скоро я понялъ, что наступилъ большой праздникь.

Этотъ храмъ! Мнѣ казалось что столѣтіе протекло сь тѣхъ поръ, какъ я жилъ въ немъ, да и самъ Агмахдъ казался мнѣ страннымъ и совсѣмъ чуждымъ. Ужъ не сталъ-ли я гораздо старше самъ? Я не могъ бы отвѣтить на этотъ вопросъ: ни зеркало не было подъ рукой, чтобы взглянуть мнѣ на себя, ни друга я не встрѣчалъ, котораго могъ бы спросить объ этомъ. Одно мнѣ было ясно: въ сравненіи съ юношей, который бѣжалъ тогда изъ садовъ храма, гонимый жаждой приключеній, я теперь былъ мужчиной; но, вмѣстѣ съ тѣмъ, я съ горечью сознавалъ, что перешелъ въ зрѣлый возрастъ не въ славѣ расцвѣта духовныхъ и умственныхъ силъ, а въ позорѣ нравственнаго паденія и тяжкаго рабства. И при вступленіи въ храмъ меня охватило чувство глубокой, безпросвѣтной тоски…

Лодка наша причалила къ широкимъ ступенямъ изъ бѣлаго мрамора, высѣченнымъ въ самомъ зданіи храма, такъ что кровля его приходилась и надъ ними. Я никогда не думалъ, чтобы великая рѣка протекала въ такомъ близкомъ сосѣдствѣ съ нами. Поднявшись на послѣднюю ступень, Агмахдъ открылъ дверь, и мы очутились передъ самымъ входомъ въ Святая Святыхъ. Большой коридоръ слабо освѣщался немногими факелами, которые держали въ рукахъ безмолвно стоявшіе жрецы. Тамъ, на рѣкѣ, было свѣтло отъ звѣздъ, здѣсь-же стояла темная ночь. По знаку данному Агмахдомъ, факелы были потушены; однако, при этомъ не весь свѣтъ пропалъ: вокругъ двери святилища виднѣлось то странное сіяніе, которое когда-то нагоняло такой ужасъ на меня Теперь ужъ оно больше не пугало меня, и я зналъ, что мнѣ полагалось дѣлать при его появленіи, а поэтому и тутъ, безъ робости и колебаній, пошелъ впередъ, открылъ дверь и вошелъ въ капище.

Внутри его стояла темная богиня: глаза ея смотрѣли холодно и зловѣще; одежда на ней сверкала и искрилась. При видѣ меня она усмѣхнулась и, протянувъ руку, опустила ее на мою; рука ея была такъ холодна, что я невольно вздрогнулъ отъ этого прикосновенія. — Скажи Агмахду — сказала она, — что я иду и буду съ тобой на суднѣ, онъ пусть станетъ посреди его, рядомъ съ нами, тогда какъ остальные мои вѣрные рабы должны окружить насъ кольцомъ; и если только все будетъ сдѣлано согласно моимъ предписаніямъ, я сотворю чудо на глазахъ у жрецовъ и всего народа. А сдѣлаю я это потому, что довольна своими рабами и хочу доставить имъ богатствъ и могущества. — Когда я повторилъ до конца слова ея, изъ мрака раздался голосъ Агмахда: — Добро пожаловать, Царица! Приказанія Царицы будутъ исполнены. — И черезъ мгновеніе факелы снова запылали. Теперь я замѣтилъ, что ихъ было десять, по числу державшихъ ихъ десяти высшихъ жрецовъ, среди которыхъ находился и Каменбака; на всѣхъ нихъ, какъ и на Агмахдѣ, были бѣлыя, богато расшитыя золотомъ одежды. Лицо Каменбаки меня поразило: оно напоминало лицо изступленнаго.

Агмахдъ отворилъ дверь, и мы вышли на мраморную лѣстницу, ведшей къ священной рѣки, у подножія которой стояла теперь другая лодка. То было большихъ размѣровъ судно, на просторной палубѣ котораго кольцомъ стояли сосуды съ благовонными куреніями; внутри кольца этого былъ проведенъ малиноваго цвѣта кругъ, съ которымъ переплетались линіи какой-то непонятной мнѣ фигуры; вдоль бортовъ судна, подъ этой высоко расположенной палубой, находились гребцы, — тоже одѣтые въ бѣлое жрецы, — которые, въ ожиданіи сигнала къ отплытію, сидѣли съ опущенными глазами, молча и не шевелясь; все судно, на носу и кормѣ котораго висѣло по большому зажженному свѣтильнику, было увѣшано гирляндами цвѣтовъ, такъ густо переплетенныхъ между собою, что гирлянды эти казались толстыми канатами.