Юрченко Борисович - Философия и логика времени Страница 16

Речь здесь идет о другом: о том, что интерпретация реальности лежит глубже, чем предполагает простой эмпиризм. Мы уже убедились в том, что этот эмпиризм имеет тысячелетние заблуждения: в представлении о существовании пространства без времени, в оценке мгновенности, считая ее конечной величиной, и, наконец, в понимании ничто (эфира) как чего-то несущественного, чем можно пренебречь. Это отразилось в математике – в статусе нуля и бесконечно малой величины, пустого множества и точки пространства. Уилер, будучи сторонником сильного антропного принципа (не подразумевающего множество вселенных), основываясь на понятии «активного самосознания», расширил копенгагенскую интерпретацию гипотезой о том, что волновая функция всегда коллапсирует в угоду наблюдателю. Конечно же, речь не может идти о прихоти экспериментатора. Неопределенность и асимметрия должны объясняться согласно глубинным структурам мозга. Впрочем, понимая, сколь претенциозна для физики эта мысль, Уилер сам цитировал сарказм Эйнштейна по этому поводу: «Если мышь смотрит на Вселенную, изменяется ли от этого состояние Вселенной?» [25].

Это, конечно же, риторическое заявление. Но откуда взялась эта мышь в релятивисткой детерминированной и термодинамической Вселенной, где ей нет места? Не лучше ли нам согласиться с утрированно-потрясающими способностями мыши, чем отказаться от нее вовсе как от своего эволюционного предшественника? СТО вообще безразлична к живым системам, порождая для них парадоксы. ОТО, по крайней мере, предполагает их смертность, а ТД настаивает на гибели всех живых систем и Вселенной в целом. Лишь КМ в сочетании нелокальности и случайности указывает лазейку, сквозь которую эволюция может проникнуть в энтропийный и гравитационно неустойчивый мир. Но такой теории пока нет. Мы предполагаем, что ею может стать теория сознания в виде хронодинамики для Вселенной.

детерминизм

случайность

эволюция

локальность

СТО, ОТО

ТД

нелокальность

КМ

?

Таб.2

Наш ответ в этой части может быть представлен как перефразировка сильного антропного принципа: «Любой мозг, возникновение и эволюция которого стали возможными в той или иной вселенной, всегда будет иметь именно ту вселенную». Это – совершенно буддистский тезис. Внешне он похож на интерпретацию Эверетта, в которой каждому вероятностному распределению квантов соответствует своя вселенная и свой наблюдатель, образующие мультиверс (многомирье). Понятно, почему модель Эверетта не получила признания даже у Бора: рулетка не предполагает существование множества казино, в каждом из которых выпадает одно из возможных чисел рулетки. Наш ответ не отвергает, но и не предполагает такой мультиверс. Тут можно сказать, что сам мозг, задолго до своего физического воплощения, а по сути с момента Большого взрыва, был той удаленной целью (аттрактором), в сторону которого так или иначе двигалась Вселенная.

Большой взрыв и был спонтанным нарушением симметрии. Его принято иллюстрировать карандашом, который стоит на острие. Его идеальное и совершенно нестабильное состояние симметрично: карандаш может упасть в любую сторону. Такую симметрию и предполагает мультиверс Эверетта. Вселенных могло быть сколько угодно. Спонтанное нарушение заключалось в том, что была выбрана именно наша Вселенная. Дело не в том, что она была выбрана, а в том, что выбор определил все законы и всю последующую историю, в которой из горячей и плотной материи должен был появиться мозг. Т.е. физический детерминизм оказывается некой локально антиэнтропийной идеологией той силы, которая начала отсчет времени во Вселенной, заставляя, коллапсировать волновую функцию, во-первых, всегда асимметрично, а во-вторых, не всегда равновесно. Можно сказать, что в нашей реальности карандаш всегда падает вправо (или влево), и при этом часто под таким углом, чтобы быть вектором, указывающим на эволюционный процесс, продуктом которого становится разумный наблюдатель.

Более поздний афоризм самого Уилера «Все из бита» подразумевал, что научное познание законов природы и вообще экзистенциальное восприятие реальности есть прерогатива самосознания. Вселенная является нам информационно, в виде нейронных импульсов, с которыми мозг, вообще говоря, работает по собственному усмотрению. Мы не контролируем этот процесс, а лишь субъективно пользуемся им. Здесь можно вспомнить Юнга с его архетипами, составляющими коллективное бессознательное, расширив его культурно-психологическое поле до размера бессознательно воспринимаемой всеми реальности. Объективное – это коллективное нейролингвистическое субъективное.

Очевидно, что время, пространство, эфир (настоящее), так же как и «самость» (я) присуще всем носителям мозга, включая мышей. Все из мозга. Если же характеризовать мнение Уилера с позиций философии, то надо сказать, что, пожалуй, вся мировая философия так или иначе сводится к вопросу о статусе разума во Вселенной. Продукт ли он случайностей, творение высших сил или сам творец собственной панпсихической реальности. И подавляющим большинством голосов мировая философия так или иначе поддержала бы мнение Уилера. Список имен будет слишком длинным, чтобы его составлять.

Поскольку Вселенная и анти-Вселенная не могут сосуществовать, ибо это ведет к их аннигиляции, то именно поэтому между ними должна находиться принципиальная граница как сечение единого континуума времени – тот самый неподвижный эфир в абсолютном покое. Из определения континуума следует, что эта граница либо принадлежит обоим мирам, либо не принадлежит ни одному их них и является независимой сущностью. Последнее допущение выглядит неэкономным, и поэтому естественным было бы для эфира быть общей частью двух миров.

Этот эфир есть «tabula rasa» , на которой могут быть записаны любые взаимно непротиворечивые законы природы вроде набора экзистенциальных аксиом для модели, которая будет им удовлетворять. Именно в нашем мире скорость света приобретает определенное значение. Эфир подобен зеркалу, в котором отражается тот, кто в него смотрит. Вселенная становится такой, какой она записана в глубинных структурах мозга, не подвластных ему, ибо самосознание в конечном итоге тоже есть продукт этих законов. Поиски скрытой переменной в ЭПР были безуспешны, потому что этой скрытой переменной является сам мозг наблюдателя. Устроенный иначе, он будет порождать иную Вселенную. Отчасти это так и происходит с дефектами этого мозга при галлюцинациях, когда самосознание начинает видеть иную реальность. Выражаясь совсем уж мифологически, можно сказать, что экзистенциальные аксиомы бытия записаны в мозгах наблюдателей, и Вселенная развивается как их коллективная карма.

При этом наблюдатель и анти-наблюдатель при взгляде на свою нижнюю границу, общую для них обоих, не должны проникать в свое зазеркалье (ведь мы не проникаем) и могут видеть лишь одно и то же море Дирака: вакуум в треморе между прошлым и будущим. Этот тремор и порождает виртуальные пары в петлях времени, а вместе с ними – и наш принцип неопределенности, который покрывает это недопустимое для локального релятивистского мира противоречие собою. Он – будто клякса на орфографической ошибке, которую можно счесть небрежностью, но не ошибкой правописания. Именно поэтому классический ответ на вопрос о причине Большого взрыва гласит, что квантовый принцип неопределенности освобождает сингулярность от строгого соблюдения причинности. Иначе говоря, Большой взрыв сам себе причина.

Настоящее по замечанию Августину не должно иметь внутри себя минимального и максимального элементов и поэтому на стреле времени, ассоциированной с действительной прямой, его можно определить лишь как открытый интервал между двумя сколь угодно близкими величинами а и b как открытый интервал Δt = ]a, b[. Но поскольку в плотном континууме согласно (3.2) между любыми двумя точками найдется по крайней мере еще одна точка, то самым точным определением настоящего будет запись:

Δt = ]a, a[ = 0 (5.1)

Именно о таком фиктивном настоящем, удручающем Рассела, и говорил Зенон: стрела не движется ни там, где она есть, ни там, где ее нет. Все находится в покое и само движение становится невозможным. Поэтому мы подсознательно приходим к записи

Δt = [a, a] = 2a (5.2)

Иначе говоря, физическое настоящее должно состоять в наименьшем не из единственной, а из удвоенной математической точки, одна из которых есть частица прошлого, а другая – частица будущего, так что само настоящее из фиктивного превращается в неопределенное: