Никола Седнев - В окрестностях Милены Страница 16

Милена уже соединила параллельными стежками-невидимками два противоположных бережка дырки-обманки и приступила, высунув от усердия кончик языка, к ныряюще-перепрыгивающему строительству ирреальных поперечинок, что у реальных ткачих называется уток, когда я вмешался:

— Стоп! Когда отводишь иголку на всю длину нитки, до упора — эта верхняя точка у тебя получается то ниже, то выше. Значит, нитка у тебя выходит то короче, то длиннее. Длина нити не может произвольно меняться на ходу, прыгать туда-сюда. Она может только постепенно укорачиваться, ис-тра-чи-ва-ясь. Будь внимательнее. Ты еще не до конца поверила.

* * *

В очереди к кассе Милена от нетерпения даже немного подпрыгивать начала.

— Ой, как медленно движемся! Мы не опоздаем?

— До Нового года, — мужчина, стоявший рядом и уже различимо «принявший на грудь», посмотрел на свои наручные часы, — осталось... два часа сорок две минуты.

— Успеем, — сказал я.

— А вдруг опоздаем... — ныла Милена.

— Раз папа сказал — успеем, значит, папу нужно слушать, — нравоучительно сообщил все тот же досрочно встретивший Новый год гражданин.

Я промолчал.

— Виталий Константинович! — раздалось уже на улице, когда мы вышли из «универсама» с покупками для жевания-выпивания-глотания за праздничным столом. Круглое лицо, очки-телескопы, на груди фотоаппарат со вспышкой. — Меня зовут Фима. Я у вас как-то в массовке снимался, помните? Я вот тут работаю. Уличным фотографом.

— Помню, — по случаю праздника согласился я.

— С Новым годом! Здоровья, счастья. Это ваша дочь? Вы с ней похожи. Что они все как сговорились сегодня?!

— Спасибо. Вас тем же концом по тому же месту.

Поскольку я проговорил это с улыбкой, ты воспринял мои слова как шутку. И предложил:

— Давайте я вас сфотографирую!

— Ну, что ж, давайте, — согласился я. — Где?

— Вот сюда станьте, к витрине.

— Слушай, ты случайно не был близко знаком с моей мамой... лет девятнадцать назад?.. — коварным шепотом спросила меня Милена.

Вспышка, щелчок.

* * *

— Вон Ленька Гвоздь пошел, — произнес сиповатый женский голос.

— Ну, и Зевс с ним, — равнодушно сказал мужчина.

Мы уже миновали мусорные баки, когда я остановился, и Милена, сделав по инерции пару шагов, тоже.

— Подожди, — велел я.

Они рылись в отбросах поодаль друг от друга — жалкие осколки разбившейся страны. Милена не слышала нашего разговора, она видела только, как бомжиха начала кричать на меня.

— Идем, — сказал я Милене, вернувшись.

— Это твои знакомые? __

— Нет.

Мы зашли за угол.

— Стоп! — сказал я. — Я не могу его так оставить.

— Да что случилось? Поздно ведь...

— Поздно, когда закопали. Его еще не закопали.

— Мы опоздаем... Новый год вот-вот... нас ждут...

— Плевать! — я тащил ее за руку.

— На фиг они тебе нужны?..

На этот раз Милена слышала нашу беседу.

Увидев меня, приближающегося, грязная оборванная женщина с «фонарем» под глазом заверещала:

— Фули ты к нему примахался, пидарас низкий? Я тебе сейчас...

Но тут же осеклась, так как увидела в моих руках деньги — я выгреб все ассигнации из своего портмоне.

— Возьми, — сказал я мужчине. — Ты ведь, наверное, голоден. Извини, у меня больше с собой нет.

На вид ему было под шестьдесят, хотя на самом деле скорее всего не больше сорока. Испитое лицо, покрытое преждевременными морщинами и какой-то коркой, очевидно коростой, потрескавшиеся губы. А глаза ясные, голубые, совершенно беззащитные, детские. Вообще мужичонка походил на затравленную собаку. Создавалось впечатление — его так часто и подолгу били, что он привык и только смотрит с укором, когда в очередной раз замахиваются.

— Что я за это должен сделать? — спросил он.

— Ничего. Давай просто поговорим.

— Я думал, вы пошутили, — сказал он, шмыгнув носом. — Ну, издеваетесь...

— Дайте мне деньги, — быстро сказала бомжиха. — Он пропьет!

— Ты тоже пропьешь, — он коротко вперился в нее и тут же вернулся взглядом ко мне.

Мы с ним молча всматривались друг в друга. И тут я заметил, что глаз у него довольно внимательный. Слишком цепкий для спившегося человека.

Тем временем я переложил пачечку денежных знаков из правой руки в левую, и женщине пришлось описать полукруг в попытке дотянуться до них, но к тому моменту купюры оказались вновь в дальней от нее ладони — это напоминало манипуляции тореадора с быком.

— Давай поговорим, — согласился бомж и взял наконец деньги. — Спасибо.

— Кто ты по профессии?

— Да нет у меня никакой профессии. Восемь классов в детдоме закончил, и ладно.

— Ты знаком с Зевсом?

— Ну, естественно, — удивился он.

— Кого ты еще знаешь... из... того времени?

— Из того времени? — Он немного картавил.

— Из того мира, — уточнил я. Как ни странно, он меня понял.

— Аполлона знаю, — он принялся загибать пальцы, — вчера только с ним вино пили, с водой, разумеется, он неразбавленное не пьет. С Афродитой мы дружим, времени, правда, у меня маловато, нужно бутылки собирать, но иногда перезваниваемся. Психея нет-нет да заглянет. А с Мельпоменой мы поругались — говорит, мол, в таком непристойном виде больше ко мне не приходи, не пущу. Ну, что ж, говорю, не приду, раз ты такая нежная. А кто такие Парки с Мойрами, знаешь? — вдруг, хитро прищурившись, как Ленин в кинофильмах, спросил он.

— Богини судьбы, — сказал я. — Мойры — у древних греков, Парки — у римлян.

— Правильно! — обрадовался он. — Первый раз в жизни встречаю человека, который это знает!

— Та-ак!.. — констатировал я. — Ты любишь читать.

— Да. Только с глазами последнее время совсем плохо стало. И с памятью — Мнемозина осерчала на меня. А это твоя дочь? — он показал головой на Милену

Милена стояла, разинув рот.

— Почти, — сказал я, подумав.

— Вы с ней похожи, — заключил он.

Я уставился на Милену. Вот уж чего я не находил в ее лице, так это сходства со своей репой.

— Не снаружи — вы с ней внутри похожи, — прочитал он мою мысль.

Вот то-то и оно. Это и есть его глаз. «Внутри похожи» — так мог сформулировать только человек, в числе близких друзей которого значатся Психея с Аполлоном. Я с восхищением изучал его.

— А кем бы ты хотел стать? — спросил я.

— В смысле профессии?

— Ну, чем бы ты хотел заниматься?

— Не знаю... наверное... рассказывать людям разные истории.

— Да он такой рассказчик! — встряла женщина. — Как буханет хорошо, так у нас там цельная толпа собирается послушать его, такие сказки заливает, никакого тебе телевизора не надо! И как он рыбу ловил на траулерах во Владивостоке, и как в Афгане воевал, и как золото в тайге искал и у него там был прирученный волк... Его у нас все так и называют — Валера-рассказчик.

— Тебе есть где ночевать? — спросил я.

— Да, — ответил Валера-рассказчик. — Мы за городом живем, в «шанхайчике», может, знаешь.

— Знаю ли «Шанхай»? Я там родился и вырос.

— Да ну?! Не врешь?

— Представь себе. Слушай, вот здесь мой телефон, — я протянул ему визитку. — Позвони мне. Чем смогу — помогу.

— Спасибо.

Приблизился было другой оборванец, но, увидев, что «рабочая точка» занята, похромал дальше.

— Вон Моня-Рупь-Двадцать пошел, — сообщила напарница Валере.

— Ну, и Зевс с ним, — сказал Валера, не отрывая взгляда от меня.

* * *

— Нет, скажи сейчас! — настаивала Милена.

— Праздник же...

— Ну, так пусть у нас в новом году не останется недоговоренностей!

— Милена!.. — укоризненно сказал я.

Мы стояли с Миленой на балконе — она в платье, я в костюме с галстуком — и не чувствовали холода. В бокалы с шампанским, которые мы держали в руках, иногда залетали снежинки.

— Ты со мной... потому, что решил мне помочь?.. Из жалости?.. Дверь на балкон распахнулась.

— Сейчас куранты будут бить! — сообщил оператор Лабеев.

— Вы здесь Новый год собираетесь встречать? На балконе? — полюбопытствовал оператор Махнеев.

— Мы сейчас, — бросил я и захлопнул балконную дверь у них перед носом. Через стекло видно было, как они вернулись за празднично сервированный стол к остальной компании. — Ну, что я такого сказал — что через двадцать лет ты будешь молодой женщиной в расцвете, а я — пенсионером!..

— Ты говоришь слово в слово, как моя маменька. ,-

— Разве это неправда?

— То есть ты хочешь сказать, что нам в любом случае — в смысле личной жизни — не по дороге?

— Слушай, я так понимаю — ты хочешь сейчас очередной скандальчик закатить! Слово в слово, как твоя маменька.

— А я-то, дура, думала... — проговорила Милена.

— Что думала?

— Ничего! — грубо отрезала она. Тут же произошла обычная для Милены быстрая смена настроения, и она добавила задумчиво: — Значит, ты считаешь — нам лучше сразу расстаться, не тянуть?

— Я этого не сказал! Не надо мне приписывать то, чего я не говорил!

И тут начали бить куранты. И мы с Миленой, переменчиво освещенной вдруг расцветшим фейерверком, чокнулись бокалами.