И. Халатников - Дау, Кентавр и другие Страница 19

В математике Л.Д. Ландау ценил не теоремы существова­ния, а эффективные методы, позволяющие решать конкрет­ные физические задачи. Как пример «реальной» математики он всегда приводил метод Хопфа-Винера для решения интег­ральных уравнений, в которых интегрирование распространя­ется по полупространству. Этот нетривиальный метод, осно­ванный на теории функций комплексного переменного, был применен Ройтером и Зондгенмером в середине 50-х годов для решения задачи об аномальном скин-эффекте, когда глубина проникновения электромагнитного поля в металл сравнима с длиной свободного пробега электронов. И поэтому в 50-е годы имена Хопфа и Винера были очень популярны среди физиков, занимавшихся квантовой теорией металлов. Ландау восхищался изяществом и эффективностью открытого ими метода.

Однако как-то незадолго до автомобильной аварии Ландау встретился с Н. Винером в Москве у П.Л. Капицы на завтраке.

Н. Винер был в это время увлечен теорией информации, и разговор, который он вел за столом, на Ландау впечатления не произвел. Во всяком случае, после завтрака у П.Л. Капицы Дау вбежал в мою комнату в ИФП и произнес: «Никогда не встре­чал более ограниченного человека, чем Винер. Совершенно ясно, что он не мог придумать метод Хопфа-Винера. Этот метод явно придумал Хопф». На самом деле Дау употребил куда более сильные выражения.

Ландау недооценивал абстрактные области математики, не имевшие применения в физике в его время. Иногда он гово­рил мне в шутку: «Мы-то с вами знаем, что математика XX века — это и есть теоретическая физика». В то время я разделял эту точку зрения, однако спустя два десятилетия пос­ле Ландау методы современной математики — топология, алгебраическая геометрия, теория множеств — проникли в со­временную физику и эффективно используются при решении физических задач. Что сказал бы по этому поводу Ландау, я не знаю, но что он изучил бы новые методы и признал их, нет сомнения.

Ландау был высококвалифицированным математиком, он сво­бодно владел методами теории функций комплексного перемен­ного, теорией групп, теорией вероятностей и сам внес фунда­ментальный вклад в решение проблемы устойчивости численных методов интегрирования уравнений гидродинамики и теплопро­водности (одновременно и независимо от фон Неймана).

Но следует сказать правду: некоторые новые методы теорети­ческой физики он так и не освоил. Так, в начале 50-х годов мы с А.А. Абрикосовым, как уже рассказывалось, применили но­вые диаграммные методы Фейнмана в квантовой электроди­намике для выяснения асимптотического поведения функций Грина при больших энергиях. Мы обсуждали эту задачу с Лан­дау, он быстро включился в идейную сторону задачи, и имен­но он подсказал нам идею суммирования наиболее важных диаграмм в ряду по логарифмам. Однако сам вычислений не производил, и, когда работа была закончена, он, с полным основанием будучи соавтором этой работы, сказал нашему общему другу: «Это первая работа, в которой я сам вычисле­ний произвести не смог». Это говорил человек, который по праву считал себя до этого лучшим техником современной те­оретической физики. Когда он себя называл чемпионом по технике, то объяснял, что это значит, что аккуратно сформу­лированную задачу теорфизики он бы решил быстрее других. По-видимому, следует здесь добавить, что задача должна была иметь решение в рамках известных ему методов.

В то же время Ландау считал вершиной в теоретической физике работу Л. Онзагера, в которой тот вычислил термоди­намические характеристики так называемой двухмерной мо­дели Изинга, включая точное решение задачи о фазовом пере­ходе. Ландау признавал, что эту задачу он решить бы не мог. Так что оценки Ландау, которые он давал сам себе, не следо­вало понимать в абсолютном смысле. Они имели и свои само­ограничения.

Искусство

Ландау много читал, любил живопись, увлекался кино. Бу­дучи человеком рационального ума, он воспринимал только реалистическое искусство. В 50-е годы у нас были очень попу­лярны книги немецкого писателя Эриха Марии Ремарка. По­мню, как возбужден был Ландау, прочитав его книгу «Время жить и время умирать». Ремарк произвел на него очень силь­ное впечатление. Он часто восторженно повторял: «Вот это книга!» Ландау любил поэзию, многие стихотворения часто декламировал. Когда после аварии он пришел в себя и весной 1962 г. был переведен из 50-й больницы в Институт нейрохи­рургии, у нас у всех появились надежды. Там в улучшении его состояния, правда, ненадолго, происходил быстрый прогресс. Помню, как в Институте нейрохирургии он, сидя в кресле-каталке, читал мне стихи Н. Гумилева. Читал он их по кругу — одно стихотворение от начала до конца, затем снова повторял. По-видимому, имело место своеобразное зацикливание.

В середине 50-х были очень популярны наши молодые по­эты. Среди них особенно выделялся своей гражданской на­правленностью Евгений Евтушенко. В Институте физических проблем был вечер поэзии Евтушенко, где поэт читал свои стихи, читал великолепно, и их социальное и гражданское зву­чание было исключительно сильным. Принимали Евтушенко очень тепло, долго не отпускали, просили читать еще. Однако в какой-то момент Евтушенко остановился и попросил ауди­торию задавать вопросы. Никто не задал ни одного вопроса. Мы вовсе не считали, что Евтушенко может сообщить нам что-либо, чего мы не понимали бы сами. Мне передавали, что

Евтушенко был разочарован аудиторией. К сожалению, он не понял нашу реакцию на его стихи. Ландау был под сильным впечатлением от стихов и сказал мне: «Мы все должны снять шляпы перед Евтушенко». Может ли быть более высокая оценка для поэта-гражданина?

Вскоре был вечер другого хорошего поэта — Бориса Слуц­кого. Его стихи по силе звучания в то время уступали стихам Евтушенко. Но по-человечески Б. Слуцкий был ближе к Лан­дау. Они познакомились, и Ландау в дальнейшем поддерживал теплые отношения с этим исключительно благородным и по­рядочным человеком.

Я уже говорил, что Ландау принимал только реалистиче­ское искусство. Этому не противоречит то, что ему нравились художники-импрессионисты. Он очень любил Клода Моне. Однако Анри Матисса считал очень слабым художником. Он мне часто повторял: «Матисс — это маляр, ему бы только кра­сить заборы».

В нашем кругу постоянно обсуждались новые фильмы. Это было время, когда мы открыли для себя итальянский неоре­ализм. Все мы были под большим впечатлением от фильма «У стен Малапаги». Этот фильм некоторые не понимали. По этому поводу Игорь Евгеньевич Тамм сформулировал прин­цип, по которому отношение к этому фильму являлось тестом на интеллигентность. Только те, кому нравился этот фильм, признавались интеллигентными людьми. Ландау очень хвслил фильм Григория Чухрая «Баллада о солдате».

Ландау любил театр, в особенности МХАТ. Однако почему- то был невысокого мнения о таком, на мой взгляд, хорошем актере, как Анатолий Кторов.

А вот оперного искусства Ландау совершенно не восприни­мал. Опера всегда была предметом его шуток. Вспоминалась им обычно известная пародия на оперу «Вампука». Такое рез­кое отношение логически следовало из требований реализма, как его понимал Ландау, не признававший никаких условно­стей. С его точки зрения, когда артист поет: «Я ее убил»,— это может в трагической ситуации вызвать только улыбку.

Остановимся здесь также немного на отношении Ландау к спорту. Он любил путешествия, отпуск проводил в поездке на автомашине, водителем которой был Евгений Лифшиц. Ездил в горы. Зимой катался на лыжах с Воробьевых гор, правда, друзья шутили, что он больше стоял па лыжах, рассматривая хорошеньких девушек, чем катался. Летом играл в теннис на кортах ИФП. Всем этим он занимался только для удоволь­ствия, а не для достижения каких-либо спортивных результа­тов. Ландау в шахматы не играл, хотя знал правила. Считал игру в шахматы пустой тратой времени. В этом он расходился с П.Л. Капицей, который до конца своей долгой жизни увле­кался игрой в шахматы и рассматривал эту игру серьезно, как форму самоутверждения.

Дау любил шутку. Любил анекдоты, знал их хоть и немно­го, но часто употреблял их в дискуссиях. Расскажу один из его любимых анекдотов, который служил хорошим примером ло­гики «наоборот». Два человека спорят о том, чей ксендз более святой. Наконец приводится последний аргумент: наш ксендз такой святой, что с ним по субботам Илья Пророк играет в карты. Оппонент отвечает: «Ваш ксендз просто враль». На это следует ответ: «По-вашему выходит, что Илья Пророк может играть в карты с вралем?»

В начале 30-х годов Ландау переехал, как известно, из Ле­нинграда в Харьков. Это было время первых лет первой пяти­летки. Повсюду пестрели плакаты и лозунги. Дау рассказывал, что в трамваях висели плакаты с таким текстом:

В третьем решающем году

Не прыгай в трамваи на ходу,

А то к концу пятилетки

Без отца останутся детки.