Эрик Каплан - Санта действительно существует? Страница 19

Глава 8

Гигантский огурец Сеньора Бабаха

Шиммель демонстрирует нам, что при помощи юмора мы можем справиться со своим противоречивым отношением к смерти. Но не все парадоксы оказываются смешными, равно как и не все шутки предназначены для того, чтобы научить нас смело глядеть в лицо жизненным противоречиям. С первой проблемой — несмешными парадоксами — справиться легче. Я могу схватить клавиатуру от своего компьютера и сказать: «Эй, смотрите, это сэндвич! Дайте-ка я полью его кетчупом!» Или наоборот, я могу взять сэндвич и начать печатать на нем, приговаривая: «Глядите-ка, я написал письмо! Отправить!» Такие действия не просто не будут смешными, они будут странными. Этот вопрос никому не интересен. Никому нет никакого дела до того, похожа клавиатура на сэндвич или нет. Но если вы попытаетесь придумать для подобной шутки контекст (например, представите, что вы — очень голодный программист, которого не отпустили на обед и который в отчаянии пытается съесть свою клавиатуру), то сможете нащупать тему, в отношении которой ваша публика испытывает смешанные чувства.

А что насчет тех ситуаций, когда старшеклассник в школе хватал вас за руку, бил вас ею, а потом, хохоча, спрашивал, почему вы деретесь сам с собой? Давайте признаем, что это может казаться смешным хотя бы с точки зрения такого хулигана. Его веселит, что жертва, которая не хочет, чтобы ее били, в итоге сама вынуждена себя наказывать. Но мы-то вовсе не смеемся, потому что мы не школьные задиры. Для нас между правами жертвы и удовольствием от насилия нет никакого противоречия. Это не значит, что юмор — зло. Это значит, что люди могут применять даже самые лучшие вещи в скверных целях: благотворительность — чтобы унизить, язык — чтобы солгать, а юмор — как анестезию от страданий других людей.

Моралисты, которых шокирует резкий юмор, очень часто сами оказываются бесчувственными к окружающим. После того как комик Сара Сильверман выступила на конференции TED, организатор встречи Крис Андесон разорвал все последующие договоренности с нею и сказал, что ее речь была чудовищна. Позже он немного смягчил определение, заявив, что к Саре Сильверман нужно привыкнуть, но вот только никто не хочет этого делать, потому что она якобы «издевалась над психически больными людьми». Знаете, как звучала ее шутка?

«Я собираюсь усыновить ребенка с отставанием в развитии. На то есть три причины: во-первых, их больше никто не берет, во-вторых, мне будет кого любить, а в-третьих, мне нравится компания таких ребятишек. Но я поняла, что в моем плане есть один недочет. Ребенок с отставанием не вылетит из родного гнезда в восемнадцать. Когда я, дай бог, буду умирать от старости в своей постели, мне придется волноваться, на кого же оставить моего 60-летнего малыша. А потом мне в голову пришла прекрасная мысль: а что если усыновить смертельно больного ребенка с отставанием в развитии? Да-да, я знаю, о чем вы думаете. Кому придет в голову брать на воспитание маленького психа, который скоро умрет. И я вам скажу кому: только очень хорошему человеку».

Сначала кажется, что Сильверман подшучивает над звездами шоу-бизнеса, которые усыновляют детей только затем, чтобы хвастаться этим перед всем миром. Но, если копнуть глубже, выясняется, что она затрагивает противоречия, лежащие в основе самого нашего представления о доброте.

В конце концов если бы она действительно усыновила смертельно больного ребенка с отставанием в развитии, она и вправду оказалась бы очень хорошим человеком. Не важно, какие у нее на то были бы причины. На месте такого ребенка меня бы это не волновало. Ведь у нее наверняка оказался бы уютный дом, полный холодильник еды и качели во дворе. Конечно, многие заявили бы, что человеку, про­явившему подобное милосердие, неплохо бы еще и вести себя поскромнее. Но даже если и нет — кому какая разница? Разве милосердие без скромности становится хуже? Если человек хорошо играет в теннис и имеет здоровую кожу, это лучше, чем если бы он просто хорошо играл в теннис. Но тот факт, что у вас плохая кожа, вовсе не значит, что ваши теннисные достижения ничего не стоят. Если выбирать между человеком, который готов усыновить больного ребенка и гордится этим, и человеком, который не собирается никого усыновлять и тоже горд данным фактом, разве мы не предпочтем первого второму? И можно ли быть на сто процентов уверенным, что скромность — это хорошо? Усыновление смертельно больного и отстающего в развитии ребенка — настоящий подвиг, так почему же человек, совершающий его, не должен это признавать? Обычно нам нравится, когда люди говорят правду. Так почему же в данном случае мы хотим, чтобы они врали, тем более если речь идет об их собственных моральных качествах? Жизнь со смертельно больным ребенком, имеющим проблемы с психикой, будет тяжелой, и, возможно, приемного родителя поддержит вера в то, что он делает что-то важное. Мы хотим, чтобы наши герои вели себя скромно, иначе мы начнем хуже думать о себе. Но если они окажутся слишком смиренными, у них не хватит сил быть героями. Уход за больным ребенком — нелегкий труд. Пускай тот факт, что Сара выбирает детей как товары в магазине, и покажется кому-то оскорбительным. Но почему она должна уделять этому выбору меньше внимания, чем выбору блендера для кухни? Прагматизм, который она (или ее героиня) демонстрирует, описывая будущее своего психически неполноценного ребенка, необходим во всех аспектах нашей жизни. Если монахиня решает покинуть свою уютную обитель, переселиться в тюрьму и начать проповедовать свою веру тем, кого ждет смертная казнь, это благородный шаг. Но, чтобы сделать его, она должна уметь по крайней мере водить машину. Если она попытается уехать из монастыря верхом на банане, вряд ли ей удастся выполнить свою миссию. Если уж вы хотите кому-то помогать, вам нужно быть к этому готовым.

Так что же, действительно ли Сара Сильверман (или ее героиня) жестока к страданиям психически неполноценных людей? Даже если предположить, что они и вправду страдают (а на этот счет у ученых есть сомнения), какой подход оказался бы лучше? Сара что, должна плакать над судьбой таких детей? Вряд ли людям с задержкой развития понравилась бы компания рыдающего комика. На самом деле большинство из нас просто делает вид, что их не существует. Что мы вообще думаем об умственно отсталых людях? Согласились бы вы на операцию, если бы ее проводил психически неполноценный хирург? Нет. А если бы ваш брак оказался под угрозой, пошли бы вы с супругом к психотерапевту с задержкой развития? Тоже нет. Организатор TED осуждает «издевательство над психически больными людьми», но до сих пор ни один человек с подобным диагнозом не участвовал в его конференциях. Так насколько Крис Андесон на самом деле их любит? Я уверен, что многие люди с задержкой развития с удовольствием приняли бы участие в подобном мероприятии! Ты ходишь по сцене, говоришь что хочешь, тебе аплодируют — кому такое может не понравиться? Наше отношение к уму и глупости достаточно противоречиво. Если ваш босс — идиот, то вы наверняка будете подшучивать над ним вместе с коллегами, а вот если у него обнаружат рак, шутки тут же закончатся. При этом он может заболеть раком по собственной вине (например, из-за того, что ест слишком много бургеров или живет в городе с нездоровой атмосферой), а вот глупость не имеет к его действиям никакого отношения. С другой стороны, мы можем подшучивать над тупым начальником, но не должны смеяться над тем, кто действительно имеет задержку в развитии. Но ведь разница порой заключается всего лишь в нашем восприятии! У каждого из нас хоть раз да случался начальник, который перешагивал эту тонкую грань.

Мы испытываем противоречивые чувства по отношению к психически больным, и наши желания оставаться хорошими людьми и получать за это признание тоже вступают в конфликт. Иисус осуждал фарисеев за то, что они публично раздают милостыню. Но, призывая своих учеников делать подаяния втайне, Он не запретил им гордиться ни своим милосердием, ни своим смирением. Шутка Сильверман шокирует нас, как пробуждение после сна. Самая распространенная реакция человека перед лицом противоречий (мы хотим, чтобы люди относились к нам хорошо, но одновременно не желаем быть такими, кому важно одобрение других; мы беспокоимся о психически больных, но не хотим о них думать) — это бесчувственность или переключение внимания на что-то еще. Юмор Сары Сильверман наполняет эмоциями обе части противоречия, но при этом не смягчает боль красивыми формулировками или ловкими этическими компромиссами. Организатор конференции TED сказал, что к шуткам о психически больных людях можно привыкнуть, но лично он не собирается. Почему кому-то кажется, что нельзя шутить о смерти и страданиях? Потому что у таких людей нет чувства юмора.

Если вы злобно хохочете над чужой бедой, вы — жестокий человек, но если вы улыбаетесь с состраданием, с вами все в порядке. Один мой друг любит говорить: «В мире есть два типа людей: те, кто плачет от счастья, и те, кто не плачет. Они жалеют друг друга: последние первых, потому что видят их слезы, первые последних, потому что те никогда не были счастливы». Возможно, людям, которые не смеются над пошлыми шутками и черным юмором, вообще никогда не бывает смешно33.