Татьяна Харитонова - Мамкино наследство Страница 2

Так и живут эти Дома, наблюдая за меняющимися вокруг декорациями. А ночью, когда Город засыпает, они тихонько переговариваются.

-Петрович! Спишь?

(Петрович –Ул. Коммунистическая 17)

-Проснулся, поспишь тут. Печень барахлит неделю. (Печень - второй подъезд справа). Вторую неделю не просыхают, какого здоровья хватит?

-У кого все в порядке, покажи! У меня в голове шум и круговерть. (Голова – 4 квартиры на пятом). Ссоры, скандалы, крики, вопли. Когда успокоятся? Все выясняют, кто в доме хозяин.

-Нет хозяина. Вот и выяснить не могут. Хозяину настоящему некогда спорить. У него дела.

 - Это точно. Какие тут дела? Лампочку вкрутить в туалете? Вот и все хозяйство.

-Эх…. (хлопок форточки)

-Тише вы! Покоя от вас ни днем, ни ночью (это подала голос скамейка между домами). Удивительно, но она пустовала, поэтому решила вздремнуть.

-Спи, Тарасовна, мы шепотом. Когда еще поговорить.

-Ага, Тарасовна. Спи!  Пивом облили сегодня, не   продохнуть. Из чего они это пиво варят? Гадость.

- Стареешь, Тарасовна! Ворчишь!

-А вы? Старые перечники. И вам не угодишь. Хоть бы что веселое рассказали.

Я,  знаете, о чем вспоминаю? Маленьким, когда был.  Жил  возле леса. Береза рядом. Ласковая. Гладила меня по крыше веточками.

-Разве здесь нет берез?

-Есть. Только что-то не так. Может со мной. Не так.

-Ладно, Петрович. Не казнись. Что ты про детство?

-Про детство? Любовь в доме жила.

- Любовь жила. Это так. А когда ты родился?

-Давно. Срубили меня сразу после войны. Хозяин с фронта пришел, израненный весь, но пришел. Хозяйка всю войну молила Богородицу, чтобы сохранила. Избенка старая сгорела. Они в сараюшке жили. А как хозяин вернулся, срубили им всем колхозом новый дом.  Так я и родился. Первое, что помню, как иконы внесли:  Богородицу,  Спасителя и Николая  Угодника.  В красном углу повесили. Я тогда задышал, каждой клеточкой.

-Что, так прямо и задышал?

-Задышал.

-А дальше как жизнь твоя?

-Как у всех. Время послевоенное. Трудно было, голодно. Главное богатство – иконы да трофейный аккордеон, что хозяин из Берлина привез. Да еще машинка «Зингер». Ножная.

-А дети? Дети были?

-Дети? А как же без детей? Две девчонки. Сонюшка, правда,  в войну померла, отца  не дождалась. А  Лидочка выжила.  Хозяин все о сыновьях мечтал, а дочек любил больше жизни.

-Это -  как водится.

- Когда на фронт уходил -  прижал  к себе, как в последний раз. А хозяйка ему:  «Возвращайся, Иван, нам  еще сыновей нарожать! Кто род твой продолжит?  Молиться буду за тебя! Не бойся ничего!»

-Вернулся?

-Вернулся!  Отвоевался и вернулся. Как хозяйка сказала – так и было. В пятьдесят третьем  близнецы - Петька и Павлуша, наследники.  Иван ведь из древнего купеческого рода. До революции отец его  зерном торговал, гречкой и медом. Сильный был хозяин. Бородища лопатой. Голос! Как запоет,  бывало,  на Пасху: 

« Христос воскресе из мертвых» – стекла дрожали.

- Корни были! Россиюшка – матушка! Кто сейчас Россию матушкой называет? Во время войны «Родина мать», а теперь и вовсе слово  Родина  не услышишь.  В армию служить – ни ногой. Страна.  Матушка просто в страну превратилась, народ –  в электорат. Тьфу ты…

-Не говори. Помнишь?  Дома открыты странникам. Каждого под иконы посадят, каждому хлеба поднесут.

-А хлеб помнишь, как пекли?

-А как же? Хозяйка молитву прочитает под образами, платочек белый повяжет. В хлебе сила была, потому что с молитвой. Месила тесто открытой ладошкой. Не дай Боже, кулаком.

-Почему это?

-Кулаком не можно хлеб месить. От кулака нет добра. Ладошками. Ребята малые и то знали: мамка хлеб ставит – тишина в доме должна быть. Все баловство прекращали.

-А как в печь поставит – держись браток.  Дух  такой, хорошо, фундамент крепкий, а то взлетел бы, не устоял.

-А как ты в городе оказался?

-Длинная история.  В шестьдесят четвертом  все и началось. Первая беда свалилась – церковь в деревне разрушили. В один час пригнали трактор и свалили. Фундамент никак не поддавался. Так динамитом взрывали. В шестьдесят четвертом и разрушили. При Хрущеве. Церковь была Казанской Божьей матери. Она старая была, еще  бабка там венчалась

-Чья?

- Ну, бабка моей хозяйки.

-И что дальше?

-А то, что мой хозяин и разрушил. Председателем колхоза стал после войны. Он один из мужиков  и вернулся. Коммунист. Хозяйка в ногах у него валялась, голосила на всю деревню: « Я ведь тебя  вымолила, живым с фронта пришел! Детей пожалей!  Ирод!»

-И что?

-Не слушал. Распоряжение из райкома пришло. Ломать. Ослушаться не мог. Сел за стол. Под иконы. Выпил стакан водки. Стукнул кулаком по столешнице:

-Молчи, темнота! Жизнь новая давно наступила, а ты все поклоны бьешь!

 Пригнали трактор. Она, бедняжка, стонала, как живая.

-Жена?

-Церковь. Жена выла в доме. Бабы плакали, сбившись возле ограды. Лидка, Петя и Павлуша рядом с матерью ревели от страха. Я же рядом стоял, ближе к лесу.

-И что?

-Что. Страшно было. Знаешь, какая от нее сила текла? На престольные праздники, как колокол запоет на всю округу, вся нечисть улепетывала. А над ней свет.

-Свет?

-Свет.

-И ночью?

-И ночью. . Этого Света  всем хватало.

-А потом?

-Растащили по бревнышку. Коровник достраивали.  Алтарь разгромили. Иконы по хатам, слава Богу. Спасли. Детишки да бабы спасли. Хозяйка наша вынесла ночью тайком «Неупиваемую чашу».

-Это что?

-Икона. Матушка Богородица от пьянства спасает. Хозяин запил ведь по-черному. То ли совесть покоя не давала, то ли раны фронтовые.

-А дальше?

А дальше?  Под трактор попал через год. Уснул пьяный под коровником. Тракторист его и не заметил. Размазал  по траве, сонного.

-Да! Дела.

 Над домами зависла тишина.

-Ты знаешь, я ее плач  помню до сих пор.

-Хозяйки?

-Ее. Завязала черный вдовий платок и отмаливала его всю оставшуюся жизнь.  Три года пережила хозяина. В церковь пешком ходила за восемь километров, через лес. В последнюю уцелевшую.

-А на месте прежней?

-Камни остались. Над каждой порушенной церковью Ангел живет. Охраняет развалины. Служит.

-Откуда знаешь?

-Видел. Ночами, когда тишина.. Ангелы, они шума не любят. Ночью, перед рассветом, когда все замирает, он и появлялся. Сидел на камнях, прозрачный почти. Горестно так  смотрел. У меня мурашки до сих пор. Так и держались мы, благодаря ангелуу. Очень он хозяйку жалел нашу.

-А дети, дети как росли?

-Как все  мальчишки.. После смерти мамки их тетка забрала в соседнюю деревню.  Лидия замуж в Омск вышла за военного, вылетела из гнезда. Петька и Павлуша  повзрослели сразу, после гибели  батьки. Мужики в доме. А как мать потеряли,  и вовсе состарились – в  один миг. Время было другое. Пионерами были, потом комсомольцами.  Мать, когда еще жива была, за веру ругали:

-Что ты нас позоришь на всю округу, темнота.

-Как же они Света этого не видели? Ведь плакали вместе с ней, когда отец церковь рушил.

-Плакали. От страха плакали. Подросли, жизнь закружила. Все подменили. В школе учебники: все о обо всем и ни о чем.

-Как это?

-А так! На старославянском не было написано ни одной безнравственной книги. На современном пишут все, что на ум придет. Одной истории переписано ни один том. Представляешь, какая путаница в голове? Как разобраться?

-Без бутылки никак.

-Шутка глупая, но  в самую точку. С бутылкой подружились, а потом постепенно и  друг от друга оторвались. Невестки не поладили. Зина Петькина и Валентина Пашкина разругались, не поделили мелочевку какую  и братьев развели. Павлуша от Валентины в итоге  ушел, жил в деревне, в отчем доме.  Петро долгое время ничего о брате не знал. Валентина разговаривать с Петькой принципиально не желала.

  А Пашка в деревне огород сажал, помогал по хозяйству соседке  своей.. За бутылку косил, заборы ставил, электричество ремонтировал.  Руки у них золотые.  Павлуша два года назад помер. Пил, что попало. Жидкости разные по дешевке. Сгорел. Слава Богу, мать не дожила, не видела.