Санин Евгений - Белый гонец Страница 21

            Славко, пригибаясь, выбежал из леса и, прячась за кустами, стал подползать к сидевшим вокруг костра половцам.

            Время от времени один из них вставал и, стягивая со стога большую охапку сена, подбрасывал ее в костер.

            Кустарник закончился. Впереди были ручей, ива и снова кусты.

            Славко улучил момент, когда в очередной раз пыхнуло от новой порции сена пламя, и перепрыгнул не замерзающий даже зимой ручей, задевая плечом закачавшуюся иву.

            «Эх – заметят, всю жизнь оплакивать меня будешь!» - на ходу мысленно бросил он ей и залег в кустах, шагах в десяти от половцев.

            Ветки мешали ему, но раздвигать их было опасно. Увидит Узлюк его заячью шапку, не будет разбираться, заяц это или человек. А поймет, что человек, еще хуже будет…

            Славко поелозил на животе и улегся, наконец, поудобнее.

            - Вот они, совсем рядом… Налима моего жрут! А запах-то какой…

            Половцы, уплетая за обе щеки налима, похваливали хана с метким Узлюком, да еще и посмеивались над своим глуповатым товарищем, Тупларем. Тот, укрывшись одной конской попоной, весь синий от холода, сушил у костра свою простую одежду, категорически отказываясь есть человека-рыбу. Она больше подходила для бедняка, чем для воина: старый халат, дырявая овчина, мокрые сапоги и обмотки-портянки.

            - А мне, что человека, что рыбу, что есть, что стрелять – все едино! – с набитым ртом хвастал Узлюк. Этот, наоборот, был одет в хороший полушубок, ладные порты, дорогие сапоги - во все наше, русское, наверняка снятое с убитых им же людей. И шапка у него была боярская. Ел он жадно, торопясь. Единственное, что мешало ему и заставляло морщиться, то и дело отводя в сторону нос, - это запах, который, курясь, шел от висевших на кусте портянок соседа.

            «Первый раз в жизни, небось, ноги помыл!» – усмехнулся про себя сначала над беднягой Тупларем, а затем и над стрелком Славко.

            А потом все внимание его переключилось на хана Белдуза. Светловолосый, с бородкой и усами цвета спелой пшеницы, он был без серебряного наличника. Утепленный изнутри мягким войлоком, тот лежал рядом.

            Вот он, самый ненавистный враг - сидит прямо перед ним, в дорогих доспехах, с круглой бляхой на груди, а убить его не убьешь. Как?

            Стрелой из лука Узлюка? Так до него еще добежать надо. И ослабил на время отдыха тетиву Узлюк. Сразу видно – опытный стрелок, у него даже один глаз все время прищурен, словно он постоянно ищет цель или прицеливается… Нет, стрелой никак не пойдет!

            Тогда - саблей? Опять не получится - ведь налима греют над огнем на своих саблях, поганые. Погреют, погреют, потом нанижут на ивовый прут и опять жуют…

            На елку, под которой они сидят, может, забраться и, прыгнув на шею хана, как рысь-пардус, перекусить горло?.. Но его самого еще до того, как на первую ветку залезет - и саблями, и стрелою…

            Одно утешение было у Славки – хан то и дело морщился от боли в руке.

            - Ядовитые зубы у этого рус-ского змееныш-ша, что ли? – даже прошипел он однажды, и Славко подумал о том, что знай он заранее, то дал бы перед этим укусить себя гадюке или наелся бледных поганок…

            «Эх, отцовский нож бы сюда! Или хотя бы засапожный… – мечтательно вздохнул он, видя, как дергается вверх-вниз кадык пьющего из бурдюка хана. – Лучше бы мне Онфим его, чем крест, привез! Так бы сейчас, р-раз, - и нет Белдуза! Уж я бы не промахнулся! Опыт есть… Никто в веси не может метать ножи так метко, как я!»

            Весь этот опыт Славки заключался в том, что, выпросив однажды у Милушиного мужа засапожный нож, он собрал всю детвору, нарисовал на маленькой дверце низенького амбара статной женщины фигуру половца и решил продемонстрировать свое мастерство. С криком: «Бей поганых!» он метнул нож. И надо ж такому было случиться: в этот самый миг дверца открылась, и в ней возникла вытаскивающая за собой тяжелую корзину хозяйка… Не будь ее, нож, конечно, вонзился бы прямо в сердце половца, а так…Прямо в хозяйку, чуть пониже спины! Как говорится, и смех и грех… Хорошо еще дело было не летом, а осенью, когда уже надевают более-менее плотную одежду…

            - Половцы! Половцы! – завопила женщина, решив, что в нее угодила вражеская стрела.

            Тревога была страшной. По лесам разбежалась разве что не вся округа.

            Дед Завид после этого собрался запороть Славку до смерти. Но Милушин муж, чувствуя свою вину, все-таки это он дал нож мальчишке, уговорил деда самому выпороть Славку. Он бил вроде не сильно. Так ему казалось, потому что Славко упорно молчал. Но ведь рука-то у него кузнецкая! А Славко молчал, потому что отец успел завещать ему жить по закону и совести. И коль он нарушил закон, то по совести обязан был молчать. Словом, когда Милушин муж увидел, что «нарисовал» на том месте, на котором Славко не мог сидеть потом месяц, то от жалости пообещал собственноручно выковать и подарить ему засапожный нож. Но – только когда тот поумнеет!

            «И почему я до сих пор не поумнел?» - с досадой вздохнул Славко.

В этот момент хан произнес имя Мономаха, и Славко насторожился.

            А не засаду ли они держат тут их князю? Дед Завид, бывало, рассказывал, что Мономах не любит ездить с большой охраной. И вообще оружие и княжескую одежду он возит за собой в телеге - первое на случай военной опасности, а вторую надевая только при въезде в город… И еще дед говорил, что потерять Руси сейчас Мономаха, все равно что лишиться собственной головы.

            А не обезглавить ли решили одним ударом Русь половцы?

            Хан Белдуз у них самый отчаянный, с такого станется…

            «Ну что ж, - решил Славко. – Тогда пусть поживет! Если только Мономах появится, я сразу выскочу, крикну ему о засаде, и он сам расправится с моим кровным врагом! Меня, конечно, сразу убьют…»

            Замечтавшись, Славко представил, как будет встречать его тогда родная весь: в повозке с зажженной в скрещенных руках свечой. Как будет заламывать руки, вспоминая, что это он спас ее сына, Милуша. И сокрушаться, что не успел выковать засапожный нож, ее муж. Как запоздало будет рыдать, прося прощения и твердя, что так не ценил Славку, дед Завид. И сам Мономах своими руками наденет на его еще теплую шею золотую наградную цепь - гривну…

            «Бр-рр! Почему она такая холодная?» - вдруг чуть было не взвизгнул Славко. И только тут обнаружил, что задремал, а за гривну принял упавший на него с куста комок снега…

            Оглядевшись, он понял, что комок упал не случайно.

            Прямо под куст, за которым он прятался, кто-то бросил голову налима. Очевидно, она была так страшна, что даже Узлюк не рискнул съесть ее… И тем не менее, Славко поглядел на нее с благодарностью – ведь не будь тогда у него на спине этой рыбы…

            «Надо быть внимательней! – обрывая себя на посторонней мысли, решил он. - А то Белдуз такой гривной наградит, которая петлей называется, да на этой же елке повесит!»           Нет, надо лежать тихо и терпеливо ждать, что станут делать дальше половцы…

5

Вспомнив отца, Славко вновь с ненавистью покосился на хана.

            Чем дольше лежал под кустом, наблюдая за половцами, Славко, тем все больше и больше не мог ничего понять.

            Не отдыхать же они сюда и есть налима пожаловали?

            Тогда зачем?

            Он мучительно искал ответ на этот вопрос, присматриваясь к каждому взгляду, прислушиваясь к каждому слову врагов, но это еще больше запутывало его.

В довершение всего, среди бела дня где-то вдалеке послышался волчий вой. Его сменил второй, ближе. И наконец, уже рядом – третий…

            «Что это? Волки луну с солнцем перепутали?» - удивился Славко, однако Узлюк, неожиданно задрав голову, тоже завыл по-волчьи. И тогда он понял, что это - дозорные половцы подали своим какой-то сигнал, а тут ответили, что слышали.

            - Уходить надо, хан! – с тревогой сказал Узлюк. – Там что-то случилось!

            - Но выли не по три раза, а только по одному. Значит, это всего-навсего кто-то едет! Причем не такой уж и нужный нам! - поправил его Куман.

            - По два раза! – упрямо стоял на своем стрелок.

            - Нет, по одному! – уверенно повторил старый половец. – Просто лживое эхо ты принял за верный звук!

            Хан недовольно оглядел обоих и приказал одному из своих воинов:

            - А ну-ка, уз-знай, что там такое!

Половец быстро вскочил на коня и помчался выполнять приказ хана.

            А тот, нанизав на услужливо протянутый ему Узлюком ошкуренный прут новый кусок налима, жадно откусил и блаженно зажмурился:

            - Все думают – набег, набег… А мы тут с-сидим, рыбу едим! М-ммм! Вкус-сную! Сам Мономах, наверное, такую не часто ес-ст!