Брайан Грейзер - Любопытный – значит успешный книга о том, как владение информацией позволяет владеть миром Страница 21

Требует ли любопытство работы? Конечно, да.

Даже если ты любопытен от природы, что бы эта фраза ни означала, задавать вопросы, осмысливать ответы, решая, о чем тебе это говорит и какие еще вопросы следует задать, – это работа.

Я, действительно, думаю, что любопытен от природы, но я еще и работаю над своим любопытством всегда, круглые сутки, вот уже почти 60 лет. Иногда нужно напоминать себе, что следует включить любопытство. Если кто-то говорит тебе «нет», это может легко сбить с толку. Можно так растеряться в ситуации отказа, когда не получается то, над чем работаешь, что забываешь задавать вопросы: а что собственно происходит? Почему мне говорят «нет»?

Когда испытываешь страх перед публичными выступлениями, можно впасть в такую рассеянность и прокрастинацию, что вместо того, чтобы взяться за дело, только и пытаешься от него ускользнуть. Это продлевает беспокойство и не способствует подготовке, а только мешает. Речь сама не напишется, и единственный способ справиться с переживаниями по поводу выступления – работать над ним.

Я обнаружил, что, задействуя любопытство, чтобы обходить отказы, будь то «нет» других или «нет» в собственном сознании, я научился нескольким полезным способам, как преодолевать сопротивление и добиваться поставленной цели.

Отличный совет мне дал однажды мой давний друг Герберт Аллен, банкир и создатель выдающейся конференции медиа и технологий, которую он каждый год устраивает в Сан-Валли, Айдахо (Allen & Co. Sun Valley Conference). Много лет назад он сказал мне: самый сложный звонок делай в первую очередь. Это может быть звонок тому, от кого боишься услышать что-то неприятное или кому сам должен сообщить неприятные новости. Это может быть тот, с кем нужно встретиться лично, но кто, возможно, тебя избегает. Конечно, Аллен выражался фигурально. «Самым сложным звонком» может быть и электронное письмо, которое нужно отправить, или разговор, который нужно лично провести с кем-то в офисе.

Как бы то ни было, причина, по которой та или иная задача кажется «самой трудной», в том, что она пугает. По какой-то причине неприятен либо сам разговор, либо его исход. Но Аллен вел к тому, что эта задача не станет менее неприятной в полдень или в 16:30. Наоборот, беспокойство по поводу сложного дела будет омрачать весь день. Это будет отвлекать и, может быть, отражаться на эффективности работы. И определенно, вы будете чувствовать себя скованно.

«Самый сложный звонок делай в первую очередь». Это вроде не совсем о любопытстве, и не совсем о решимости – здесь и то, и другое. Это храбрость, характер. Возьмись за то дело, которое должно быть сделано – неважно, что тебе не хочется его выполнять, – и реши его.

Потом и дышится легче, а остаток дня становится ярче. На самом деле, может даже измениться рабочий план. Появляется уверенность в решении любых дальнейших вопросов, потому что самое неприятное было сделано в первую очередь. И хотя результат самого неприятного «звонка» обычно бывает именно таким, каким его себе представляешь, иногда и здесь бывают неожиданности.

На первый взгляд всегда кажется, что задавать вопросы – значит признавать свое невежество. Как же может признание своей некомпетентности стать путем к уверенности?

Это одно из замечательных проявлений двойственной природы любопытства. Оно помогает справиться с незнанием и путаницей, развеять туман и неопределенность, снять разногласия. Любопытство может подарить вам уверенность. И решимость. А вместе они помогают ставить амбициозные цели. Так можно перешагнуть через многие «нет», независимо от того, слышишь ли их от окружающих или ощущаешь внутри себя.

Если поставить любопытство на службу своим мечтам, оно поможет воплотить их в жизнь.

* * *

Около десяти лет назад в нью-йоркском журнале о стиле W напечатали материал обо мне под заголовком9 «Король киноиндустрии Брайан Грейзер, чьи фильмы собрали 10,5 млрд кассовых сборов, пожалуй, один из самых успешных продюсеров в городе и уж точно самый узнаваемый. Может, все дело в прическе?»

В Голливуде она, конечно, знакома всем. В других городах мира многие могут не знать моего имени, но знают мои работы, – «Игры разума», или «Замедленное развитие», или «Код Да Винчи» – а некоторые знают и прическу.

«Тот голливудский товарищ с торчащими волосами» – так меня часто описывают.

Эта прическа – часть моего имиджа, моего образа. И это не случайно. Конечно, не случайно, раз я каждое утро должен укладываться гелем!

Но мои волосы – это не только каприз моды, и не просто вопрос личного вкуса. После того, как мы с Роном Ховардом сняли несколько фильмов, у меня в Голливуде стала складываться репутация. До Рона мне было, разумеется, далеко, он был звездой, режиссером и символом эпохи. А я был продюсером, да еще и новичком, особенно по сравнению с Роном. Но мне хотелось произвести впечатление. Голливуд – страна стиля, где очень важно то, как ты себя преподносишь. Большинство из тех, кто здесь работает, очень хорошо выглядят. Это их стиль. Но это не мой случай, и я это понимал.

В то время, когда мы с Роном запускали Imagine в начале 1990-х, продюсерская братия Голливуда сформировала некий собирательный образ. Это была группа молодых успешных людей, выпускавших громкие, агрессивные фильмы. Они и сами были шумными и напористыми, «крикуны», которые иногда руководили своими коллегами, швыряя в них реквизит и повышая голос. Многие в этой когорте носили бороды. Бородатые жесткие мужчины, выпускающие жесткие фильмы. Это совсем не про меня. Я не снимал громких картин, да и растительность на лице мне не идет. Кроме того, мне довелось поработать с парой таких «крикунов» в начале моей карьеры. Я не люблю, когда на меня орут, и сам не люблю повышать голос.

Но мне не хотелось просто затеряться на заднем плане. Я понимал, что нужно как-то себя обозначить, стать запоминающимся. Потому вопрос, что носить и как выглядеть, меня тогда занимал. Все сложилось само собой в один прекрасный день в 1993 году, когда мы плавали в бассейне с моей дочкой Сейдж, которой тогда было примерно пять лет. Вынырнув на поверхность, я провел рукой по мокрым волосам – получился взъерошенный ершик. «Классно смотрится!» – сказала Сейдж. Я посмотрел в зеркало и подумал: «И правда интересно». С того самого дня я поднимаю волосы гелем. На мою прическу тут же обратили внимание, она вызвала бурную реакцию. Я бы сказал, что процентов двадцать пять сочли ее прикольной.

Еще пятидесяти процентам было любопытно: «А как вы так ставите волосы? Зачем?» Некоторые из моих знакомых как раз относились к этой категории любопытствующих. Они спрашивали: «Брайан, что с твоими волосами? Что это ты надумал? C чего ты стал так укладываться?»

И были еще другие двадцать пять процентов, которых моя прическа раздражала. Они бесились. Стоило им только взглянуть на мою прическу, они сразу решали для себя, что я какой-то придурок.

Но мне все это нравилось. Мне действительно доставляло удовольствие видеть такие диаметрально противоположные реакции. Ведь моя прическа вызывала интерес ко мне. Начав так укладывать волосы, я стал замечать, что люди обсуждают меня, думая, что я не слышу: «Что это с Грейзером? Что он делает с волосами?» Майкл Овитц, знаменитый агент и серый кардинал Голливуда, поднимался в профессии вместе со мной. Он меня уговаривал: «Не укладывай волосы так, тебя не будут воспринимать всерьез деловые партнеры». Из-за моей новой прически некоторые решали, что я самонадеянный и заносчивый.

На самом деле я как-то понял, что Голливуд делится на две категории – представителей бизнеса и искусства. Я думал, что с такой прической я попадаю в категорию артистов, в которой мне комфортнее. Но походив так несколько месяцев, я действительно стал задумываться, не стоит ли бросить это дело. Казалось, слишком многие об этом говорят. Однако тут я осознал: да, прическа вызывает любопытство в отношении моей персоны, но действительно интересно то, что реакция людей на мою шевелюру больше говорит не обо мне или моих волосах, а о том, что они сами собой представляют. И я стал видеть в своей прическе своеобразный тест для всех и вся. Мне казалось, что так я получаю истинное видение того, как ко мне относятся, быстрее, чем если бы я ждал, пока это отношение как-то проявится. В итоге я так и оставил все, как есть.

В каком-то смысле, прическа служит и еще одной цели. Она помогает людям понять, что «этот парень не совсем такой, каким кажется». Он немного непредсказуем. Я не готовая упаковка, обернутая полиэтиленом. Я немного другой. Вот почему моя прическа имеет значение. Голливуд и шоу-бизнес – это очень тесный мир, и как в любой индустрии, в нем есть довольно четко сформулированная система правил, ритуалов и традиций. Чтобы все получалось, этим правилам нужно следовать. Поймите, я всего лишь делаю на голове ежик с помощью геля для укладки, такой незначительный фокус, а некоторые совершенно сходят от этого с ума. И это не просто несколько человек, а примерно каждый четвертый. Моя прическа не оказывает ни малейшего влияния ни на сценарий, ни на режиссера, ни на участников съемок, она никак не меняет коммерческие перспективы фильма или сборы первого уикенда. Но многим, и в том числе некоторым весьма важным людям, она доставляет неудобство.