Эрик Каплан - Санта действительно существует? Страница 21

Неужели все так и есть? Нет, все гораздо глубже. В одной из версий скетча, которую я нашел в интернете, владелец наконец признается, что сыра у него нет. Тогда покупатель говорит: «Я задам вам этот вопрос еще раз, и, если вы скажете “нет”, я прострелю вам башку». Продавец отвечает «ладно», покупатель снова спрашивает, есть ли у него сыр, слышит ответ «нет» и достает пистолет.

Так что же, «Монти Пайтон» считают, что все вопросы нужно решать насилием? В еще одной слегка измененной версии скетча, попавшей на пластинку «Галстук в тон носовому платку» (1973), владелец признается, что намеренно тратил время покупателя, хотя ему известно, что тот в итоге его застрелит.

Покупатель: «…у вас вообще-то есть сыр?»

Продавец: «Да, сэр».

Покупатель: «Я задам вам этот вопрос еще раз, и, если вы скажете “нет”, я прострелю вам башку. Итак, у вас есть сыр?»

Покупатель: «Значит, нет?»

(Достает пистолет и стреляет в продавца.)

Покупатель: «Какая бессмысленная трата человеческой жизни».

Почему владелец магазина признается, что у него нет сыра? Вероятно, в конце концов он предпочитает честную смерть жизни во лжи. Или он настолько глуп, что не верит, будто покупатель способен его убить. Или, возможно, он открыл сырную лавку без сыра именно потому, что захотел умереть подобным образом — как человек, не оскверненный сыром.

Когда мы смеемся над чем-то недопустимым, становится понятно, что юмор сродни мистике, он говорит нам то же, что и она, но не попадает в ее ловушки (или делает это намеренно). Не хочу показаться пафосным — или хочу, но только уникально, по-своему, — но юмор безграничен. В ту секунду, когда мы придумываем оправдание для смеха, он перестает быть забавным и становится постыдным. И это тоже смешно. Логика надеется, что она сможет раз и навсегда понять и определить человека. Однажды мы будем знать все факты на свете и иметь какие-то соображения относительно каждого из них. Логика имеет конец, а вот юмор — нет. Если вы сформулируете собственную теорию юмора, вы сами сможете над ней посмеяться. В действительности это легче, чем вы думаете. Сначала вы говорите: «О’кей, я все понял. Я считал, что недопустимо смеяться над шутками Сары Сильверман о психически больных детях и над анекдотами Шиммеля про рак, обнаруженный у его сына, но теперь я думаю, что это нормально. Сара Сильверман ничего не имеет против людей с задержкой развития, а Шиммель всего лишь притворяется. На самом деле он не рад, что его ребенок заболел. Из книжки Каплана про Санту я узнал, что черный юмор на самом деле никого не оскорбляет, а помогает лучше понять парадоксы жизни. — А сказав так, вы можете добавить: — Я не шучу про людей с отклонениями. Я стараюсь объяснить эту шутку идиотам». Сначала вы нейтрализуете юмор, объясняя, что допустимо, а что нет, а затем делаете шаг вперед и снова вступаете в область недопустимого.

Мне кажется странной идея объяснять людям хорошие шутки и тем самым портить их. Она совсем не веселая. Что смешно, так это книжка о Санта-Клаусе, полная философии и приколов про рак. Ну, или все это было смешным, пока я вам не растолковал смысл.

Глава 9

Боль — это юмор минус время

В телесериале «Теория Большого взрыва» есть эпизод, который прекрасно подходит к одной из тем этой книги. Он поднимает вопрос о том, могут ли наука и рациональное мышление объяснить людей и человеческую жизнь, и если да, то в какой степени. Шелдон Купер, самовлюбленный и холодный физик, и его девушка, нейрофизиолог Эми Фара Фаулер, спорят о том, какая из наук справится с этим лучше. За разговором они подсаживаются к своим друзьям в столовой Калифорнийского технологического института.

Шелдон: «Приветствую».

Леонард: «Привет».

Шелдон: «Я пригласил Эми, чтобы показать ей кое-что из того, чем я занимаюсь».

Эми: «Очень впечатляюще. Для теоретической работы».

Шелдон: «Что это сейчас было? Снисходительность?»

Эми: «Извини, я недостаточно ясно выразилась? Я хотела сказать, что по сравнению с нейробиологией, которая имеет практическое применение, теоретическая физика — это… как бы так сказать… миленько».

Леонард и Говард: «О-о-у!»

Шелдон: «То есть ты хочешь сказать, что нейробиолог вроде Бабинского может достичь таких же высот, как физики Клерк Максвелл или Дирак?»

Эми: «Именно так. Бабинский ест дираков на завтрак и испражняется клерк-максвеллами».

Шелдон: «Возьми свои слова обратно».

Эми: «Ни за что. Мы с моими коллегами описываем неврологический субстрат, на котором основывается глобальная обработка информации, необходимая для когнитивных процессов, включая процессы научного познания. Соответственно, моя работа ipso facto имеет большее значение для ordo cognoscendi. То есть она важнее всех его исследований. Ну и, по умолчанию, ваших тоже».

Леонард: «Извини, я все еще пытаюсь представить себе испражнение клерк-максвеллами».

Шелдон: «Погодите-ка! Но если теория великого объединения объясняет все на свете, значит, ipso facto, она объясняет и нейробиологию».

Эми: «Да, но если моя работа увенчается успехом, то я смогу воспроизвести твои мыслительные процессы, которые привели тебя к созданию теории великого объединения, и, соответственно, подчинить твое сознание своей парадигме».

Шелдон: «Что за оскорбительный психологизм! Еще Готлоб Фреге в 1890-х годах сказал, что это полная чушь!»

Эми: «Судя по всему, мы зашли в тупик».

Шелдон: «Согласен. Выдвигаю предложение немедленно расторгнуть наши отношения».

Эми: «Поддерживаю».

Шелдон: «Возражения отсутствуют?»

Все: «Не-а, нет-нет».

Шелдон: «Предложение принято. Хорошего дня, Эми Фара Фаулер».

Эми: «Хорошего дня, Шелдон Купер».

Говард: «Ох уж мне эти женщины! И жить с ними невозможно, и их гипотезы опровергнуть не получается».

Шелдон: «Аминь, брат».

Этот эпизод полон противоречий. С одной стороны, кажется, что физика должна объяснять биологию. С другой стороны, и биология должна объяснять физику. С интеллектуальной точки зрения, мы мечемся между двумя вариантами. Но писатель (то есть я) подходит к этому эпизоду с юмором. Юмор чем-то похож на мистику, потому что он не пытается разрешить парадокс, а принимает его как естественную часть жизни. Он похож и на логику, потому что не дает нам просто наслаждаться парадоксом, а позволяет увидеть его со стороны и критикует оба его элемента. Мы видим, что и позиция Эми, и позиция Шелдона неверны, так как они оба игнорируют еще один уровень происходящего — тот факт, что они встречаются, ссорятся из-за своих взглядов и пытаются сохранить собственную индивидуальность.

Кроме того (я надеюсь), эта сцена показывает, что хороший юмор приносит нам удовольствие. Возможно, оно объясняется разрядкой напряжения, которое накапливается, когда наш мозг мечется от одной половины парадокса к другой. Или же ему просто нравится метаться. Как бы там ни было, юмор помогает нам принять две разные части себя, интегрировать их и жить с ними дальше.

В конце этого эпизода Шелдон и Эми мирятся и снова становятся парой. Это традиция. С древнейших времен комедии всегда заканчивались свадьбой, потому что юмор объединяет — и людей в семейные союзы, и раздробленные части нашего сознания в единое целое.

На нейробиологическом уровне юмор и смех связаны с системой игры, которая, по мнению ведущего нейрофизиолога Яака Панксеппа, возникла в процессе эволюции еще у крыс. Крысам нравится щекотка, они любят играть и смеяться34.

Над какими парадоксами смеется крыса? Возможно, ее забавляют противоречия вроде «Сейчас я укушу вон ту крысу, или нет, сейчас она укусит меня». Игра — это веселое взаимодействие с другими живыми существами, в котором лидерство постоянно переходит от одного участника к другому.

Ученые доказали, что в игре двух детей (или двух крыс) один участник не может победить более чем в 70% случаев. Если вы побеждаете чаще, это уже не игра, а издевательство над слабым.

Юмор позволяет нам точно так же взаимодействовать друг с другом — переключаться между ролями начальника и подчиненного, победителя и проигравшего. Мы играем с противоречивыми идеями и половинками парадокса. Резкий переход от одной половины к другой заставляет нас смеяться — но только если мы все делаем правильно. Если нет, то мы превращаемся в интеллектуальных хулиганов. Я заставляю вас причинить себе вред вашими собственными словами, а затем, смеясь, спрашиваю, зачем вы себя обижаете.

В отличие от логики юмор (как и мистика) принимает противоречия. Он объединяет две половины парадокса в большее и живое целое, не отказываясь ни от одной из них. В отличие от мистики юмор (как и логика) не является авторитарным35. Он указывает на противоречия и дает нам инструменты для их разрешения. Но по сравнению с логикой юмор позволяет нам подходить к собственным ограничениям с большей мягкостью и сопереживанием. Итак, именно юмор в состоянии примирить мистику и логику.