Наталия Сухинина - Где живут счастливые? Страница 22

Все ушли. Надежда устало опустилась на стул. С утра на ногах. Книги тащила на себе в двух больших спортивных сумках, торты к чаю тоже сама, гостей приглашала, обзванивала. Конечно, президент фонда - слово обязывающее, но для неё оно сводится к черновой работе. Много ходит по разным кабинетам. Не будем говорить сегодня о тех, кто смотрит на президента благотворительного фонда «Свет мой» оловянными глазами, не понимая никак: и что это она так суетится? Ну болеют дети, ну умирают...

Говорят, от тюрьмы и от сумы не зарекаются. А еще от болезни. Думается, каждый, кто имеет, слава Богу, здорового ребёнка, посочувствует тем, у кого ребёнок больной. И - поможет, чем в состоянии. Книгами, карандашами, кексами к чаю, фруктами в подкрепление, деньгами, а то и словом добрым, руками ловкими.

В фонде-то рук не хватает. У президента их «сего две, а этого количества при грандиозных планах недостаточно.

Помогают, много помогают. Оловянные глаза - это исключение. Люди российские - сердобольные, жалостливые. Ко многим обращалась, и все с готовностью предлагают помочь.

Да, больные тяжёлым недугом дети очень нуждаются в нашей помощи. Вот и ещё статистика: из двенадцати тысяч больных лейкозом в Москве ежегодно умирают около ста пятидесяти. Наверное, эту цифру можно сократить, если каждому будет дело до этой статистики. Ведь это очень страшно, когда умирают дети.

Много лет назад выпускнице второго медицинского института Надежде Тимофеевой пришлось заплатить высокую цену за свою неспособность отгородиться от детской боли. Непрофессионально? Так что же тогда профессионализм? Хороший врач, наверное, именно потому и редкость, что непросто, мучительно взваливать на себя чужую беду как она есть, целиком и переживать её, как свою. И страдать, нестерпимо страдать, наблюдая, как день ото дня гаснет взгляд ребёнка, слабеет тоненькая ручка, едва удерживающая почти незаметный уже пульс.

Тётя Надя, все говорят, я умру скоро, а как это, что такое умру? — бледная девочка на больничной койке доверчиво смотрит в её глаза.

~ Понимаешь, - она присаживается на краешек кровати, — у нас в отделении есть тихий час. Это когда Дети обязательно должны отвернуться к стенке и поспать. Ты же знаешь, что такое спать? Знаешь. Вот и здесь так же. Ты уснёшь, это такой тихий час. Очень тихий час...

— Понятно, — девочка облегчённо улыбается, - это просто тихий час.

Тихий час. Маленький ангел дождётся своего тихого часа, и ничто не изменится на земле. Великие катаклизмы и великие подвиги, великие интриги и великие предательства - всё будет идти своим чередом, в спешке, в неразберихе, в календарном калейдоскопе будней и праздников. Только место маленькой любознательной девочки в больничной палате займёт другая маленькая девочка и тоже обратит к тёте доктору свои доверчивые глаза. И доктор станет бороться за её жизнь, забыв про отдых, про собственное здоровье, про собственные силы и про то, что «так нельзя и так непрофессионально

Есть люди для праздников. Их пребывание в этом мире тоже похоже на праздник. К ним тянутся, они желанны и очень благополучны. Но ведь сплошным праздником не прожить никому. Беда не обходит наши дома, не скроешься от неё, не убережёшься. Поэтому есть люди для беды. Вернее, для того, чтобы этой беде не поддаться, чтобы противопоставить ей мужественное сердце и крепкую волю. Люди эти - лоцманы в житейских бедах, и каждый раз, ведя нас по курсу беды, они и сами могут налететь на мель или подводный нежелательный риф.

Редкая человеческая порода. Надежда Тимофеева из неё. Нет в этом никакого сомнения. Её дело благородно, необходимо и очень хлопотно. Никто не будет делать его за неё, а значит, с неё и спросится.

Весенний праздник. Поздравления, пожелания... Поздравить и пожелать звоню и ей, радуюсь, что услышу сейчас звенящий голос-колокольчик. Но слышу приглушённое, тихое «Алло».

Звоню поздравить. А Вам что же, нездоровится?

Нет-нет, — она торопится развеять мои опасения, _ со здоровьем всё в порядке, печалюсь вот, что сделала человеку больно. Позвонила маме, у которой мальчик-подросток болен лейкозом. «С праздником, - говорю ей, - поздравляю». А она: «Я, Надежда Константиновна, вот уже шесть лет этот праздник не отмечаю». «Почему?» - спрашиваю. « Да Володе моему именно в этот день поставили диагноз, какие уж тут торжества...» — вот и не нахожу теперь себе места, зачем человека расстроила.

Пытаюсь успокоить её, говорю всякие дежурные слова: вы ведь не знали, вы ведь не нарочно. Она соглашается...

ГДЕ ЖИВУТ СЧАСТЛИВЫЕ?

Это перед самым Новым годом, всего за несколько часов до него, мы, измотавшиеся от предновогодней суеты, торопим время - скорее бы уж, всех дел не переделаешь. А за месяц до праздника, когда хлопоты ещё только обозначились в нашем календаре приятными мыслями о подарках, о новом рецепте пирога, о купленном к случаю платье или хотя бы ненадёванной кофточке, светло на душе, желанно. Скоро Новый год...

В это самое время я и встретила его на автобусной остановке, весёлого, бородатого, бодрого, будто только что из-под ледяного душа и - нетерпеливого к жизни. Из большого рюкзака его торчал пучок чего-то бело-рыжего.

Борода, - заговорчески прошептал он. - Там у меня борода, а ещё варежки, а ещё кушак и красная шуба с белой оторочкой.

Дед Мороз! - догадалась я. - Виктор Иванович, ты опять в Деды Морозы?

Попросили на нашем заводе. Не отказался. Нельзя отказывать людям в радости. Тем более, детям.

Мы попрощались, предварительно пожелав друг другу в Новом году всего самого, самого... А через две недели встретились вновь. Но уже в автобусе и времени для разговора было минуты три.

Где борода, где кушак? И куда вообще Дед Мороз делся? - пошутила я, очень обрадованная встрече.

А он шутку не поддержал.

Сдал костюм, сдал. Хватит. Отыгрался. Больше не

уговорят.

А как же радость? Нельзя отказывать людям...

Он посмотрел на меня тяжёлым взглядом и направился к выходу, бросив:

Заходи. Поговорим, если интересно. Жена будет рада, да и дети тоже.

Я махнула рукой человеку, которого не узнавала. И, конечно, позвонила вечером.

Приходи. Чаю заварю фирменного, с душицей, мелиссой и чуть-чуть смородинового листа.

И вот сидим на кухне. Пьём фирменный чай, а разговор никак не начинаем. Помогла фотокарточка, сиротливо притулившаяся к будильнику. Борода, кушак, с белой оторочкой шуба. Рядом Снегурочка, воздушная, изящная.

Узнаёшь?

Тебя-то, конечно, а вот девочку...

Мальчик это. Мой Андрей.

Сидящий рядом Андрей смущённо улыбнулся.

За что тебя отец в Снегурочки-то определил?

Деньги нужны, - просто ответил мальчик. - Папе за Деда Мороза заплатили, мне за .Снегурочку. В два раза больше получилось. Зачем на стороне-то искать? Для нас деньги нелишние.

- Андрей, - обратилась я к мальчику, когда отец вышел. - Что-то я насчёт Нового года никак не пойму. Случилось что? Почему папа такой напряженный. Да и ты…

— Он очень переживает, очень. Мы несколько дней по квартирам холили, нам столько адресов дали, только успевай, и, представляете, в каждом доме беда. Ну не совсем беда, а будто не праздник. А папа, он же артист! Он и стихи подготовил, прибаутки всякие, а было такое, что молчал. Входил и молчал. А один раз даже заплакал. Я сам видел.

Фирменный чай с мелиссой и чуть-чуть смородинового листа. Грустные глаза всегда весёлого человека. Четырнадцатилетний Андрей. Фотокарточка, за которой тикает будильник. Жена, приютившаяся рядом с вязанием. Не буду пересказывать рассказ Виктора Ивановича. Пусть расскажет сам. Так вернее.

Накануне вечером дома репетировали. Я заготовил подробный список детей: возраст, пол, имя. Хотелось каждого чем-то неожиданным порадовать - стишком, песенкой, фокус показать. Подарки, так договорились на заводе, родители купят сами и припрячут до случая. Я приду, они мне вручат потихоньку, известное дело...

Первыми мы поехали куда, Андрей, я что-то не помню? Да, да, к одной нашей вахтёрше, у которой дочь уехала в Китай на заработки и оставила ей дочку, внучку, значит. Вахтёрша в внучке души не чает. Купила ей в подарок набор детской посуды - чайник, блюдца, хорошенькие такие, по синему фону розовые цветочки. Я эту посуду в мешок и вперёд.

Машенька? Тебя Машенька зовут? Долго я до тебя добирался, Машенька, лесами, полями шёл, устал. Дай деду стул, дочка. Дед с дороги отдохнёт.

Маше лет десять. Из-под насупленных бровей смотрит на меня немигающими глазами. Стул не даёт. Подсуетилась бабушка, ткнула под меня табуретку, усадила.

Стишок, Машенька, стишок расскажи, - заволновалась бабушка.

Сама рассказывай, — отрезала внучка и опять на меня - немигающими глазами.

А мне куда деваться? Надо продолжать игру, отрабатывать трудодни.

Ну не надо стишок, не надо. Сейчас мы тебе подарок дадим. Что у нас, внучка, в мешке для Машеньки?

Внучка, пошарив для порядка в мешке, вытащила коробку с посудой. В глазах девочки затеплился интерес к жизни.