И. Халатников - Дау, Кентавр и другие Страница 25

Учеников Ландау легко идентифицировать по списку, состав­ленному Ландау в конце 1961 г. (накануне трагической катастро­фы), в который он включил всех учеников, сдавших «теоретиче­ский минимум», начиная с 1933 г. Но названных мной выше двух имен в этом списке вы не найдете.

Об Аркадии Мигдале Ландау мне говорил, что тот был осво­божден от сдачи «теоретического минимума» при поступле­нии в докторантуру Института физических проблем (1940 г.), поскольку приехал из Ленинграда в Москву уже зрелым физи­ком. Виталий Гинзбург был формально учеником И.Е. Тамма, однако тесно сотрудничал с Ландау. Результатом этого сотруд­ничества явилась популярная работа по теории сверхпроводи­мости, за которую он впоследствии получил Нобелевскую пре­мию. Хорошо известно, что по стилю работ легко определить принадлежность авторов к школе Ландау. В этом смысле Миг­дал легко узнаваем.

Хотя Аркадий Мигдал не опубликовал ни одной совмест­ной работы с Дау, но его постоянное участие в семинарах и его дискуссии с Ландау на равных обеспечивали ему заслу­женное место авторитета в окружении Ландау. У Аркадия с Дау отношения был дружескими, именно Ландау ввел в обра­щение ласковое имя «Миг». Друзья его называли также АБ. Шутки и розыгрыши, которые устраивал Миг на семинарах, широко известны и стали уже фольклором.

У меня создалось впечатление, что какой-то элемент рев­ности в их отношениях был. Это, конечно, чисто субъектив­ное впечатление, и существовало оно на уровне интуиции. В знаменитой работе по теории сверхтекучести (1941 г.) име­ется сноска, из которой следует, что предположение о суще­ствовании в сверхтекучем гелии бесщелевых элементарных возбуждений — «фононов» — было независимо высказано Мигдалом. Поскольку идея фононов является ключевой для тео­рии, можно предположить, что Мигдал мог остаться не впол­не удовлетворенным этой ссылкой. Хочу подчеркнуть, что ни Ландау, ни Мигдал этого вопроса в разговорах со мной не касались ввиду его деликатности.

Осенью 1945 г., когда я начал работать с Ландау в Институ­те физических проблем, Мигдала я уже там не застал. К этому времени он перешел в Лабораторию № 2 (ныне Институт им. И.В. Курчатова) по приглашению Игоря Васильевича. Миг­дал был уже заметной фигурой в области физики атомного ядра. За короткое время вокруг него собралась большая группа талантливой молодежи, которая теперь представляет школу Мигдала в этой важнейшей области физики.

И.В. Курчатов был всецело поглощен свалившимся на него гигантским атомным проектом, из-за чего он был лишен мно­гих радостей жизни, ему явно не хватало дружеского общения, поэтому дружба с АБ была той отдушиной, которая позволяла не только дела обсудить, но и пошутить и вволю посмеяться. Те, кто встречался с Игорем Васильевичем, помнят его моло­дые, озорные глаза.

Личность АБ оказала огромное влияние на его учеников, поэтому можно говорить о школе Мигдала. Его ученики также узнаваемы, как и ученики Ландау. Мигдал, естественно, был удовлетворен своим положением в «Курчатнике», но в конце 60-х годов, когда для ученых приоткрылись границы и им стали разрешать поездки за рубеж на международные конференции, а некоторым даже и на длительные сроки, у АБ возникла из­вестная неудовлетворенность, так как он был лишен открыв­шейся возможности. Мигдал был натурой артистической, для него широкая аудитория была жизненно необходимым усло­вием его творчества, поэтому невозможность поездок за гра­ницу переживалась особенно остро.

Сын АБ — Саша Мигдал — в это время уже был старшим научным сотрудником в Институте теоретической физики им. Л.Д. Ландау. Поэтому АБ хорошо знал «либеральные» по­рядки нашего Института. Конечно, выехать за границу из Ака­демии наук было значительно легче, чем из Курчатовского ин­ститута. Но даже среди академических институтов Институт Ландау отличался тем, что его сотрудники сравнительно сво­бодно ездили в краткосрочные поездки за границу. Это во многом объяснялось тем, что атмосфера в Институте не по­зволяла парткому мешать поездкам людей за рубеж.

Однажды АБ обсуждал со мной свои проблемы, и мы при­шли к заключению, что ему следует перейти в наш Институт. Примерно в это же время Володя Грибов также решил пере­ехать в наш Институт. Таким образом, возникала возможность появления в Институте двух лидеров в области физики эле­ментарных частиц. Конечно, проблемы АБ с выездом были лишь поводом для перехода в наш институт. В действительно­сти здесь он приобретал партнеров и оппонентов равного себе класса. Переход Мигдала в Институт Ландау был формализо­ван довольно быстро. Я позвонил Анатолию Петровичу Алек­сандрову, директору Курчатовского института, — этого требо­вали правила отношений между друзьями. Анатолий Петрович, естественно, немного огорчился, но понял, что переход АБ в интересах науки.

С появлением АБ заметно усилилась критическая атмосфе­ра Института, в особенности на семинарах. Хорошо известно, какую роль в создании школы Ландау сыграли его четверго­вые семинары в «Капичнике», на которых Дау демонстриро­вал свою блестящую способность критического анализа. Но Ландау был выдающимся универсалом, одинаково владевшим всеми областями теоретической физики. Поэтому когда мы создавали Институт, то он, как говорилось выше, задумывался как «коллективный Ландау». АБ был широко образованным физиком, одинаково сильным в широком диапазоне — от фи­зики ядра до электронной теории металлов. При этом он был способен быстро включаться в новые задачи. Все это сыграло важную роль в усилении творческой атмосферы в Институте. Но есть еще один аспект в жизни Института, где роль АБ была неоценимой. '<Коллективный Ландау» представлял собой бу­кет ярких личностей со сложными характерами. В Институте не было конституции, все решения принимались по прецеден­там и на основе консенсуса. Хотя для всех лидеров интересы Института были превыше всего, потребность самоутвержде­ния иногда очень удлиняла дискуссии при принятии решений. Авторитет АБ и сила его убеждения позволяли во многих слу­чаях гасить пыл любителей дискуссии ради дискуссии. Поэто­му АБ стал для меня одной из основных опор в Институте, он играл роль своеобразного стабилизатора.

В 1989-1990 гг., когда центробежные силы, которые дей­ствовали в стране, не обошли Институт, начавшаяся «утечка мсзгов» сильно ударила по Институту. Я стал искать нетривиальные решения для того, чтобы затормозить этот процесс, хотя прекрасно понимал, что колесо истории остановить нельзя. Как раз в это время АБ серьезно заболел, и тут я почувствовал, как мне его не хватает. Я помню один из наших последних разговоров, когда мы возвращались после ученого совета до­мой. Он тогда мне сказал: «У меня очень нехороший результат анализов». Я понял, что мы его теряем.

АБ был необычайно разносторонней и творческой лич­ностью. Он с одинаковой страстью занимался и теоретической физикой, и скульптурой в малых и больших формах, и про­фессиональным спортом. Он был одним из первых акваланги­стов в стране. Круг его близких друзей был широк. Назовем такие имена, как физик Бруно Понтекорво, поэт Михаил Свет­лов, художник Дмитрий Краснопевцев, скульпторы Владимир Лемпорт и Николай Силис. Жена одного из моих сотрудников недавно вспоминала, что она, будучи маленькой и любопыт­ной девочкой, часто встречала АБ в доме, где жили балерины Большого Театра. Сфера его «интересов» распространялась даже на балет.

Я уже говорил об остроумии АБ и его мастерских розыг­рышах. В январе 1958 г. все мы были вовлечены в подготовку 50-летнего юбилея Ландау. Вечер, который мы ему устроили в «Капичнике», был нетипичным и для академической среды, и для того времени. Официальные адреса сдавались на вешалке, а сам вечер проходил в форме капустника, который вел АБ. Аудитория в течение нескольких часов непрерывно хохотала. Приятно вспомнить, что почти через 30 лет мне посчастливи­лось принять участие в организации 75-летнего юбилея АБ в кафе на Новом Арбате. На этот раз капустник вел я.

Шутки и розыгрыши были неотъемлемой частью общения в нашей среде. АБ был признанным мастером розыгрышей. Благодаря широкой огласке одного из розыгрышей, придуман­ного мной, у меня также была репутация человека, которого следовало остерегаться. Я знал, что люди, любящие разыгры­вать других, сами часто боятся попадать в смешное положе­ние. Лишь однажды я не удержался от соблазна разыграть АБ сравнительно «ласковым» способом.

Начиная с 1961 г., мы регулярно каждую весну проводили на горном курорте Грузии Бакуриани симпозиумы по сверхте­кучести и сверхпроводимости. Все жили в так называемом «Доме физика», на котором базировалась лаборатория косми­ческих лучей, принадлежавшая Институту физики Грузинской Академии наук в Тбилиси. Директор этого Института Элевтер Луарсабович Андроникашвили был нашим общим с АБ близ­ким другом. АБ был докторантом у Ландау, а Элевтер был док­торантом у П.Л. Капицы почти в одно и то же время. Эти свя­зи, собственно, и объясняют наше появление в Бакуриани. На Бакурианских симпозиумах горные лыжи и теоретическая фи­зика были основными компонентами нашей жизни. АБ по своему характеру должен был быть первым везде, поэтому и горными лыжами он владел почти на профессиональном уровне.