Кирилл - Unknown Страница 25

— Я всегда тайно заглядывался на Мать Терезу.

— На ее ноги?

— Но не до такой степени.

Я улыбаюсь, но в уголке его рта залегла складка. Он не хочет продолжать разговор, который я начала. Я всю жизнь ненавидела назойливых любопытных. Я всегда считала, что дело личное каждого, как жить и что делать, и никогда не отличалась любопытством, не желая узнавать, чем занимаются другие люди. Даже когда они сообщали мне об этом, мне всегда становилось скучно, и я часто отвечала им в ответ, чтобы это их дело. Но сейчас впервые в своей жизни, я хочу узнать о его делах, а он не хочет делиться со мной этим. «Поделом мне», — полагаю я.

— Ты что-то скрываешь от меня, Джерон?

Он морщится.

— Возможно. Но это не важно.

— Хорошо.

Он крепко обнимает меня, прижимая с усилием к себе. И я вдруг понимаю, что это очень важно. Его секрет очень важный.

— Ты что-то делаешь совместно с Эбени?

Тишина.

— Может быть, — его голос очень тихий.

— Ты не можешь сказать мне?

— Скажу, но не сейчас. Мне нужно доверять тебе, — мой желудок ухает вниз. Каждой клеточкой своего тела я знаю, что он не трус, но мне не нравится то, что он сказал.

— Хорошо.

— Хочешь в джакузи? Я включил его.

Я чувствую тяжесть на сердце, но знаешь, что? Я не собираюсь показывать ему свое дерьмо. Я тут с ним исключительно только ради секса. Все остальное неважно! Но по какой-то странной причине чертовы слезы начинают собираться в уголках моих глазах. Почему?

— Пойдем, — говорю я высоким, радостным голосом, вскакивая на ноги. Не слишком ли высокий голос, Билли? Ты ревнуешь? Нет, бл*дь, я не ревную. И я не в отчаянии. Я не разбита. Просто разозлилась. И разозлилась на секс, которым занимаюсь с ним. И буду занимать до тех пор, пока его член не умрет.

Мы направляемся к джакузи и секс становится диким и злым и, несмотря ни на что, я чувствую потрясающий оргазм. К тому времени, когда мы заканчиваем, Джерон как-то странно на меня смотрит.

— Билли?

— Черт с тобой.

Я спешу на кухню и наливаю массивный стакан рома, и выпиваю его, словно молоко. У меня перехватывает дыхание, мне кажется, что я могу сжечь одним своим вздохом все вокруг.

Он стоит в дверях.

— Что гложит тебя?

— Ничего не гложит меня. — Мудак. И сердце вдруг постепенно успокаивается и наступает состояние покоя. Это не его вина, а моя. Я думала, что я свободно могу заниматься сексом, не желая быть собственницей этого мужчины, ревнивой собственницей и сумасшедшей. Но на самом деле я не могу. Я хочу назвать его своим и только своим. Мне не нравится в наших отношениях присутствие Эбени. — Просто оставь меня в покое.

— Это из-за крабов?

— Иди к черту. Не раздражай меня. Я не хочу с тобой разговаривать.

— Хорошо, что ты хочешь? Я хочу поговорить с тобой.

Я начинаю наливать еще один стакан, он подходит и забирает его у меня из рук. Я сердито гляжу ему в лицо.

— Это тебе не нужно.

— Как ты смеешь! — я буквально кричу на него.

— Смею, потому что мне не все равно.

Вот оно — что-то важное! Что-то яркое и настолько живое, сильное, даже лучше, чем химический выброс гормонов происходит у меня в голове. Светится. Горит. На материке мужик трахает проститутку, собака тащит еду из закромов, такси сворачивает, избегая столкновения с автобусом, мужчина покупает девушке выпить. Я смотрю в изумрудные, зеленые глаза Джерона, они полны мучительного блеска.

Ты пожалеешь об этом, Билли Блэк.

Да? Может быть. Возможно, он обманул меня, но с того места, где я стою его глаза чистые и прозрачные, открывающие всю его душу. Просто масса и масса честности. Он хватает меня за руку и притягивает к своему крепкому телу. Странно, я не могу даже представить, его тело мягким.

— Я хочу быть внутри тебя все время, — говорит он.

— И я хочу быть внутри тебя все время, — признаюсь я. Моя рана тут же затягивается, кровотечение останавливается. Ах, вот как ты легко можешь меня исцелить.

Он целует меня. Я отодвигаюсь, хватая ртом воздух, мне следует оставить его в покое, но я не могу. Я не могу оставить его в покое. Мне необходимо узнать правду, даже если она причинит мне боль.

— Кто такая Эбени?

— Ты что, ревнуешь?

— Нет, я бл*дь не ревную.

— Тогда это не имеет значения.

Я смотрю на него исподлобья.

— Я не хочу быть с кем-то, у кого есть подружка.

— Почему?

— Что ты имеешь в виду, почему? Ты знаешь какую-нибудь другую женщину, которая согласна мириться с этим дерьмом?

— Но ты не похожа на других женщин. Ты неординарная, и именно это и привлекло меня в тебе.

— Ладно, я ревную, — кричу я. — Ослепительно ревную. Настолько ревную, что готова выцарапать тебе глаза. Теперь, кто, черт возьми она для тебя?

— Она не моя подружка. Я работаю с ней.

— Ты не продаешь недвижимость, не так ли?

Он улыбается, но грустной улыбкой.

— Ты проницательна.

— Эрин сказала мне, что у них есть здесь поговорка, что твой рот не задерживается ни на одной, поскольку твои ноги несут тебя тут же в другую сторону. Почему ты тогда представил ее, как свою девушку, Джерон?

— Она хороша для прикрытия.

Я с трудом сглатываю. Я хотела же давно узнать все, и теперь дойду до конца.

— Зачем тебе прикрытие?

— Я вор драгоценностей, Билли.

19

Я моргаю.

— Ты, бл*дь, кто?

— Я вор, крадущий драгоценности, — медленно и четко говорит он.

— Что это значит, черт возьми? — требую я.

— Это значит, что я нацеливаюсь и краду самые редкие, самые ценные камни на земле.

— То есть, если ты вскрываешь сейф и там есть наличные, ты не берешь их, так что ли?

Он пожимает плечами.

— Я был бы рад, но не наличные привлекают меня изначально.

Я качаю головой с удивлением.

— Так ты преступник? Обычный преступник.

— Это с одной стороны, — говорит он совершенно невозмутимо.

— А с другой?

Он пожимает плечами.

— С другой – это полузабытая форма социальной мести.

— Социальной мести? Полузабытая? — Какого черта это значит? Я так ошеломлена тем, что он мне сообщил, что это не укладывается у меня в голое.

— Тебе никогда не приходило в голову, что распределение богатства в обществе с самого начала неправильное? Возмутительно богатые, до безобразия богатые стали только лишь потому, что использовали различные легальные и нелегальные способы украсть его. Все, что я делаю — это восстанавливаю баланс.

Я резко выдыхаю.

— Ты серьезно.

— Да, вполне. Я — хищник, но только на ультра-шикарную, богатую часть общества. Одно это поднимает меня над воровством. Спускаясь до угощения великолепных столов, покрытых столовом серебром и изысканными блюдами, я нахожу свое место для себя.

— Это звучит так — зачем работать, если можно украсть? — с сарказмом спрашиваю я.

Он разводит руками.

— Это присутствует.

— Это профессия, при которой ты все время висишь на волоске. Рано или поздно тебя поймают. Ты знаешь это, не так ли?

Он улыбается.

— Знаю. Мастеров криминала нет, это из области фантастики, в реальной жизни они не существуют. Но, в конце концов, это всего лишь одна жизнь. Что важнее? Сколько вздохов смогу сделать? Или сколько получить моментов, захватывающих дух? Моя совесть чиста. Я умру мирным человеком.

— Это неправильно. Ты воруешь у людей.

— Поверь мне, я очень тщательно выбираю свои цели. Почему я еще ни разу не попался, потому что всегда оставляю сувенир себе на память, маленький след, который стоит за ними. Поймай меня и сувенир станет достоянием общественности. Эти люди-лжецы, мошенники и педофилы, для которых потеря ювелирного украшения равна, словно потерять ненароком перчатку в парке на прогулке. Иногда они специально устраивают собственные «взломы» и через несколько месяцев или даже лет получают страховку.

Я хмурюсь.

— Разве ты не должен об этом сообщить в полицию, особенно про педофилов?

Он горько смеется.

— Когда я сообщил впервый раз в полицию, то был еще слишком молод. Это было настолько шокирующим и ужасным, что мне казалось, что общество должно узнать о двойной жизни многоуважаемого общественного деятеля. Я послал копию отвратительной записи анонимно в полицию и СМИ. Ждал, причем много дней, и угадай что случилось? Ничего. Ничего не изменилось. Мы живем в садо-мазохистской культуре, Билли. Это любопытный парадокс нашего общества, что не существует ограничений для большинства увлекающихся садистическим поведением, и между теми, кому поручено предотвращать подобные действия: судьями, комиссаром полиции, полицейскими, прокурорами, политиками, владельцами целых отраслей, медиа-магнатами... они покрывают друг друга.

— Итак, ты типа Робин Гуда?

— Это один аспект. Присутствует еще один более убедительный аспект. Я делаю это, потому что испытываю необъяснимое влечение к опасности. Даже будучи ребенком я испытывал такое чувство, психологи называют его «хронически скучающим». Мне необходимо больше драйва, чем другим. Я нюхал клей, курил, бухал, трахал все, что движется, принимал наркотики, дрался, совершал случайные акты вандализма, был мотогонщиком и просто пытался развеять скуку. Первый раз я украл, когда мне было шестнадцать. В конце нашей улицы был очень большой дом, где жила всего лишь одна вдова. Когда она умерла, дети начали борьбу за наследство, и дом оставался пустым несколько лет. Я ворвался в него однажды вечером.