Санин Евгений - Мы - до нас Страница 27

            Поначалу Илья не понял до конца всех тех изменений, которые произошли в его судьбе. Горе от потери отца и деда затмили все остальные мысли. Во время отпевания, похорон он не замечал каких-то особенно сочувственных взглядов и значения некоторых сказанных в его адрес слов.

            И только потом, когда на вопрос, почему князь Владимир не привез с собой Гориславу, тот отвел в сторону глаза и каким-то чужим голосом сказал, что Горислава теперь не сможет с ним видеться, он вдруг понял, что с ним случилось самое страшное, что может произойти в юности с любым рюриковичем. Лишившись деда, он еще мог стать владетельным князем после отца. Но так как погиб, не успев взойти на стол, и тот, он по закону лишался всякого права на княжество. То есть, становился изгоем.

            Несколько раз князь Владимир пытался уговорить великого князя выделить Илье хоть маленький град, но тот неизменно отвечал, что бессилен перед законом, данным самим Ярославом Мудрым.

            И началась для Ильи долгая полоса скитаний и борьбы с сомнительной надеждой, а если честно, то безо всякой надежды на счастливый случай, который снова поможет ему сделаться законным князем…

            Наконец, к нему обратился с обещанием серьезной поддержки, решивший породниться или хотя бы войти в союз с князем Владимиром, разумеется, как только настанет для этого подходящий момент, Борис Давидович.

            Тогда-то и произошло их первое и последнее, после того, как он стал изгоем, свидание с Гориславой.

            Они стояли на берегу пруда, в котором было много одолень-травы. Ее белые кувшинки с зелеными сердечками могли радовать своей красотой кого угодно, только не их.

            Стоял июль, макушка лета. И плакучие ивы роняли частые слезы в воду, слушая их негромкий разговор.

            - Ну так что? – в который раз спрашивал он у нее и в который раз слышал один и тот же ответ:

            - Я согласна!

            - Может, все-таки передумаешь?

            - Нет! Я готова бежать с тобой хоть на край света! Ты и в рубище нищего будешь мне так же люб, как и в княжеском плаще…

            - Княжеский плащ… Что ты можешь понимать в этом. Ради него я… я… - он оборвал себя на полуслове и снова спросил: - Итак, ты согласна?

            - Да! Да!

            Князь Илья осторожно обнял девушку, и та сделала попытку высвободиться из его рук:

            - Боязно обниматься… Грех!

            - Бежать на край свет не страшно, а обниматься с любимым - грех? Ничего, мы все-таки обручены! – успокоил ее он и, сам отстранившись, вздохнул: - И потом, как знать, может, я это в последний раз обнял тебя. Время сейчас такое, да и судьба моя такова, что в любой момент все может оборваться единым разом…

            - Ты говоришь такие страшные слова и так мрачен сегодня…

            - Меня сделали таким…

            - Я знаю это. И все бы отдала, чтобы еще хоть раз снова увидеть твою улыбку. Я все готова для этого сделать… - прошептала Горислава.

            - Тогда, едем? – уже окончательно спросил князь Илья.

            - Прямо сейчас? – с готовностью посмотрела на него девушка, но он, приостанавливая ее порыв, покачал головой:

            - Нет, как только даст знак один человек, обещавший мне помочь вернуть этот княжеский плащ…

            Борис Давидович, все лето и осень выгадывавший, где и с кем ему выгодней быть, вспомнил о нем, точнее о союзе с князем Владимиром, только зимой. И Горислава сразу отозвалась на зов своего любимого. Поехала с ним. Ничего не понимая, перешла в руки Бориса Давидовича, который лишь посмеявшись над князем Ильей, вместо обещанной помощи, выгнал его вон из своего терема. Казалось бы, князя Илью должна была ослепить ярость от такого коварства и обмана обидчика. Но вместо этого он, наоборот, словно прозрел и, содрогнувшись от того, что едва не потерял, попытался выкрасть Гориславу, но неудачно, и князь Борис, едва ли не со всей дружиной, бросился за ним следом.

            Полутьма поруба стала сгущаться на глазах. Князь Мстислав прищурил глаза, чтобы от боли и стыда не видеть света даже от свечки…

            …Продолжая думать о той погоне, он вдруг зримо вспомнил совсем другую, давнюю - от самого князя Андрея Суздальского, который, вроде, никогда за ним не гонялся, всегда поручая это другим... И почему-то уже была не зима, а лето…

            Впереди было огромное болото, со спасительным за ним лесом, которое он в спешке принял за луг, и где сразу стал увязать сам и убегавшие с ним люди.

            Огонек свечи неожиданно превратился в высокое солнце, которое ему уже никогда не суждено было увидеть…

            Какие-то люди, ноги которых почему-то не увязали в трясине, бросились к нему на помощь. Среди них были его дед, отец, мать…

            «Странно! – с удивлением подумалось князю. – Оказывается, они живы?! Для чего же тогда я так страдал, только зря считаясь изгоем?!»

            Он хотел радостно крикнуть им, что здесь, что видит их, но вязкая тина уже плотно залепляла ему рот и даже нос. Хрипя, задыхаясь, он дернулся и, разом приходя в себя от дикой боли в руке, открыл глаза.

            Над ним, зажимая ему рот и нос тряпицей, склонялся охранник.

            Князь тут же понял, что происходит. Только обожженная рука спасла его, приведя в чувство… Он собрал все свои силы и ударил кулаком по голове никак уже не ожидавшего сопротивления от полузадушенного князя, дружинника. Затем хлестнул по нему цепью, как можно дальше оттолкнул его от себя ногами и обессиленно прижался спиной к стене.

            Несколько мгновений они сидели молча, тяжело дыша, и с ненавистью глядя друг на друга.

            - Все равно я тебя порешу!.. - наконец прошептал охранник!

            - За что? – не понял князь Илья и услышал в ответ не оставлявшее ни малейших сомнений, что тот сделает все, чтобы сдержать свое слово:

            - Ты отнял у меня все! После того, как ты навел на мой город поганых половцев, да и сам прошелся по нему со своими головорезами не лучше их, я лишился отца и матери. Они заживо сгорели в моем родном доме. А жену и детей – навсегда увели на длинном аркане в полон… И где они теперь? Хорошо если стали рабами в православном Царьграде… Хоть в Божий храм разрешат иногда сходить и веру родную сохранят. А ну, как попали к туркам или арабам?..

            Князь Илья, слушая охранника, с каждым словом все ниже и ниже опускал голову.

            В другой раз он не сумел бы так близко принять к сердцу слов о чужой боли. Но тут так свежи были воспоминания от несправедливости своей собственной судьбы, что он вдруг, неожиданно для самого себя, понял этого, едва не убившего его человека. Точно так же, как у него самого отняли в жизни все самое дорогое и главное, так же и он полностью обездолил его.

            Можно, конечно, было возразить, что его вынудили встать на такую дорогу. Но стало ли бы тому от этого легче?

            И ничего не ответив, он снова стал смотреть огонек свечи, которая всего минуту назад уже казалась ему последним светом в его жизни…

2

Стас был на вершине блаженства.

            Река, обтекающая широким изгибом зеленое поле с леском, встретила пришедшую к ней в гости молодежь ослепительно синей, манящей улыбкой.

            Студенты, высоко задирая ноги, дружно вбежали в нее, заплыли на самую середину и так резвились там, что, казалось, даже вода вскипала вокруг них.

            Стас, Лена и Ваня держались особняком, на мелководье, где вода едва доходила до шеи. К ним подплыла было Юля, но несмотря на то, что Лена обращалась с ней, как с близкой подругой, вскоре почувствовала себя лишней и отплыла к остальным.

            Пару раз Лена попыталась объясниться и попросить у Стаса прощения, но тот тоном компьютерщика с доброй улыбкой останавливал ее:

            - Много текста!

            И они говорили обо всем, что угодно, кроме того что случилось, даже темы исчезновения плиты и всего, что связано с этим не касались. Слишком светло, красиво и радостно было вокруг, чтобы хоть чем-то, хоть на время омрачать себе настроение.

            - А этот Молчацкий, вроде, как даже совсем ничего! – когда заговорили о будущей постановке, заметила Лена.

            - Ах, так! – притворно возмутился Стас и потянул к ее шее свои руки. - Да молилась ли ты перед купаньем, Дездемона?!

            - Теперь ты ревнуешь? – засмеялась Лена и вдруг серьезно попросила: - Не надо, никогда и ни к кому меня не ревнуй. Я ведь больше в духовном смысле… Ведь главное не то, каким он был, а каким стал!

            - Верно! – согласился Ваня, нырнул и, вынырнув, закончил: - Отец Михаил так и говорит: нужно ненавидеть не самого человека, а грех, который в нем! Это между прочим, и к тебе относится, Ленка!