Александр Баунов - Миф тесен Страница 27

В общем, если мальчик, вместо того чтобы в десятом классе рваться на танцы, читает Евангелие или какую другую духовно-приходскую литературу, велика вероятность двух пересекающихся событий: что он уверовал и что он гомосексуален. Не обязательно это главное (и тем более единственное) объяснение, но весьма возможное. Из глубины обычно и воззвах.

Хорошо, что это сейчас все такие информированные: интернет, сайты, приложения, кино, — а в прежние-то времена, пока мальчик разберется, что с ним да кто он, да отыщет скудные сведения, а он уже давно в церкви, а то уже и начал церковную карьеру. А попробуй из церковной карьеры выйти: церковную карьеру оставить, и сейчас — скандал, а в прежнее советское время и вовсе только в истопники или лекторы атеизма, да и не у каждого хватит сил начать с нуля, да и что начать: вера-то вроде никуда не девалась.

Можно ее ведь и продолжать, карьеру-то, и стать святым епископом Гиппонским, молодой клирик-гей, скорее всего, так благонамеренно и думает. Августин сделался с божьей помощью отцом церкви, ну и я, хотя бы чадом, смогу.

Вот этот вот механизм юношеского обращения ежегодно приводит в церковь — западную и восточную, северную и южную — многие тысячи молодых людей. И многие сотни в ней остаются. И в мечети тоже давно попробовали. Странно звать неустроенных, а потом делать круглые глаза: откуда эти тут? Однако божья ли помощь подается не всем, то ли не все пришедшие в церковь путем Августина оказываются так же сильны духом, как Августин. И тут, бывает, начинается безобразие, описанное о. А. Кураевым, и появляются юные архимандриты на гоночных джипах, и происходят странные возвышения, и заговор молчания с увольнением тех, кто заговорил. В молчании вообще всё и дело.

Гигантская проблема церкви как раз в том, что она прекрасно знает, сколько приходит в нее благодаря гомосексуальности, которая, рассуждая светски, — один из действенных психологических механизмов обращения, а богословски — один из путей Господних, которые, как известно, не совсем для нас исповедимы, потому как Бог может использовать любой земной дискомфорт, чтобы привести человека к себе, и очень часто использует именно этот. Церковь знает это про себя, но боится сказать. Знает и прячется от минимально честного разговора на эту тему за штампами. Затыкает уши, машет руками на манер распугивания ворон: «Кыш, кыш, проклятые!» А уже 2 000 лет не разлетаются.

А ведь есть целых два способа остановить приток геев в церковь. Только первому церковь сама изо всех сил противится. Первый — это вложить в головы людям, в окружающую людей словесную среду столько долготерпения, спокойствия, разума и правды, а не истерики и лжи, чтобы гомосексуальный подросток не впадал в излишнюю скрытность, задумчивость и искание смысла: так, чтобы ему можно было просто расти вместе с просвещенными сверстниками, а не бежать и прятаться от непонимающего мира в церкви. Или, по крайней мере, бежать туда от мира по менее двусмысленной причине.

А второй способ такой: сделать церковь менее замороченной, без вот этого, знаете, излишнего гуманизма. Переориентировать ее с размышляющих, мятущихся, задумывающихся, неудовлетворенных на здоровых, нормальных, всем довольных, которым все ясно, которые хотят просто быть, как все, не хуже других. Тогда, правда, она перестанет быть христианской церковью. Это отчасти с ней у нас и происходит. Но тогда зачем волхвы с их Дарами?

О ПОВЕДЕНИИ БИЗНЕСА

«Утихомирились бури революционных лон», сняли мэра Москвы, заменили новым, «теперь поговорим о дряни» — о сносе компанией Capital Group доходного дома архитектора Кольбе и о прочих сносах домов иными предприимчивыми девелоперами. Компания считает, что снесла ка­кую-то дрянь, я считаю ровно наоборот. Но в нынешнем случае дело не в споре о ценности здания. Кажется, впервые в истории строительная фирма не просто уничтожила историческое здание в центре, а сделала это после того, как чиновники вручили им официальный запрет на снос, прямо на глазах у чиновников этот запрет вручивших. Это первый громкий снос эпохи Собянина, который обещал прекратить разрушение исторической Москвы, и к тому же вполне демонстративный: мэрия, судя по всему, действительно была против.

Несмотря на то, что дом был внесен в реестр памятников, в декабре 2010 года Capital Group получила от Москомнаследия разрешение на «разборку фасада». Однако, судя по всему, чиновников-градоохранителей с тех пор кто-то сильно напугал, и они передумали. Даже известно кто: новый мэр уволил первого старого замглавы Москомнаследия Романа Васильева, который это самое разрешение на разбор дома Кольбе подписал.

Москомнаследие отозвало свое разрешение на разбор фасада, представитель мэрии прибыл на стройплощадку и вручил компании соответствующее уведомление. Однако и после этого вольные каменщики из Capital Group руками подневольных таджиков продолжили сносить дом Кольбе и не оставили от него камня на камне. Волен оказался русский каменщик, я бы ограничил. Теперь какой другой каменщик почувствует себя связанным городскими запретами? Что это за бумажка? От мэра? Что такое мэр? Одеколон?

Саморегуляция откладывается

Мы, журналисты, ну и вообще неравнодушная российская общественность, каждый день волнуемся за бизнесменов, переживаем. Ночей не спим. Каково им, бедным, под гнетом инспекций и запретов? Освободите бизнес от проверок! Заводы — владельцам, земля — арендаторам, вся власть — советам директоров!

Но мы и сами лукавим. Это ведь мы вернулись по кругу. В конце 80-х было популярно простое решение. Давайте сломаем командно-административную систему, раскулачим чиновников как класс, бюрократию и номенклатуру — в Сибирь. И все начнет само по себе пышно развиваться и само себя регулировать. Сломаем асфальт — и немедленно попрут цветы. Оказалось, что под асфальтом есть много чего кроме подснежников, кроме задавленных луковиц тюльпанов и нарциссов. Сломали — а там и жучки, и червячки. И они быстрее подснежников бегают.

Говорят, без государственного вмешательства рынок от­регулирует сам себя. Хорошо, чиновничество себя как класс скомпрометировало, это общее место: достать чернил и убрать чернильницу на место. Довольно плакать и все одно и то же квакать. Но пока мне как гражданину страны и бизнес тоже не доказал, что можно расслабиться и ему спокойно доверять. А то я не помню, как в 90-е в порядке саморегуляции столичного рынка недвижимости старушки — владелицы центральных московских квартир всё падали и падали из окон. Был у Хармса, был пророческий дар. С тех пор бизнес стал цивилизованней, старушки мирно гладят сухих и черных кошек, а тут — на тебе: то Сapital Group вылезет, то «Хромая лошадь», где хозяева устроили вечеринку с фейерверком, предусмотрительно замуровав окна-двери и обложив помещенье хворостом, а потом пытались разбежаться по заграницам.

Лошадь захромала, командир убит, враг вступает в город, пленных не щадя, причиняя жертвы и разрушения. Потому что некому было как следует крепким гвоздем — как Лютер свои тезисы на вратах Виттенбергской церкви, — прибить запрет на ворота стройки на улице Якиманка. И никто из коллег по рынку, бизнесменов-строителей, не осудил вольных каменщиков из Сapital. Никто не сказал: «Они позорят наше предпринимательское сообщество, а мы не такие, мы любим историческую Москву и так делать не будем, а хозяев Сapital не позовем на наш корпоратив»? Нет, сидят, ждут: если прокатит у Сapital, и мы начнем.

Раньше у нас была удобная возможность списывать все разрушения в Москве на прежнего мэра. Старик Батурин заметил особнячок, и особнячок сошел в гроб. Во всем виноват противоестественный союз мэра и жены-застройщи­ка. Но вот их уж нет, а особнячки все падают.

Давайте честно ответим на вопрос: если полностью отделить строительную церковь от государства и оставить бизнес один на один с городом — особнячки из окна будут падать медленнее или быстрее? Мой личный прогноз: в городе не останется ни одного подлинного исторического здания, кроме Большого театра и Кремля, да и вместо тех построят такие же, только лучше. Половина жителей Центрального округа съедет из аварийных и потому подлежащих немедленной реконструкции зданий эпохи эклектики, модерна, конструктивизма и сталинского ампира в социальные поселки за МКАД.

И только ли строительного бизнеса это касается? Ну, допустим, избавили мы хозяина плясового клуба «Лошадь» от инспекций, от которых, правда, как видим, толку не было. И соответственно — от взяток. И что он тут же накупит огнетушителей? И будет их раз в год менять? Напроводит сигнализаций новейших японских? Наделает запасных выходов с аварийным освещением — на случай полного обесточивания? (Обычно при пожаре гаснет свет, и люди в темноте в незнакомом месте не могут найти выхода.) Дверей понарубит новых, побольше, а старые расширит? Столиков рядом с ними не будет ставить, чтобы в случае чего выйти быстро? Билетов будет продавать согласно вместительности помещения и ни единым больше? А если бы закрыли «Лошадь» до пожара, так первыми бы мы и стонали, что давят инспекциями, житья от них нет.