Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 4 Страница 28

Т е н о р.  В фильме «Укрощение строптивой» Бартоны выступили не только как актеры, но частично – и как продюсеры. Отказавшись от гонорара, они тем самым вложили в производство два миллиона долларов. Это вложение принесло им доход в 12 миллионов. За участие в других картинах они тоже получали крупные суммы. К концу шестидесятых Бартоны сделались миллионерами, и это незаметно изменило и стиль их жизни, и круг знакомств, и манеру обращения с людьми. Вдобавок к домам в Швейцарии и Мексике они купили большую яхту, на которой могли с комфортом размещаться пятнадцать пассажиров, плюс восемь членов команды. В свое время она была построена экстравагантным англичанином, который установил в ней орган, чтобы иметь возможность выходить в море в штормовую погоду и слушать Баха под вой ветра. Корабль назвали по именам трех дочерей – Кэйт, Лиза, Мария: «Кализма».

Б а с.  Покупка обошлась в 200 тысяч и столько же ушло на ее переоборудование. Супруги не признавали скромность важной добродетелью и не собирались прятать свое богатство. Стоимость нового платья Элизабет могла составить годовую зарплату среднего служащего, при этом оно надевалось один раз. Ей была куплена норковая шуба за 125 тысяч, и она снялась в ней для обложки журнала «Лук». Она обожала драгоценности, и муж знал, что покупка нового камня безотказно сделает ее счастливой. В какой-то момент стало известно, что знаменитый богач Аристотель Онасис подарил своей невесте Жаклин Кеннеди украшение из рубинов и бриллиантов ценой в полмиллиона. Перещеголять, превзойти Онасиса стало навязчивой идеей Бартона. Он ввязался в аукционный торг за бриллиант в 62 карата – и после долгой борьбы с невидимыми конкурентами заполучил его для Элизабет за миллион сто тысяч.

Т е н о р.  Камень такой цены, конечно, должен был быть застрахован. Лондонская страховая компания «Ллойд» внесла в полис такие условия: ожерелье с этим бриллиантом должно храниться в специальном сейфе; надевать его для выхода в свет можно не больше тридцати дней в году; каждый раз при этом Элизабет должен сопровождать вооруженный охранник; если понадобится перевозка, ее должны осуществлять три специальных агента с одинаковыми портфелями, следующие разными маршрутами: один агент везет бриллиант, два других – для отвлечения грабителей.

Б а с.  Транжирство шло по многим направлениям. Бартоны покупали «ролс-ройсы» и «кадиллаки», картины Ван Гога, Дега, Моне, Пикассо, Рембрандта, Ренуара, Утрилло, вкладывали деньги в недвижимость, приобрели десятиместный реактивный самолет. Когда бухгалтер объявил им, что в кубышке показалось дно, они согласились сняться в фильме «Комедианты». Ричард должен был получить 750 тысяч, Элизабет – впервые меньше него: пятьсот.

Т е н о р.  Диктатор Гаити, Папа Док Дювалье, ненавидел роман Грэма Грина, грозил наслать на него либо убийц, либо страшную порчу с помощью шаманов вуду. Пришлось перенести съемки в Дагомею. В этой западноафриканской стране Бартоны, наконец, смогли отдохнуть от толп поклонников и от журналистов. На улицах их никто не узнавал. Однажды Ричард ушел гулять и долго не возвращался в отель. Встревоженная Элизабет побежала разыскивать его. В одном баре она спросила, не появлялся ли у них мистер Бартон. «Он белый или черный?» – спросил официант.

Б а с.  Говоря о транжирстве Бартонов, не следует все же забывать и об их щедрости. Ричард поддерживал стипендиями и пенсиями свою огромную уэльскую родню, оплачивал лечение заболевших и покалечившихся. К слугам супруги были неизменно добры, внимательны, отзывчивы. Их шофер Гастон сказал про своего нанимателя: «Если бы у всех были такие боссы, как мой, коммунизм исчез бы с лица земли». Тревога за безопасность детей тоже ложилась на Бартонов новым расходом: из страха похищения им приходилось содержать круглосуточную охрану каждого. Тратились они не только на предметы роскоши. В какой-то момент Элизабет подарила своему мужу – запойному книгочею – знаменитую серию «Библиотека для каждого», содержащую тысячу томов лучших произведений мировой литературы.

Т е н о р.  Донжуанство Ричарда, казалось бы, поутихло на время его брака с Элизабет. Ходили, правда, слухи о романах с Софи Лорен и с актрисой Женевьев Бижо, с которой он снимался в фильме «Анна на тысячу дней». Зато в эти годы Бартон мог позволить себе все больше времени уделять другой своей страсти: литературе. Он запоем прочитывал по нескольку книг в неделю. Романы, стихи, мемуары, пьесы, исторические исследования, путевые заметки – все находило в нем горячий отклик, давало пищу уму и сердцу. Он также вел подробный дневник, планируя в будущем сделать его основой для написания автобиографии. Не случайно литературная основа большинства фильмов, в которых он соглашался сниматься, была создана перьями писателей высокого класса: Жан Ануй, Грэм Грин, Джон Ле Карре, Кристофер Марло, Владимир Набоков, Джордж Оруэлл, Джон Осборн, Теннесси Уильямс, Шекспир.

Б а с.  Для биографов Бартона его огромный дневник представляет собой незаменимый источник. Он старается быть в нем предельно честным по отношению к себе, вглядывается в свои чувства и подлинные мотивы поступков. Пассажи, выражающие любовь к жене, сменяются горестными жалобами на нее: «Сегодня я безумно влюблен в Элизабет, и это отличается от того, как я люблю ее в остальные дни. Хочу обладать ею каждую минуту»; но в другом месте: «Последние шесть или восемь месяцев были чистым кошмаром. Наполовину по моей вине, наполовину – по ее... Что за странный мир! Прожили вместе восемь лет и остались совершенно чужими». Он сознается, что ему скучно быть с детьми, что он мечтает, чтобы они выросли и приезжали с визитом только на Рождество. Режиссер Майк Николс после съемок «Вирджинии Вулф» однажды сказал о нем: «В жизни не встречал такого одинокого человека».

Т е н о р.  В дневнике Бартон часто рассказывает о болезнях жены, и эти отрывки окрашены искренней нежностью и состраданием. Элизабет мучилась обильными кровотечениями, вызванными геморроем. Ее давление порой падало до 90. Ричард ухаживал за нею как профессиональная сиделка. В дневнике запись: «Бедная! Я орал на нее, обвинял в том, что это она сама доводит себя до такого состояния выпивкой и отсутствием дисциплины. Думаю, из страха за нее я орал на самом деле на себя. Господи, дай дожить до завтра!» После операции по удалению матки: «Провел два самых страшных дня моей взрослой жизни... Видеть любимое существо кричащим от боли, галлюцинирующим, то узнающим меня, то нет, и не иметь возможности помочь...»

Б а с.  К сорока годам Элизабет Тэйлор перенесла в общей сложности около тридцати различных операций. Ее болезни рождали сочувствие в муже, сближали супругов. Другой почвой сближения служила выпивка. В долгие пустые периоды между съемками им часто больше нечем было заполнить время. «Получил хорошее известие – значит, нужно выпить, – писал Бартон в дневнике. – Плохое известие – опять нужно выпить». Все же в какой-то момент Элизабет уговорила его показаться врачу. Тот пощупал печень пациента и до всяких тестов объявил, что ему необходимо «завязать», если он хочет жить. Испуганный Бартон послушался, вступил на тропу трезвости. Но оказалось, что без этого волшебного эликсира жизнь для него утрачивала всякую тень радости и надежд. Особенно, когда жена и друзья вокруг него продолжали предаваться утехам Бахуса. Случилось то, чего Бартон боялся всю жизнь: стать скучным, неинтересным для других.

Т е н о р.  Есть дневниковая запись, в которой он описывает, как однажды во время бессонницы он стал вспоминать выдающихся людей, с которыми ему доводилось встречаться. «С кем бы из них мне хотелось сейчас побыть? Черчилль? Нет, он монологист. Пикассо? Эгоцентрик. Дилан Томас? Блестящий, но вносит тревогу. Сомерсет Моэм? Этому только бы играть в бридж со слабаками. Джон Осборн? Ни капли юмора. Эдвард Олби? Я соскучусь с ним через день, а он – со мной. Гилгуд? Этому со мной неуютно».

Б а с.  Многие отмечали, что после нескольких стаканов виски в Бартоне умирал доктор Джейкил и просыпался мистер Хайд. Он с удовольствием повторял язвительные шутки и эпиграммы в адрес знакомых. «Майкл Редгрейв? Конечно, он влюблен в себя, но не уверен во взаимности». Мог не только злословить за спиной, но и оскорблять в лицо. Пожилой принцессе, оказавшейся рядом с ним на банкете, объявил, что среди собравшихся никто не сможет сравниться с ней в вульгарности. В адрес Гилгуда оскорбительно шутил по поводу его гомосексуализма. Лоуренсу Оливье говорил, что считает его «гротескным преувеличением актера – голая техника, никаких эмоций». Ральф Ричардсон славился своим умением держать паузу на сцене, но Бартон спросил его, не связано ли это просто с потерей памяти, с тем, что он пытается вспомнить нужные строчки.

Т е н о р.  И, конечно, очень часто Элизабет приходилось иметь дело с Ричардом-Хайдом. В дневнике он не раз спрашивает себя: «Из-за чего мы с ней постоянно ругаемся? Вот в эту самую минуту она вошла в комнату, где я сижу за машинкой, и мы снова сцепились. Ни один из нас не умеет уступить, и рано или поздно что-то между нами оборвется... С утра я радовался тому, что у меня не дрожали руки, но как только она вошла, они снова начали трястись... Если мы не можем понять и, хуже того, не можем выносить друг друга, то очень скоро наши пути разойдутся».