И. Халатников - Дау, Кентавр и другие Страница 29

Итак, академик Топчиев сообщил историю романа совет­ского ученого с француженкой, не скрыв, что ему известно содержание писем из Москвы в Париж. Эти письма, доложил он, наполнены такими подробностями любовно-интимного характера, что их в приличном обществе даже нельзя повто­рить. В заключение Топчиев произнес фразу, надолго став­шую крылатой: «Измена жене во время заграничной команди­ровки приравнивается к измене Родине». Справедливости ради следует сказать, что А.В. Топчиев был неплохим человеком и сделал очень много для Академии наук.

Под конец лишь заметим, что истории N была посвящена сатирическая поэма очень хорошего физика и поэта Миши Левина. Последние строки ее звучат следующим образом:

Идеен был Володя Продадищев,

Да разложился под конец.

Как известно, решение о поездках советских граждан за ру­беж, каждого в отдельности, принималось специальным по­становлением ЦК КПСС. На бюрократическом языке это на­зывалось «решением инстанций». Поскольку конкретные истории легче всего позволяют читателю окунуться в обста­новку тех лет, остановлюсь еще на двух эпизодах, так или ина­че связанных с предыдущими.

Где-то в 1961-1962 гг. делегация советских химиков выез­жала в Канаду на конгресс. Руководителем делегации был лау­реат Нобелевской премии академик Н.Н. Семенов, директор Института химической физики АН СССР. В то время он был также и вице-президентом Академии наук, и кандидатом в члены ЦК КПСС. Его членство в ЦК объяснялось тем, что Хрущев в то время сильно увлекался применением химии в сельском хозяйстве. Заместителем руководителя делегации был секретарь парткома одного из химических институтов АН не­кто Клочков.

Накануне отъезда из Канады, утром в холле гостиницы член нашей делегации, зять Семенова, будущий академик В.И. Гольданский раскрыл свежую газету и на первой странице с ужасом обнаружил сообщение, что доктор наук Клочков попросил политического убежища в Канаде. Когда Гольданский сказал об этом сидевшему рядом Семенову, то последний чуть не потерял сознание от предчувствия тех кар, которые должны обрушиться на его голову и на головы всех членов делегации по возвращении домой. И действительно, на длительное вре­мя были ужесточены и без того строгие правила по выезду ученых за границу. Запомнилась одна из принятых мер ввиду ее анекдотичности: перестали выпускать людей 60-летнего воз­раста, поскольку сбежавшему Клочкову было ровно 60.

Здесь сказывался принцип экономии мысли, который вы­нужден был применять аппарат ЦК КПСС из-за необъятного объема бессмысленной работы, которой ему приходилось за­ниматься.

Хрестоматийным примером этого принципа в действии мо­жет считаться тот факт, что на должность секретаря Президи­ума Верховного Совета Союза ССР всегда избирались грузи­ны, а один из его 25 членов должен был быть обязательно беспартийным и непременно ученым. Долгое время это место занимал замечательный математик и прекрасный человек, рек­тор Московского университета академик Иван Георгиевич Петровский. Высокое положение давало ему возможность де­лать немало добрых дел.

Во всех пока что приведенных мною эпизодах главные дей­ствующие лица — партийные деятели, но это не должно вызы­вать подозрения в тенденциозном подборе фактов. Скорее всего, дело тут просто в селективном характере моей памяти, а также и в том, что в те годы при составлении делегаций указанная категория ученых имела явное преимущество. Напомню, что все описанное случилось в конце 50-х — начале 60-х годов, когда поездки советских ученых за рубеж были редкостью, а появление их на международных конгрессах — большим со­бытием. Ландау выезжал за рубеж дважды, в 1929-м и в начале 30-х годов, после чего за границей не был никогда, несмотря на то, что избирался членом многих иностранных академий и неоднократно получал от них приглашения. Так, в 1957 г. Лан­дау обратился к президенту Академии наук с просьбой коман­дировать его в одну из европейских стран. Отдел науки ЦК КПСС, изучавший этот вопрос, затребовал из КГБ материалы о лояльности Дау. Таким образом и появилась на свет уже упомянутая «справка о Ландау» генерала Иванова. Ландау было отказано в выезде за границу. При этом, как следует из справ­ки, учитывалось и мнение сотрудничавших с КГБ «близких друзей» Ландау, настойчиво рекомендовавших не пускать его за границу.

Летом 1959 г. в Киеве состоялась очередная Международ­ная Рочестерская конференция по физике высоких энергий. Первая такая конференция состоялась в городе Рочестере (США), и с тех пор под этим названием проводится регуляр­но. Конференция была весьма многочисленной, представитель­ной. Буквально все научные звезды мира, работавшие в этой бурно развивавшейся тогда области физики — физике элемен­тарных частиц и физике высоких энергий — съехались в Киев. Это была одна из первых международных встреч такого масшта­ба, проводившихся в СССР (а может быть, и самая первая).

Советский Союз представляла многочисленная делегация, а так как конференция была международной, то состав нашей де­легации утверждался в ЦК. Руководителем назначили некоего М. Мещерякова, занимавшего должность начальника Главка ускорителей элементарных частиц Госкомитета по мирному ис­пользованию атомной энергии. То есть не ученого, а чиновника.

Ландау и я входили в состав делегации. Для Льва Давидови­ча это было счастливой возможностью встретить друзей, с ко­торыми он работал в Цюрихе и Копенгагене в начале 30-х. Ландау подолгу засиживался во время обеда с Виктором Вайскопфом, Рудольфом Пайерлсом и другими. Регулярно утром или вечером Мещеряков из Главка проводил совещание деле­гации. На одном из первых таких совещаний он произнес сак­раментальную фразу: «По-видимому, контактов избежато не удастся». У этого «руководителя» науки были свои представле­ния о характере научной работы.

Иногда на столе, за которым обедал Ландау со своими дру­зьями, появлялась бутылка сухого вина, как это принято во всем мире. Бдительный Мещеряков не прошел мимо столь кра­мольного факта. Было проведено закрытое совещание руко­водства делегации, где он потребовал принять «серьезные меры» к академику Ландау, который «систематически пьянствует с западными учеными». Надо иметь в виду, что Ландау вообще не употреблял спиртных напитков, разве что в исключительных случаях мог пригубить бокал. Этот факт был хорошо известен всем друзьям Дау, и поэтому на праздновании его 50-летия в 1958 г. в Институте физпроблем рядом с Ландау сидел «дежур­ный выпивала». Ландау чокался с поздравлявшими его друзья­ми, а содержимое бокала выпивал «дежурный выпивала» со специально приклеенным для этого случая красным носом. Что же касается «руководства» делегации, то оно, по моим наблюдениям, не просыхало, поскольку на научных заседаниях им делать было нечего.

Это была последняя международная конференция, в кото­рой участвовал Ландау, так как через два года, после трагиче­ской автомобильной катастрофы, такой возможности он уже больше не имел.

Во власти «инстанций»

Все, что было описано выше, происходило во времена хру­щевской «оттепели». Развенчание «культа личности», освобож­дение сотен тысяч политзаключенных из лагерей, «раскрепо­щение» крестьян и выдача им паспортов, общая демократизация жизни, получившая название «оттепель» — бессмертные за­слуги Хрущева. Однако страна оставалась закрытой. Правда, случались и проблески. Вспоминается Всемирный фестиваль молодежи и студентов в 1957 г., когда, несмотря на все приня­тые властями меры, «контактов избежать не удалось».

К сожалению, под конец пребывания Хрущева у власти тя­желый идеологический груз прошлого, а также, по-видимому, интриги его ближайших помощников разладили его отноше­ния с интеллигенцией, в частности и с Академией наук. Это совпало по времени с кампанией Хрущева по ограничению власти партийной бюрократии, у которой он незадолго до того отнял ряд привилегий. Все это в итоге и привело к заговору против Хрущева, который завершился приходом к власти его ближайшего «друга» Л.И. Брежнева.

Одна из последних «инициатив» Хрущева состояла в том, чтобы серьезно обсудить вопрос о закрытии Академии наук главным образом в связи с тем, что Академия отказывалась поддерживать сельскохозяйственную лженауку и ее предводи­теля Трофима Денисовича Лысенко (кстати, академика). От­дел науки ЦК КПСС при Хрущеве также проводил наукоборческую политику, оказывая поддержку всяческим проходимцам, прикрывавшимся идеологическими лозунгами.

Однако в сентябре 1964 г. было принято решение Совета Ми­нистров о создании в составе АН СССР Института теоретиче­ской физики. Но в Отделе науки ЦК с президентом Академии М.В. Келдышем отказывались даже разговаривать о назначении меня директором этого института. В те годы в Отделе науки еще играли важную роль люди, которые в свое время называли Ландау «дутой величиной, заслуги которой искусственно разду­ваются Западом». Но 14 октября 1964 г. состоялся известный пленум ЦК, на котором Хрущев был снят и где одним из глав­ных его прегрешений тогдашний идеолог партии М.А. Суслов назвал разлад отношений с Академией. Чиновники Отдела на­уки на это замечание немедленно прореагировали, и уже на следующий день затребовали мое личное дело.