Татьяна Харитонова - Правый Страница 3

-Вы, наверное, давно едете?

-Безумно. Целый день. В Саратове сели рано утром и тащимся еле – еле. А нам надо скорее.

-Всем надо скорее. Всю жизнь торопимся, скорее, скорее, а здесь, в поезде, можно остановиться, не останавливаясь. Вот парадокс.

-Парадоксы и размышления хороши, когда на душе спокойно. Тогда даже такой скверный поезд может радовать.

Женщина горестно вздохнула и уставилась в окно. В уголках ее глаз стали собираться слезинки. Малышка, казалось, ничего не замечала, она читала анекдоты, смешно шевеля губами, а особенно понравившиеся громко перечитывала, заливаясь веселым смехом.

Девочка была потрясающе красивой, этакой маленькой Шахерезадой. Гладкая смуглая кожа, большие карие глаза – яркие и выразительные, дуги бровей, как на картинке, и такие же тщательно прорисованные кармином губки, по-детски припухшие, с легкой готовностью к улыбке. Ей было лет семь. Длиннющая черная коса в руку толщиной не поспевала за ее резвыми прыжками, как змея перед Рики Тики Тави из сказки Киплинга, извивалась следом.

Девочка не расставалась с маленьким плюшевым медвежонком в забавном желтом беретике. Она привязывала к лапке поясок и таскала его за собой, как собачонку.

- Ася! Прекрати немедленно!

Но Ася и не думала прекращать, прыгала сверху вниз, хохотала, теребила смуглую руку в браслетах.

-Ася, сейчас получишь, нервов моих нет! Как не стыдно? Угомонись! – Женщина шлепнула девочку по попе. Та, ничуть не обидевшись, залезла на верхнюю полку и стала укачивать своего медвежонка, напевая ему песенку.

-Вы не расстраивайтесь, все когда – нибудь кончается, и это поездка, как ни странно, завтра уже будет позади. Нам надо учиться у детей. Ваша девочка нашла себе занятие и едет спокойно.

-Да уж, спокойно! Ася, не скачи, полку обрушишь! Пыль поднимаешь!

-Я и не скачу, это мишка скачет. Он в цирке работает.

-Что девочка! – продолжила женщина. - Ее проблемы решаются. Мама и бабушка. Ася! Прекрати.

-Мамочка, можно я к девочке, которая живет в начале вагона?

-Иди, только осторожно, не упади, не бегай! - браслеты взволнованно зазвенели.- Живет! Надо же.

-Вот она, детская мудрость. Жить везде, где оказался. И радоваться жизни. Как хорошо иметь дочку. Вы счастливая мама!

-Я бабушка. Она у меня растет с рождения. Дочь после школы уехала в Москву, поступила в институт. Это ранний ребенок. Она ее родила в пятнадцать лет. С парнем не сложилось. Он не был готов для отцовства, как она для материнства. Я взяла отпуск, у меня тетя была, правда умерла в прошлом голу. Помогала. Вырастили.

-Красавица она у вас.

-Да уж. На папу своего похожа. У него тюркская кровь. Вот и получилась восточная красавица.

-А что сейчас в Москву? К маме в гости?

-Да, везу к маме.

Голос женщины задрожал. Она отвернулась к окну, взгляд ее замер.

Аня деликатно уткнулась в книгу. Не хочешь, не рассказывай. Но что–то подсказывало – обязательно расскажет. Ася вернулась, и соседи стали готовиться ко сну. За окном быстро сгущались сумерки. Пробегающие домишки тонули в надвигающемся сумраке, и только окна вытаскивали их из темноты. В вагоне зажегся свет. Утомленная Ася после многочисленных споров – где ей спать? – уснула, обняв медвежонка и вытянув худенькие загорелые ножки на нижней полке. Бабушка прилегла рядом. В этой женщине было столько любви и заботы, спрятанной за нарочитой грубоватостью. Она заслонила девочку от сквозняков из окна, от случайного ночного падения, от взглядов. Но в этой заботе был какой-то надлом, какая-то обреченность.

Аня сидела и смотрела в окно. Ей очень нравилось вечером смотреть из окна поезда на дома. Светящиеся окна, калитки, огороды. Все было каким–то сказочным.

-Вы знаете? – голос соседки раздался неожиданно, – я ведь не знаю, что с нами будет. Едем, а куда?

-Вы же сказали, к дочери.

-Я ее не видела три года. Последний раз она приезжала, когда Асеньке было три с половиной. Устроилась в Москве. Хорошая работа. Говорила, что парень есть, любят друг друга. Может, даже поженятся. Естественно, про Асеньку она ему не сказала. Нас не приглашала, хоть Ася и просила.

-А что везете девочку в Москву?

-Болею. Надо ложиться на операцию. Ей не с кем остаться.

Голос женщины задрожал. Плечи сотрясались от рыданий.

-Не плачьте. Все будет хорошо. Надо верить.

-Во что верить? Я уже ни во что не верю. Представляете? Отдать Любаше Асю? Что она будет делать? Девочке в школу. Кто будет ею заниматься? Тетя Полина умерла так не вовремя. Хотя, разве можно умереть вовремя? Смерть, она не спросит. А Любка моя замуж вышла. Что она скажет мужу?

-Скажет, сестра. Что же тут такого?

-Мы и не знакомы, и на свадьбу не ездили. Они просто расписались, а потом ездили отдыхать. Любе придется обманывать мужа. Выдавать Асю за сестру. Ей это неприятно, я чувствую, поэтому она отгородилась от нас, как могла. Но муж у нее хороший. Она говорила мне.

-Вот видите, замужем, муж хороший. По документам Ася – сестра. Что не так? Не плачьте. Как вас зовут?

-Софья

-Вот видите, Софья. Имя у вас какое! Сам Бог велел вам надеяться.

-Да я стараюсь. Держусь. Меня даже мой диагноз не пугает. Хотя страшнее не придумаешь. Мне обязательно надо выстоять. Иначе Ася пропадет. Я знаю. Вот прооперируют, пройду курс химиотерапии и заберу ее обязательно. Мне лет десять надо у Бога выпросить, чтобы ее на ноги поставить…

В вагоне повисла тишина.

-Ой, извините, я на вас со своими проблемами. А вас как зовут?

-А меня Анна, просто Аня! И не извиняйтесь. Где еще выговоришься, как не в поезде? Расскажите, что у вас случилось.

Софья задумалась на секунду, сжала пальцы в ладошке и сняла свои браслеты:

-Это ведь моя вина, что Любочка ее родила в пятнадцать лет. Жила всю дорогу легко, весело. Я ведь актриса. Вечно на вторых ролях. Правда, когда помоложе была, были и главные роли. Но недолго. Театр – безжалостный товарищ.

-Это, наверное, очень сложная профессия?

-Я об этом никогда не задумывалась, просто, театр – это мое. Знаете, у меня к нему с самого начала, какое – то мистическое отношение. Запах театра ощущали? Волшебный. Первый раз попала туда в детстве. Родители отправляли на каникулах к дедушке.

-К дедушке? Обычно к бабушке!

-Бабушка была, но неродная. В смысле вторая его жена. Дедушка, впрочем, мало мной интересовался. С годами бывший кадровый военный, лощеный офицер превратился в тучного старика, подбирающего в парках чьи – то носовые платки и пустые бутылки.

-Я знаю, это проявление старческого маразма. У меня соседка такая была. Собирала всякую всячину.

- В прихожей у деда стояла картонная коробка из-под обуви, куда он складывал находки. Его жена, Анна Павловна, работала билетершей в театре оперы и балета. Я помню ее безукоризненно выглаженный строгий костюм, кружевную манишку вместо блузки. На шее застегивалась на пуговку. Помните такие?

-Помню, конечно, у мамы была.

- Все смешалось в голове провинциальной девочки – кружево манишки, запах театра, большая мраморная лестница с темно – красной ковровой дорожкой. Его величество Театр! Вот то, что манило меня, как сказка.

-Золотой ключик?

-Точно! Буратино с таким же восхищением относился к золотому ключику.

Женщины засмеялись. Соня смешно прикоснулась к губам ладошкой, посмотрела на спящую Асю, поправила простыню и перешла на громкий шепот:

-Бабушка Анна Павловна отвечала за правительственную ложу. Осматривала свои владения перед спектаклем.

-И вы с ней?

-Конечно, я за ней ходила по театру, как хвостик. Хотите чаю?

-А давайте! Только придется самим.

-У меня и кружки, и чай, и сахар. Я всегда в дорогу беру свое.

Соня сходила за кипятком, а Анна достала пакет с печеньем и конфетами. Тихо зазвенели ложечками.

-Хорошо, мы с вами одни. А то никому бы спать не дали. Ася не в счет. Спит, как убитая. О чем это я?

-О правительственной ложе

-Гости там бывали редко, но фотографии! Фотографии висели и с Гагариным, и с Брежневым, и другими неизвестными для меня в том возрасте официальными лицами. Бабушка очень гордилась своей ролью– хранительницы правительственной ложи. Я бродила за ней по анфиладам залов, уставленных изящной мебелью, вазами, цветами, коврами. Мне казалось, что я попала в сказку. Театральный сон, я так его называла, снился мне многие годы, и был самым счастливым…

Соня остановилась, задумалась. Ее театральные жесты, голос, вычурность фраз, как ни странно, нравились Ане, которую обычно раздражало все фальшивое и искусственное в людях. Но театральность Сони была ее частью, как браслеты, как горох на юбке.

-Расскажите, что дальше было, вы так интересно рассказываете.

-Спектакли я смотрела отовсюду, с балкона, из партера, если не было аншлага, из осветительной. Сидела, сжавшись в комочек среди софитов, и впитывала волшебное действо под музыку. Знаете, из осветительной было интереснее всего. Сцена была видна под углом. Край занавеса открывал для меня балерин, готовящихся к выходу. Они шептались о чем-то, хохотали, растирали свои изящные ножки, подпрыгивали.