Татьяна Харитонова - Правый Страница 4

-Расскажите, что дальше было, вы так интересно рассказываете.

-Спектакли я смотрела отовсюду, с балкона, из партера, если не было аншлага, из осветительной. Сидела, сжавшись в комочек среди софитов, и впитывала волшебное действо под музыку. Знаете, из осветительной было интереснее всего. Сцена была видна под углом. Край занавеса открывал для меня балерин, готовящихся к выходу. Они шептались о чем-то, хохотали, растирали свои изящные ножки, подпрыгивали.

-Я тоже всегда любуюсь балеринами. Они какие – то неземные.

- Издалека казалось, что это ожившие фарфоровые куклы в пачках. А прически! Гладко причесанные волосы! Ничем не прикрашенная красота! Шея, лоб, глаза! Все естественно, просто и красиво! Вы видели хоть одну некрасивую балерину?

-Отбор! Там не может быть некрасивых!

- И отбор. Но видели бы вы этих девочек, лягушат с закушенными губками у станка! Их же лепят. Лепят каждый день. Шейки, ручки, ножки. Балерины Дега, сошедшие с холста, получаются не сразу…

-Я видела эту картину, вырезала как-то в детстве из журнала « Работница».

- И вы собирали картинки из журналов?

-Конечно. В нашем детстве это было хобби многих.

- Точно.

Они немного помолчали, глядя в окно.

-Ну, а дальше?

-Дальше? Вот так я была насмерть заражена театром. Ужалена. Другая профессия не рассматривалась. Правда, я смутно представляла, в какой роли буду выходить на сцену. Для балерины явно никаких данных. Маленькая, пухленькая. Но упросила маму отдать в балетную студию.

-Вы занимались балетом?

-Ровно неделю! В темно – синем спортивном трико стояла у станка. На первом занятии жутко хотелось в туалет. От страха. А спросить разрешения у педагога, злой худощавой женщины не решалась. Да и не представляла, как буду снимать этот купальник с рукавами. В зеркале отражалось искаженное лицо юной балерины.

С балетом не получилось. Не получилось и с певческой карьерой. Голос был совсем не оперным сопрано. Оставалась единственно возможная роль, роль драматической актрисы.

-А где вы учились?

-Окончила институт культуры. Училась легко, особенно и не перевоплощаясь. Играла себя – наивную глупую барышню в кудряшках и розовых очках. Порхала по сцене, из общежития в общежитие, пока не родилась Любочка. А вскоре мне пришлось уехать, не смогла оставаться в этом городе…

Поезд постукивал по рельсам. Сон ушел. Тихий голос женщины уводил куда – то в маленький провинциальный городок к несчастной женщине, все время играющей чужие роли…

-А девочка, ваша дочь?

- Дочь? Пока я устраивала свою жизнь, она росла у мамы. Я не почувствовала материнства по- настоящему. Играла всю жизнь свою роль, и не поняла вообще. Что со мной происходило? Жила или нет? Что было свое, что чужое? Любочка пошла в первый класс. Опять мимо. Была очень самостоятельной. Бабушка умерла, дочка автоматически перешла ко мне, как новая роль. Роль матери. Выучила текст.

-Любочка! Обедай! Супчик на плите. Буду поздно. После спектакля задержусь. Делай уроки! Надень зимнее пальто. Холодно. Не промочи ноги.

Роль была скучной. Ни страстей, ни надрыва. Она и не болела. Удобная девочка. Бабушка приучила к самостоятельности. Она даже ужин мне готовила, когда я на вечернем спектакле. Правда, работу мою тихо ненавидела. Не театральная девочка.

-Странно. У многих актеров дети растут за кулисами.

-Это не наш случай! Любочка была как–то раз на премьере с мамой. Увидела меня в гриме, расплакалась, успокоить было невозможно. Пришлось маме с премьеры тащить ее домой. Теперь я понимаю. Она с такой радостью ехала ко мне, скучала, думала, что будет рядом, а вместо мамы – чужая женщина в гриме, в кринолине, в парике. Она испугалась и осиротела окончательно.

- Бедная девочка!

- Когда умерла ее бабушка, осиротела вторично. Домой я привезла не дочку, просто девочку, молчаливую, послушную. Мы долго привыкали друг к другу. В отличие от меня, актрисы, ей было трудно. Она по жизни искренняя, конкретная, четкая. Говорит, что думает. Всякое было, и ссорились, и мирились. Я иногда не понимала, кто я ей, мать или подруга, или соседка по квартире. Мы с ней такие разности! – женщина задумалась, глядя в окно. Наверное, видела в отражении свою прошлую жизнь.

-Гром грянул, когда она в пятнадцать лет забеременела. Тогда я поняла, что забыла текст, а вернее вовсе его не знаю. В моей пьесе все должно быть не так. Что говорить, что делать?

-Постойте. Так вы не догадывались, что у нее есть мальчик? Не говорили с ней?

-Нет! Она не делилась со мной! Хотела с ней поговорить, да все не получалось никак. Не могла найти слов. Да и казалось мне, что успеется. Вот и успелось.

-Вы знаете, у меня сын. Мне еще сложнее. И я не могу найти слов. И узнают наши дети о важных вещах на улице.

- Да бросьте, сейчас телевизор все рассказывает популярно. И показывает.

-Сейчас вообще странно. Дети ведь не готовы к этой информации. Природная стыдливость разрушается. Цинизм под маркой планирования семьи.

-А что плохого в планировании семьи?

-Все плохо. Планирование в данном случае разрушение. Смотрите, что стало с рождаемостью в результате этого планирования? Один, максимум два ребенка. А разводы? А гражданские браки? Вымрем скоро, как динозавры!

-Разве планирование виновато?

-А вы знаете Соня, кто автор этой идеи? Маргарет Зангер, сподвижница Гитлера. Она считала, что в России достаточно пятидесяти миллионов граждан. Хватит, чтобы вырубить оставшиеся леса, выкачать нефть. О русском балете, как вы понимаете, речь там не шла! И началось! На каждом шагу прокладки, презервативы? Покров тайны и стыдливости сдернули, обнажили бесстыдно. А вы думаете, количество абортов уменьшилось? Три миллиона в год! Вдумайтесь! Три миллиона нерожденных детей. Это превратилось в поточную линию. Производство кремов, лекарств, стволовые клетки. Индустрия!

-Вы знаете, Аня! Я была в Крыму несколько лет назад. В семье крымского татарина пять, а то и больше детей. Они посчитала, что через пятнадцать лет они завоюют Крым количеством. Никакой войны не надо. В семье украинца или русского максимум два ребенка. И считать не надо!

- Вот вам и планирование семьи. Кстати, Зангер люто ненавидела материнство. Стерилизация – ее любимая тема. Право плодиться, как она образно выражалась, должно было выдаваться не всем.

-Китай?

-Да, там эта программа действует в полном объеме. Причем силовыми методами. Даже в благополучной Америке всплыли факты принудительного оскопления американцев с низким годовым доходом!

-А чего они боятся? Угрозы перенаселения земли? Может это правильно?

-Глупости. Особенно у нас в России. Какое перенаселение? Пустая Сибирь! Дальний Восток, заселенный китайцами.

-Через лет сто полмира будут говорить по-китайски.

- Мой друг недавно ездил в Благовещенск, к брату. Маленькая деревенька в десяти километрах от города. Заходит во двор. Заспанный брат в состоянии жуткого похмелья выползает из сараюшки. В отчий дом не приглашает. Сдает китайцам. Их там, как муравьев в муравейнике. Работают, выращивают что-то. А он пьет, деньги завелись за аренду отчего дома. Живет в сарае. Вот оно! Перенаселение. Особенно в России. Так что надо рожать детей.

-А у вас сколько, Аня?

-У меня? Один сын. Один. Сейчас жалею. Да прошлого не вернешь. Хотелось второго ребенка, да думала, как вырастим, чем кормить будем, как учить? Глупости всякие. А тут еще муж стал в стакан заглядывать. Может, поэтому и стал. А родила бы ему дюжину ребятишек? Может, и некогда было бы. Он ведь у меня умный, хороший парень был сначала.

- И у меня одна Любочка, и та без отца. Как сама будет строить семью? Даже не представляю. Но детей много точно не захочет. После тех первых родов в пятнадцать лет.

-А что дальше? Люба призналась вам, что беременна. И что?

-У меня на все беды – одно решение. Уехать. Наверное, предки давным-давно были цыгане или кочевники. Отправила ее в деревню к тетке, сестре матери. Решили, что рожать будет там, от глаз подальше. А сама стала играть роль беременной женщины. Готовила всех потихоньку, что у меня скоро будет ребенок.

-Новая роль?

-Новая роль. Всем говорила, что уеду к отцу ребенка. Куда – молчок! Делала загадочные глаза. Театр первое время гудел, как пчелиный рой. Софья ждет ребенка! Главный вопрос – от кого? В роли отцов побывали все, от главного до осветителя. Но скоро тема надоела, исчерпала себя сама собой. Появилась какая – то новая интрига, и обо мне забыли. Живот мой аккуратно увеличивался в размерах. Декретный отпуск, как вы понимаете, мне не грозил. Я уволилась, чем очень удивила сослуживцев по театру. Кое-какие сбережения были, на первое время должно было хватить, и я благополучно уехала в деревню к своей непутевой девочке. Мы стали ждать Астру все вместе. Любочка носила беременность легко, как я подушечку, ни токсикоза, ни угрозы выкидыша. Со спины и не видно, что беременна. Живот острый, клинышком. На улицу днем не выпускали, чтобы народ особенно не видел малолетку беременную. В деревне особенно ничего не утаишь, но у нас как–то прошло. Тетка жила достаточно уединенно, к нам особенно никто и не ходил. Получилось, что я и родила Астру. Я ее мамой и числилась. В сельсовете нам выписали свидетельство о рождении, свои люди - сделали. И вот у меня появился второй ребенок.