Лев Бразоль - Публичные лекции о гомеопатии Страница 32

Для того, что бы дать вам бледное представление о величине конечных частиц, на которые распадаются лекарственные вещества при их последовательном растирании и разведении, приведу следующий пример, заимствованный мной у Крукса.

На основании существующих вычислений, стеклянный шар, имеющий 13,5 сантиметров в поперечнике, т. е. величиной с большой апельсин, вмещает в себе более квадриллиона (1.000000.000000.000000.000000) молекул. Если взять радиометр такой величины, т. е. шар с разреженным внутри воздухом до 1/1 000 000 — й атмосферы и пробуравить его посредством электрической искры, то образуется тончайшее микроскопическое отверстие, которое, однако, достаточно велико для того, чтобы доставить свободный пропуск снаружи внутрь молекулам внешнего воздуха. Внешний воздух устремляется внутрь и приводит во вращательное движение крылья радиометра. Теперь, если допустить величину молекул таковой, что в каждую секунду времени через это микроскопическое отверстие может проникнуть сто миллионов молекул, то, спрашивает Крукс, как вы думаете, сколько потребуется времени для того, чтобы этот радиометр наполнился воздухом? Час, день, год или столетие? Нет, гораздо больше — целая вечность; во всяком случае, такой период времени, который не может быть охвачен человеческим воображением. Если допустить, что этот разреженный шар неразрушим и что он был пробуравлен при возникновении Солнечной системы, что он потом существовал в бесформенный период сначала образования Земли, а потом и всех её чрезвычайных геологических переворотов, что он был свидетелем появления первого и будет свидетелем исчезновения последнего человека на Земле; если предположить, что он будет существовать до тех пор, пока Солнце, по мнению астрономов, через 4 000 000 столетий от своего образования обратится в пепел, допустивши всё это, то и тогда ещё этот шар за весь этот необъятный период времени не наполнится своим квадриллоном молекул, полагая, как выше сказано, что в каждую секунду времени проникает через микроскопическое отверстое сто миллионов молекул. Но что же вы скажете, продолжает Крукс, если, пробуравив теперь этот шар на ваших глазах, я вам скажу, что весь этот квадриллион молекул устремляется в шар, т. е. последний наполнится воздухом раньше, чем вы успеете покинуть эту аудиторию? И так как величина отверстия и количество молекул остаются неизменными, то этот кажущийся парадокс объясняется только бесконечной малостью величины самых молекул, вследствие чего они устремляются через отверстие в количестве не ста миллионов (100 000 000), а в неизмеримо большем количестве, по крайней мере 300 триллионов (300.000000.000000.000000) в секунду.

Конечно, ввиду всех этих фактов должен бледнеть и смиряться человеческий ум. Но вы будете знать, что природа всегда и везде действует посредством бесконечно-малых величин, и, выражаясь математически, сумма бесконечно-малых дифференциальных влияний интегрируется в конечный эффект, который только тогда и делается доступным нашим грубым и несовершенным органам чувств. Бесконечно малые причины влекут за собою бесконечно великие последствия и, таким образом, «человеческий организм, да и вся природа, есть ничто иное, как гомеопатическая лаборатория!»

(Продолжительные рукоплескания)

Стенографический отчёт прений

По возобновлении заседания, после 20-минутного перерыва, было приступлено к прением. Слово предоставлено члену комиссии А. Я. Герду.

А. Я. Герд: Я имею честь состоять членом той комиссии, в которой поднялся вопрос о гомеопатической системе лечения. Уже давно вполне сочувствуя этой системе, я считаю своим долгом, как член этой комиссии, публично о том заявить. Если бы доктор Бразоль выступал здесь на защиту какого-либо общераспространённого, общепризнанного принципа, то я, не будучи врачом, конечно, не решился бы сказать ни слова. Но когда человек выступает на защиту принципа, который большинством встречается с глумлением, когда этот человек является защитником системы, которая большинством врачей считается системой неврачебной, то в таком случае всякий член комиссии, даже и неврач, должен высказать своё сочувствие этой системе, если он действительно его имеет.

Когда я окончил курс в здешнем университете по естественному факультету — это было очень давно, лет 25 или 26 тому назад — мне случилось провести лето в Тамбовской губернии, в семье генерала Ермолова. Ознакомившись с окрестным населением очень большого села, около которого было расположено имение генерала Ермолова, я узнал, что крестьяне не только из этой деревни, но и из других, отправляются за большое расстояние к какому-то врачу-помещику, который лечит водицей. Мне уже случалось раньше жить в деревне и я знал, как доверчив наш народ, как он массой идёт к каждому, кто предлагает какие бы то ни было средства для лечения. Поэтому, конечно, такое сообщение меня нисколько не поразило. Затем, из разговора с генералом Ермоловым, я узнал, что этот помещик — гомеопат. Хотя я о гомеопатии ничего не читал, но, тем не менее, считал совершенно возможным глумиться тогда над ней: как мог молодой натуралист верить действию каких-то совершенно неощутимых частиц в таких малых дозах! Я позволил даже себе выразить непонимание того, как это до сих пор правительство дозволяет разным лицам надувать наш народ и отвлекать его от истинных врачей? На это я услышал от генерала Ермолова, что несколько лет назад в окрестностях была холера, и что в этих деревнях, население которых лечилось во время холеры у этого помещика-гомеопата, было гораздо меньше случаев смертности, чем в других деревнях. Это было так поразительно, что обратило на себя внимание правительства, и помещик-гомеопат получил за свою деятельность благодарность от министра внутренних дел. Вскоре после этого мне попалась книжка журнала «Revue de deux mondes», где была помещена статья известного физиолога Клода Бернара лод названием «Кураре». Читая эту статью, я был поражён одной её частью. Это было так давно, что теперь я не в состоянии ни воспроизвести эту статью, ни указать, какие такие опыты привели Клода Бернара к заключению, которое он в ней высказывает. Но я могу совершенно смело утверждать, что в этой статье он выражает удивление, что очень маленькая доза известного яда кураре произвела на животное действие обратное тому, которого он ожидал. Ни одного слова о гомеопатии, о гомеопатическом способе лечения в статье нет, но, вероятно, в силу того, что мои мысли были уже несколько заняты этим вопросом после слышанного о лечении помещика-гомеопата, мне показалось, что в статье Клода Бернара есть нечто, подтверждащее теорию гомеопатов, о которой, повторяю, я имел тогда очень смутное представление. Это заставило меня лично познакомиться с помещиком. Я получил от него много различных источников для ознакомления с вопросом о гомеопатии, проштудировал «Органон» Ганемана, ознакомился, насколько мог, с довольно обширным сочинением Яра и прочёл с большим интересом небольшую брошюру доктора Горнера под заглавием «Как я сделался последователем рациональной системы лечения». Из этой брошюры я узнал, что в начале 50-х годов на одном из съездов британского общества врачей-аллопатов в Брайтоне решено было всеми силами преследовать гомеопатию, как систему крайне вредную, как прямой обман публики. На этом съезде аллопаты занесли в протокол своё решение, чтобы всеми силами противодействовать распространению гомеопатии, и обратились затем к своему председателю, доктору Горнеру, аллопату, который занимал должность старшего врача в одной большой больнице, с просьбой прочесть публичную лекцию, публично высказаться против гомеопатии, на что доктор Горнер согласился, будучи вполне убеждён, что ему очень легко удастся совершенно опровергнуть это учение, но попросил только времени для ознакомления с литературой по этому предмету, так как никогда раньше он не читал ни одного сочинения гомеопатов. Он употребил на это изучение несколько лет и кончил тем, что сам стал гомеопатом. Конечно, он лишился своего места, на него посыпались насмешки товарищей и т. д., но это его не остановило, потому что он путём тщательных наблюдений и опытов вполне убедился в истинности гомеопатического способа лечения. Позже я узнал, что это далеко не единичный случай. Напротив того, примеров перехода врачей-аллопатов в гомеопаты очень и очень много.

Ознакомившись несколько с теоретической стороной предмета и запасшись аптечкой, я решился приступить к опытам, материала для которых у меня было очень много. Я не стану передавать этих опытов: я думаю, над моей практикой посмеялись бы не только. аллопаты, но и гомеопаты. Вероятно, я делал много промахов в силу недостаточного знания, но я приступил к делу добросовестно, желая только получить ответ на интересовавший меня вопрос, могут ли гомеопатические лекарства производить благотворное действие на больных. Я не придавал значения всем тем случаям исследования, в которых выздоровление можно было, как мне казалось, объяснить каким-либо образом помимо действия лекарства. Случаев излечения, записанных подробно, у меня было несколько сот, но все случаи какой-либо недавно проявившейся острой болезни, если даже она исчезала в день-два, я откидывал. Мне приятно было, что люди выздоравливали, но я мог приписать излечение их действию самой натуры, а не лекарств. Для решения вопроса я только оставлял для себя те случаи, в которых невозможно было приписать выздоровление действию природы. Если, например, ко мне являлся больной, который в течение двух лет не мог работать и даже ходить вследствие страшной язвы на ногах; если эту язву удалось при помощи арсеника 6-го деления улучшить в течение трёх недель настолько, что больной мог владеть ногой; когда я ещё до отъезда из деревни видел, как этот человек стал уже принимать участие в полевых работах, то я не считал себя вправе отвергать в данном случае действие лекарства. Конечно, таких случаев было немного, но их было несколько, а это уже очень много значит. Затем, на меня ещё больше подействовало другое обстоятельство. Как известно, гомеопат при выборе лекарства руководствуется главным образом симптомами, которые он подмечает в больном. Является больной — я записываю все признаки болезни, какие могу от него узнать и какие сам подмечаю, и затем подыскиваю соответствующее лекарство. Очень часто оказывалось, что я не мог найти такого гомеопатического средства, которое действовало бы разом на всю совокупность признаков. Были лекарства, два-три, которые обнимали почти всю эту совокупность, но не было одного такого, которое я мог бы дать и сказать, что от этого лекарства должны исчезнуть все намеченные мной признаки болезни. В таких случаях гомеопаты, кажется, прописывают одновременно два-три лекарства и дают их больному через известные промежутки, через час или два. Я этого не делал. Я давал всегда только одно лекарство, хотя бы оно не обнимало собой всех болезненных симптомов, и затем наблюдал его действие. Были случаи, правда всего два-три, не больше, когда от данного мной лекарства исчезали как раз те признаки, которым оно соответствовало, и оставались те, на которые это лекарство не должно было подействовать. Вот после этих случаев я вполне уверовал в гомеопатию, тем более, что к этому времени у меня сложилось и некоторое представление, может быть, неверное, о значении закона «similia similibus curantur», который в начале мне казался всегда таким нелепым, а я не находил теории гомеопатии, которая бы разъясняла суть этого закона. В некоторых сочинениях мне попадались только намёки на то, что работа гомеопата совсем не то, что работа аллопата; что гомеопатическое лекарство даётся совсем не с теми целями, с какими дается лекарство аллопатическое. Гомеопат не смотрит на болезненные признаки, как на что-то такое, с чем нужно воевать. Напротив того, гомеопат смотрит, например, на жар у больного, как на спасительную вещь — это одно из выражений стремления организма спастись от какого-то болезнетворного начала, которое в него попало и нарушило равновесие. Следовательно, гомеопат смотрит так, что ему нужно пособить организму, а не то, чтобы идти на него войной и бомбардировать лекарствами. Если я возбуждаю маленькими приёмами как бы подобную болезнь в организме, то, может быть, этим увеличиваю реакцию организма против болезнетворного начала — увеличиваю энергию тех сил, которые постоянно работают в нашем организме, чтобы привести его в равновесие; а что такие силы действительно работают, это мы слышали здесь от глубокоуважаемого профессора Тарханова.