Питер Уайброу - Мозг Тонкая настройка. Наша жизнь с точки зрения нейронауки Страница 33

* * *

Если американский бизнес давно принял на вооружение теорию и динамические принципы идеологии саморегулирующегося свободного рынка Адама Смита, чем объясняется великий финансовый крах 2008 г.? Что пошло не так? С точки зрения социологии ответ очень прост: как сказал почетный профессор экономики Мюнхенского университета Джон Комлос, «мы больше не живем в деревенской экономике Адама Смита». Комлос считает, что культурные и материальные обстоятельства, регулирующие (несмотря на деятельность центробанков и антимонопольное законодательство) современные рынки, значительно отличаются от существовавших во времена Смита, когда «была принята доминирующая (саморегулирующаяся) мораль, которая больше не имеет ценности».

Современная банковская индустрия дает нам пример такой потери «моральной настройки» и самокоррекции. Сегодняшние финансовые рынки в целом контролируются олигархией влиятельных международных организаций, поведение которой в значительной степени определяется близоруким стремлением к быстрому получению выгоды. Оно подкрепляется намеренным разрушением социальных механизмов регуляторной обратной связи и тем, что деньги становятся все более абстрактным понятием.

Сегодня вещественные дары бронзового века в качестве основных регуляторов экономической активности заменились деньгами и финансовыми инструментами. Рыночная экономика на основе бартера была бы слишком громоздкой и неудобной: вам пришлось бы искать человека, у которого есть то, что вам необходимо, и надеяться, что ему потребуется то, что есть у вас. Если вы действуете в масштабе, превышающем пределы отдельного селения, к этому нужно прилагать слишком много усилий, что хорошо понимали торговцы бронзового века. Некоторые из них договаривались между собой, и поэтому регулируемая система обмена становилась необходимой. Отпечаток резного камня, оставленный на глине древним купцом, можно считать прообразом одновременно и денег, и кредита — символическим знаком, который потом можно обменять на полученные или поставленные товары. Впоследствии в качестве средств обмена стали использовать золото и серебро, что облегчило учет; еще позже драгоценные металлы превратились в резерв ценности, что значительно повысило эффективность рынков.

Однако для поддержания равновесия и эффективности любого рынка в основе обмена должно оставаться доверие между людьми, как в деревенской экономике. Деньги расширяют это доверие, если, как в джентльменском соглашении, стороны уважают их номинальную стоимость. В современной экономике банки в своей самой простой форме служат посредниками таких доверительных отношений; благодаря тем, кто хранит в банке свои сбережения, они могут выдавать кредиты другим людям. На вклады начисляются определенные проценты, а вкладчик может при необходимости забрать свои деньги обратно (в определенных пределах). Когда-то, не так уж и давно (даже на моей памяти), такие местные банковские сделки совершались на основе простой договоренности. Если вы как достойный доверия гражданин хотели получить ссуду на покупку машины, то вначале должны были проконсультироваться с менеджером банка. По сути, назначение современной финансовой индустрии остается тем же: как можно надежнее и продуктивнее вложить сбережения американских семей.

Однако моральные идеалы изменились, и банковская система изменилась тоже. Сейчас крупные международные банки в основном заинтересованы в спекулятивных инвестициях с целью получения повышенной прибыли для менеджеров и акционеров, а не в организации обслуживания клиентов. Более того, для среднестатистического американца в эпоху электронных технологий деньги теряют свой смысл как материальный актив, превращаясь в строчку цифр, отражающую все суммы, которые мы получаем, тратим или кому-то должны. В повседневной жизни деньги перестали ассоциироваться с обменом драгоценных металлов. Даже бумажные деньги постепенно исчезают, все больше заменяясь пластиковыми картами, а в ближайшем будущем, вероятно, их полностью заменят виртуальные электронные деньги. Тем не менее эта абстрактная идея денег занимает в нашей жизни все более принципиальное место и фактически приравнивается к рынку. Равновесие между кажущимися абстракцией финансовыми рынками и банковской индустрией сегодня служит мерой здоровья экономики. Богатыми или бедными нас делают колебания набора цифр на компьютерном экране.

Хайек в своей книге «Пагубная самонадеянность» (The Fatal Conceit)12 предупреждал об опасности такого абстрагирования: «Как только бартерная торговля заменяется опосредованным обменом с использованием денег, она перестает быть легкопонятной простому человеку»13. Деньги в их современном абстрактном смысле впервые стали использоваться в начале VI в. до н.э. в греческих городах-государствах, восставших, словно феникс, из тьмы столетий, последовавших за упадком цивилизации бронзового века. Греки же обнаружили, что деньги дают новую форму власти. Взаимовыручка, разделение собственности, родственные отношения, ритуалы, сложные сделки — все это при наличии достаточного количества денег переставало иметь решающее значение. Социальное доминирование стало определяться не доверительными межличностными взаимоотношениями, а владением деньгами, в результате чего стала возможной хищническая власть, где только деньги способны удовлетворить потребности и любые желания. Можно иметь слишком много еды, слишком много питья, даже слишком много секса, но денег теоретически слишком много не бывает. Древние инстинктивные регуляторные контуры обратной связи перестают работать. Хотя в мифе о печально известном царе Мидасе жажда золота и богатства изображается как извращение морали, в реальности в современном абстрактном мире кредитов вряд ли найдется много людей, стремящихся ограничить свою денежную прибыль и материальные блага, с ней связанные.

* * *

Задним числом всем стало понятно, что возникновению «жилищного пузыря» и кризису субстандартной ипотеки, которые и стали основной причиной глобального экономического кризиса 2008 г., способствовали легкие кредиты, чрезмерный объем займов и сложная ипотечная система. Экономисты назвали это затейливым термином «моральный риск», однако эта история начиналась достаточно невинно, когда лет десять назад группа молодых предприимчивых менеджеров из банка JP Morgan придумала новый способ увеличить доходы с продаж. Пенсионные и прочие фонды, столкнувшись в конце XX в. с глобальным перенасыщением сберегательной сферы и низкими процентными ставками, стали требовать надежных и доходных инвестиций. Крупные международные банки также начали исследовать инновационные методы управления рисками, составляя пакеты займов, которые финансировались и продавались как единое целое, таким образом снижая объем банковского капитала, необходимый для покрытия потенциального неисполнения обязательств.

К концу 1990-х, когда шумиха вокруг бума доткомов пошла на спад, а банковское законодательство становилось все более либеральным, федеральные органы регулирования США признали создание таких «кредитных дериватов» легальным. Финансовый мир, в том числе такие страховые гиганты, как AIG, восприняли это с энтузиазмом. Поначалу все шло хорошо, так как пакеты создавались в основном из активов уважаемых компаний, добившихся в своей деятельности хороших результатов. Однако, когда все поняли, что здесь кроется прекрасная возможность для быстрого получения прибыли, аппетиты возросли. Вскоре в общий котел добавились ипотечные кредиты, недостатка в которых не было. Стадное чувство быстро взяло верх, и за десять лет рынок вторичных ценных бумаг вырос до $12 трлн. Но начали возникать и проблемы. Разобраться в сложных ценных бумагах было нелегко даже для тех, кто их продавал, и точно оценить риск было практически невозможно. Однако на это мало кто обращал внимание, поскольку продаваемые пакеты были прочно связаны с доходом дельцов: вторичные ценные бумаги, облигации с ипотечным покрытием, свопы и прочие загадочные финансовые инструменты пакетировались и перепакетировались, и вскоре возник огромный мировой рынок, порождавший триллионы воображаемых долларов.

Плохое качество таких капиталовложений явно мало интересовало банки, торгующие вторичными ценными бумагами: для этих банков первостепенное значение, как всегда, имела быстрая прибыль. Согласно результатам исследования, проведенного бизнес-школой Чикагского университета (использовались данные, собранные правительственными органами в 3000 почтовых округов), взрывной рост ипотечного кредитования был связан с легкостью получения займов, особенно теми, кто в наименьшей степени мог себе это позволить. В районах, где до 1996 г. было очень много отказов в ипотеке, в период бума 2001–2005 гг. процент одобренных кредитов стал наивысшим. В этих районах, названных округами с «высокими скрытыми потребностями», в те же самые годы наблюдалось снижение доходов на душу населения и низкий уровень занятости. Иными словами, стандартный уровень риска при оценке кредитования был снижен до минимальных размеров, и стало весьма вероятным, что при экономическом спаде очень многие люди окажутся неспособными выполнить свои кредитные обязательства.