Andrey Maidansky - Spinoza Izbrannyie sochineniya Страница 33

внимание на понятия, которые мы можем иметь о будущем, будь оно

хорошо или дурно.

Понятия, которые мы имеем о самих вещах, таковы: или вещи

рассматриваются нами как случайные, т.е. такие, что они могут

наступить или не наступить, или же они необходимо должны

наступить. Это относительно самих вещей.

Относительно того, кто воспринимает вещь, имеет значение: или

он должен что-то сделать, чтобы вызвать наступление вещи, или же

он должен что-то сделать, чтобы помешать ему.

Из этих понятий возникают все эти аффекты следующим образом.

Так, если мы знаем о будущей вещи, что она хороша и что она может

случиться, то вследствие этого душа принимает форму, которую мы

называем надеждой, которая есть не что иное, как известный род

удовольствия, все же связанный с некоторым неудовольствием

(печалью).

С другой стороны, если мы полагаем, что могущая наступить

вещь дурна, то возникает форма души, которую мы называем

страхом.

Если же мы считаем, что вещь хороша и наступит с

необходимостью, то в душе возникает покой, называемый нами

уверенностью, которая представляет собой известную радость, не

смешанную с печалью, как в надежде.

128

Когда же мы считаем, что вещь дурна и наступит с

необходимостью, то в душе возникает отчаяние, которое есть не что

иное, как определенный вид неудовольствия.

В этой главе мы до сих пор говорили о страстях, дали им

положительное определение и сказали, чем каждая из них является.

Теперь мы можем также, наоборот, определить их отрицательно,

именно следующим образом: мы надеемся, что дурное не наступит,

мы боимся, что хорошее не явится, мы уверены, что дурное не

случится, и отчаиваемся по поводу того, что хорошее не произойдет.

Мы говорим о страстях, поскольку они возникают из понятий о

самих вещах, теперь мы должны перейти к тем [страстям], которые

вытекают из понятий о том, кто воспринимает вещь.

Когда надо что-либо сделать, чтобы вызвать вещь, а мы не

принимаем никакого решения, то душа принимает форму, которую

мы называем нерешительностью. Когда же она мужественно

решается произвести вещь, которую можно произвести, то это

называется смелостью; если же произвести вещь трудно, то это

называется неустрашимостью или отвагой.

Но если кто-либо решается произвести нечто потому, что это

удалось другому (который сделал это до него), то это —

соревнование.

Если кто-либо знает, какое решение он должен принять, чтобы

произвести нечто хорошее или помешать чему-либо дурному, но не

делает этого, то это называется малодушием; если оно велико, то

называется боязливостью. Наконец, ревность есть забота о том,

чтобы одному наслаждаться достигнутым и удержать его.

Рассмотрев, откуда происходят эти аффекты, нам уже легко

показать, какие из них хороши и какие дурны. Что касается надежды,

страха, уверенности, отчаяния и ревности, то они, очевидно,

происходят из неправильного мнения. Ибо, как мы выше доказали,

все вещи имеют свои необходимые причины и необходимо должны

происходить так, как происходят. И хотя уверенность и отчаяние, по-

видимому, получают свое место в неразрывной связи и

последовательности причин, но если правильно понять истину, то

дело будет обстоять совершенно иначе. Ибо никогда не наступают

уверенность и отчаяние, если раньше не было надежды и страха (ибо

они происходят

129

от последних). Если, например, некто считает хорошим то, что он

еще ожидает, он испытывает в душе форму, называемую надеждой; а

если он уверен в мнимом благе, то душа приобретает покой,

называемый нами уверенностью. Все, что мы говорим об

уверенности, можно сказать и об отчаянии. Однако ввиду сказанного

нами о любви эти страсти также не могут иметь места в

совершенном человеке, так как предполагают вещи, к которым мы не

должны привязываться ввиду их изменчивого характера (как мы это

заметили при определении любви) и к которым мы не должны питать

и отвращения (как это было доказано при определении ненависти);

но человек, питающий эти страсти, всегда подвержен этой

привязанности и этому отвращению.

Что касается нерешительности, малодушия и боязливости, то их

несовершенство легко узнать по их особому характеру и природе:

ибо все, что они делают к нашей выгоде, вытекает лишь

отрицательно из действия их природы. Если, например, некто

надеется на что-либо, что он считает хорошим, но что на самом деле

не хорошо, и вследствие нерешительности или малодушия не имеет

смелости, необходимой для выполнения этого дела, то он

отрицательным или случайным образом избавится от дурного,

которое считал хорошим. Поэтому такие страсти не могут иметь

места у человека, руководимого истинным разумом.

Наконец, что касается смелости, неустрашимости и соревнования,

то о них нечего больше сказать, чем мы уже сказали о любви и

ненависти.

ГЛАВА X

ОБ УГРЫЗЕНИЯХ СОВЕСТИ И РАСКАЯНИИ

Скажем теперь кратко об угрызениях совести и раскаянии. Они

возникают только от поспешности; ибо угрызения совести

происходят только от того, что мы делаем нечто, сомневаясь, хорошо

оно или дурно, а раскаяние от того, что мы сделали нечто дурное.

Однако многие люди (хорошо пользующиеся своим разумом)

иногда ошибаются (так как им недостает необхо-

130

димой способности к правильному употреблению разума). Можно

поэтому подумать, что эти угрызения совести и раскаяние исправят

их, и заключить отсюда, как это все и делают, что эти аффекты

хороши. Но если мы правильно рассмотрим их, то найдем, что они не

только не хороши, но, наоборот, дурны. Ибо очевидно, что мы всегда

в большей степени справляемся разумом и любовью к истине, чем

угрызениями совести и раскаянием. Они вредны и дурны, потому что

представляют собой известный род печали; а мы доказали выше, что

она вредна, почему мы должны употреблять все усилия, чтобы не

подвергнуться этому дурному чувству. Поэтому мы должны избегать

угрызений совести и раскаяния.

ГЛАВА XI

О НАСМЕШКЕ И ШУТКЕ

Насмешка и шутка зависят от ложного мнения и обнаруживают в

насмешнике и шутнике несовершенство.

Они основаны на ложном мнении, так как полагают, что

осмеиваемый является первой причиной своих поступков, которые-

де не зависят необходимо от бога, как другие вещи в природе. В

насмешнике они обнаруживают несовершенство, ибо осмеиваемое

или заслуживает насмешки, или нет. Если оно не заслуживает

насмешки, то насмешники проявляют дурной характер, так как

осмеивают то, что не следует осмеивать. Если же оно заслуживает

этого, то они обнаруживают в осмеянном несовершенство, которое

они должны были бы исправить не насмешкой, а скорее добрым

словом.

Смех не имеет отношения к другому, но лишь к человеку,

замечающему в себе нечто хорошее; и так как это известный род

радости, то об этом нечего сказать больше, чем уже сказано о

радости. Я говорю здесь о смехе, вызываемом определенной идеей,

побуждающей человека смеяться, а не о смехе, вызываемом

движением жизненных духов. Говорить о последнем, как не

имеющем отношения ни к добру, ни к злу не входит в наши

намерения.

О зависти, гневе и негодовании здесь нечего больше сказать, как

напомнить то, что мы выше сказали о ненависти.

131

ГЛАВА XII

О ЧЕСТИ, СТЫДЕ И БЕССТЫДСТВЕ

Теперь мы так же кратко скажем о чести, стыде и бесстыдстве.

Первая представляет собой известный род радости, которую

испытывает каждый, замечая, что его деятельность уважается и

восхваляется другими, не имеющими при этом в виду какой-либо

пользы или выгоды.

Стыд есть известная печаль, возникающая в человеке, когда он

видит, что его поступки презираются другими, не имеющими в виду

какой-либо выгоды или вреда.

Бесстыдство есть не что иное, как лишение или отказ от стыда не

на основании разума, но или от незнания стыда, как у детей, дикарей

и т.д., или от того, что человек, к которому относились очень

пренебрежительно, решается на все без разбора.

Таким образом, зная эти аффекты, мы знаем также заключенные в

них суету и несовершенство. Ибо честь и стыд, как сказано при их

определении, не только бесполезны, но вредны и гибельны,