Елена Толстая - Большая нефть Страница 33

Буров, однако, против ожиданий, пребывал в хорошем настроении. Хлопнул Андрея Ивановича по плечу:

— Знаю я твои методы воспитания! Чуть что не по-твоему — сразу все, враг народа.

— Да ладно тебе… Сразу уж и «враг»… Ну да, толковый парень. Минус только один: со мной много спорит.

— Ничего, тебе полезно… — хмыкнул Буров. — Где Авдеев? Ильич!

— Зачем тебе Ильич? — заинтересовался Векавищев.

— Так, дело есть…

Авдеев появился, словно вызванный по волшебству. Какое-то у него чутье на такие вещи.

— Какими судьбами, Саныч? — осведомился он, обменявшись с Буровым рукопожатием.

— Скажешь тоже — «судьбами»! — хмыкнул Буров. — Так, ехал мимо, заглянул по пути. Бешеной собаке шестьсот верст не крюк… Я вообще-то ехал смотреть — как там зимник строится.

— А здесь что забыл? — прищурился Авдеев.

— Да так… В управлении виделся сегодня с Дорошиным.

Авдеев первым насторожился — Векавищев продолжал недоумевать:

— Ну виделся и виделся… Ты с ним на одной лестничной площадке живешь, тоже мне — диво, что виделся…

— А Дорошин с Михеевым виделся, — продолжал Буров. Ему вдруг надоело ходить обиняками, и он высказался прямо: — Собирается комиссия по вашу душу. Туда входят Михеев и Федотов, главный инженер. Дорошин, думаю, отвертится.

— Комиссия? По нашу душу? — Авдеев вдруг расхохотался. — В Сибирь сослать грозятся? Ниже пола не упадешь, Саныч…

— Аморалку нам шьют? — подхватил и Векавищев. — Да не переживай, Саныч, пусть проверяют…

— Мы же чисто ангелы, — хохотал Авдеев. — Все время здесь, с буровой не вылезаем…

— Зря ржете. — Буров поскучнел, посерьезнел. — Анонимка пришла, что вы используете государственную технику не по назначению. Так что на днях поедут наши правдолюбы прямиком в Макеевку — разбираться, что да как и где она, истина. Так что готовьтесь, други-ангелы. Не так уж вы и чисты, выходит…

Смех замер. Векавищев с Авдеевым обменялись быстрыми взглядами.

Буров нахмурился:

— Ну так что, это, выходит, правда? Сдавали технику макеевским?

— Навет чистейшей воды, — решительно ответил Векавищев. — Клевета и пасквиль. Неужто ты поверил, Саныч?

— Разумеется, нет, — с явным облегчением промолвил Буров. — Ну как я в такое мог поверить, Андрей Иванович? За кого ты меня держишь?

— Я, пожалуй, пойду, — задумчиво проговорил Авдеев. — Работы много — некогда мне лясы точить. А ты, Саныч, горячего чаю на дорожку хлебни. Андрей, угости его.

— Ну, бывай, Ильич. — Буров опять пожал ему руку. Подошел к окошку вагончика, следя за тем, как Авдеев спокойным, ровным и в то же время довольно скорым шагом направляется — нет, не к вышке, к машине.

— Интересно, — промолвил Буров, ни к кому особенно не обращаясь, — поспеет Ильич засветло в Макеевку?

Андрей Иванович подал ему кружку с чаем.

— Выпей, согрейся. И это, Саныч… не спеши, передохни. Не гори так на работе — сгоришь.

Буров вздохнул.

— Хороший у тебя чай, Андрей. Крепко завариваешь.

Естественно, Ильич везде успел. В Макеевке ему бывать приходилось нередко. Все-таки двое детей — и третий на подходе. В прошлые годы Марта набирала за лето ягод, обеспечивала дочек витаминами почти на всю зиму. Да и грибов сушила-мариновала немало. Старалась разнообразить питание. А нынешнее лето у нее выдалось нерабочее — она тяжело переносила беременность. Возраст все-таки, не двадцать лет уже. Так что Илья Ильич нередкий был гость в деревне. Покупал дары земли-матушки, обеспечивал семейство. Иной раз и доставал по случаю дефицитный товар, который ему как рабочему-ударнику выписывали в качестве поощрения. В общем, кое-какой корень пустил Авдеев в деревне, и староста был с ним в отличных отношениях. Видел: Ильич — мужик надежный, не подведет.

Вот и на этот раз, завидев Авдеева, староста оторвался от обеда и вышел со двора на улицу — встречать гостя.

— Ильич, доброго тебе здравьица! — приветствовал он. — Заходи, мы как раз обедать сели.

— Благодарствуйте, — ответил Авдеев. — Позднее.

Староста мгновенно насторожился.

— Случилось что?

— Может быть, — сказал Авдеев. — А может, и нет… Письмо тут пришло к нашему начальству интересное… Без подписи.

— Так распоряжение вроде есть — анонимки игнорировать? — спросил староста. Он читал газеты и выписывал «Правду» и «Труд».

Авдеев пожал плечами.

— Распоряжение, может, и есть. Но и анонимка есть. И потом, почему «анонимка»? Квалифицирована как «сигнал от трудящихся».

— Ну так и что с того? — сказал староста. — У нас сало хорошее, Ильич, с чесноком. И самогонка как кристалл. Не брезгуй! В рабочей столовке так не накормят.

— Ну, ты на наших-то поваров не наговаривай, — сказал Ильич, явно думая о своем.

— А я и не наговариваю! — парировал староста. — Повар, хоть и самый наилучший, хоть из самого главного ресторана, все же готовит на всех… А моя хозяйка стряпает — это же штучная работа, соображай. Разница большая.

— Да уж, разница есть, — вздохнул Ильич. — А сигнал, между прочим, и ваших, и наших касается. Кто-то, чрезмерно бдительный, отмечает, что мы, мол, даем трактора макеевцам для обработки их личных участков. А? Ну как тебе такая клевета нравится?

— Никак не нравится… Наши такого написать не могли, — прибавил староста. — У нас ведь одна страна, государство рабочих и крестьян, все помогать друг другу обязаны. Не будем оказывать дружеской поддержки — пропадем к чертовой матери. Нет, не стали бы наши бумагу такой ерундой марать…

— Уверен? — уточнил Авдеев.

Староста кивнул.

— Не сомневайся, Илья Ильич. Зачем нам могилу себе рыть? А вы нам как отцы родные…

Авдеев поморщился.

— Отцы не отцы, а комиссия в Макеевку едет. Расспрашивать начнут, что да как…

— И что делать? — озаботился староста.

— Что? — Авдеев пожал плечами. — Говорить правду, что еще.

Староста приложил ладонь к груди.

— А может, договоримся, Ильич? Вы ведь никому ничего не давали, а мы у вас ничего не брали…

Авдеев прищурился из-под кепки, совершенно как Ленин на портрете: с доброй лукавинкой:

— Уверен?

— Абсолютно.

— Ну тогда… давай, что ли, сало ваше попробую, — решил Авдеев.

Возвращался домой слегка навеселе, но крайне удовлетворенный тем, как прошли переговоры. Впрочем, за обедом толковали преимущественно о погоде: Авдеева чрезвычайно интересовали приметы, по которым макеевцы поняли, что зима будет ранняя и суровая.

Работа комиссии была, можно сказать, сорвана, едва начавшись. Михеев с Федотовым прибыли в Макеевку на завтрашнее утро, после всех этих напряженных переговоров. Главный инженер Федотов был человек не слишком молодой, сухой, сердитый. «Отрицательная величина», называл его Дорошин. За глаза, конечно. Сам он объяснял подобную характеристику таким образом:

— Карьерист он. Я, кстати, не против того, чтобы человек строил свою карьеру. Это, кстати, совершенно нормально — расти. От рядового сотрудника до руководителя. Но обратите внимание! Один человек растет за счет своих достижений. Вот это — «положительная величина». А другой — напротив, растет за счет чужих промахов. И Федотов наш такой…

Едва комиссия вышла из автомобиля и направилась к дому старосты, дабы задать вопросы (заветное «письмецо» лежало у Михеева в нагрудном кармане), как набежала толпа крестьян. Деревенские жители недоброжелательными глазами следили за тем, как начальство выходит из автомобиля. Шум в толпе нарастал.

— Что это? — спросил Федотов у Михеева. — Откуда они взялись? Им бы сейчас в поле находиться или у себя на огороде урожай собирать… Вишь, набежали. Что им не сидится-то?

— Позвал небось кто-нибудь, — высказал предположение Михеев.

— Ну что за люди… Как будто враги к ним приехали, — поморщился Федотов и возвысил голос: — Тише, товарищи, тише! Мы просто пытаемся разобраться в ситуации!

— Ситуация ему! — послышался женский выкрик. — Явился! Иди-иди, откудова пришел!

— Това-ри-щи! — напирал Федотов.

— Волк тебе товарищ! — кричали деревенские. — Чего притащился? Заняться нечем? Ревизий у нас проводить не дадим!

— Поехали, — сквозь зубы обратился к Федотову Михеев. — Поехали, скорей… Пока они за колья не взялись!..

Федотов не верил собственным глазам. Но Михеев был прав: люди выглядели разъяренными. А здесь — Сибирь, далекое, затерянное в лесах село. И на много километров кругом — ни-че-го. Если намнут им сейчас бока — никто и не почешется. Междуреченская милиция не станет интересоваться несчастьями нефтяников. Она всегда на стороне местных. В Москву жаловаться? Засмеют в Москве.

— Черт знает что такое, — сказал Федотов, запрыгивая обратно в автомобиль.

— Конечно, их предупредили, — говорил Михеев на обратном пути. Вслед уезжающей комиссии летели смешки, улюлюканье, даже комки земли. — Иначе откуда бы они узнали? Но каковы гуси… Это все Векавищев. Это он нарушает дисциплину, мутит воду… Невозможно работать.