К.С. Бадигин - Три зимовки во льдах Арктики Страница 35

В ночь на 28 августа механики подняли пары в котлах.

Зажужжала судовая динамомашина. Палубная команда кончила плести из пенькового троса гигантский кранец длиной в 3 метра, диаметром в 60 сантиметров. Этот кранец мы хотели надеть на форштевень, на случай если придется идти на коротком буксире за «Садко».

Далеко за полночь разошлись по койкам немного прикорнуть. Не успел я заснуть, как вдруг почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо. Я открыл глаза. У кровати стоял Полянский. В его глазах светилась несказанная радость.

- Капитан, - сказал он, - на юго-юго-западе виден ледокол «Ермак».

Сон как рукой сняло. Я вскочил и торопливо скомандовал:

- Будить команду!

- Есть будить команду! - откликнулся Полянский и исчез в дверях.

За переборкой уже одевался Андрей Георгиевич. Мы выбежали с биноклями на мостик. Зоркие глаза Полянского не ошиблись. Далеко-далеко, у самой черты горизонта, вился дымок и, словно игла, виднелась мачта ледокола.

Через несколько минут все одиннадцать седовцев вышли на палубу. Было заметно оживление и на других кораблях. Повсюду люди карабкались на марсы и надстройки, чтобы лучше разглядеть могучего гостя. Чувствовалось, что даже мощные машины «Ермака» с огромным трудом преодолевают сопротивление льдов. В бинокль можно было разглядеть, что корабль часто останавливался, потом медленно отползал назад, потом снова бил с разбегу ледяные поля.

Никто не хотел ложиться спать. На палубе и в машинном отделении люди завершали последние приготовления к походу. «Ермак», наша надежда и наша гордость, был рядом с нами, здесь, за 83-й параллелью.

Передо мною встает картина встречи с «Ермаком».

Огромный, черный, похожий на гигантский утюг, он идет к нам напрямик под хмурым августовским небом, ломая толстые ледяные поля, лавируя среди обтаявших торосов, раздвигая трещины. Уже явственно можно различить палубные надстройки, грузовые стрелы, такелаж. Палуба черна от людей, высыпавших встречать нас. Давно-давно мы не видели так много людей сразу! И вот уже на мачтах кораблей трепещут приветственные флаги. Над «Ермаком» взвивается облачко пара - низкий протяжный гудок вспугивает тишину. Еще один гудок. И еще один. Негромкое далекое «ура» прокатывается и гаснет надо льдами, и тогда с борта «Ермака» долетают поющие звуки меди. Величественная и мощная мелодия «Интернационала» разносится над Арктикой.

7 часов утра. «Ермак», продвигаясь среди льдов, медленно подходит к «Садко», который стоит к нему ближе всех. Мы невольно завидуем садковцам - они первыми встречают дорогих гостей. Оттуда доносятся приветственные крики. Снова вспыхивает «ура». Но «Ермак» не останавливается. Он бережет время и топливо. Ломая торосистый лед, могучий корабль обходит вокруг «Садко». Потом он разворачивается и снова целиной, через ледяные поля, через протоптанные нами за год дорожки идет к «Седову».

Я много раз наблюдал работу ледоколов, сам немало поработал на «Красине» и прекрасно знаю возможности этих стальных великанов. Но теперь, когда я вижу, как легко и просто «Ермак» расправляется со льдами, перед которыми мы были бессильны, - эти возможности выступают особенно убедительно.

В 8 часов «Ермак» подходит вплотную к нам. Мы устраиваем ему не менее горячую встречу, чем садковцы. Но ледокол и на этот раз не останавливается. Он делает круг, окалывает наш левый борт, и многометровые льдины отваливаются, переворачиваются и дробятся. Рушится гигантская ледяная «Сопка Буторина», исчезают «каналы» Щелина и Соболевского. В течение нескольких минут вся привычная, устоявшаяся география окрестностей «Седова» коренным образом меняется.

С мостика «Ермака» кто-то кричит мне в рупор:

- Приготовиться к буксировке!

- К буксировке готовы, - отвечаю я.

А «Ермак» уже уходит к «Малыгину». Разломав весь лед вокруг него, он останавливается у самого борта ледокольного парохода, как будто решив немного отдохнуть. В бинокль видно, что на палубах обоих кораблей забегали люди. Начинается перегрузка угля с «Ермака» на «Малыгин».

Нам не терпится узнать, какие новости привез «Ермак». Поэтому я посылаю Буторина в «разведку» на ледокол. Дмитрию Прокофьевичу и самому очень хочется побывать на «Ермаке». Вооружившись багром, он быстро удаляется в сторону «Малыгина» по битому льду, ловко перепрыгивая с одного обломка на другой.

Через час он приходит с докладом:

- Есть посылки для нас. Несколько ящиков. Книги и патефонные пластинки. И вот это в подарок...

Он бережно передает объемистую пачку газет. Газеты были двухмесячной давности, но для нас они представляли действительно драгоценный подарок. Ведь довольствовались целое лето только теми скупыми новостями, которые Полянский принимал по радиотелеграфу с Диксона и мыса Челюскин.

Но сейчас читать газеты было некогда. Я бережно спрятал их и занялся подготовкой к походу. Поднялся ветер. Он угрожал изменить ледовую обстановку и закрыть обратный путь кораблям. А ведь на этом пути лежало много миль сплошных льдов. Поэтому малейшее промедление могло оказаться для нас губительным.

В 20 часов все приготовления были закончены. «Ермак» отвалил от «Малыгина» и направился к нам. Подойдя вплотную к правому борту «Седова», он отколол часть ледовой чаши, в которой покоился корабль, и подошел своей кормой вплотную к нашему форштевню.

- Принимай концы! - прозвучала команда.

На носу «Седова» закипел аврал. Все свободные от машинной вахты, включая радиста и доктора, принимали концы, заводили буксир в якорные клюзы, подкладывали под стальной трос деревянные брусья.

Буксир был закреплен в течение пятнадцати минут. «Ермак» попытался стронуть с места наш корабль. Толстый стальной трос натянулся, как струна. Брусья трещали и лопались. Надо было усиливать крепление.

С «Ермака» передали два добавочных буксира, и в 20 часов 30 минут мы последовали за ледоколом. Над океаном стоял грохот и стон: льдины раскалывались на куски. На том месте, где целый год простоял «Седов», осталась большая черная полынья. Увлекая за собой ледяную гору, примерзшую к днищу корпуса, «Седов» медленно тащился за «Ермаком». «Садко» и «Малыгин», подняв пары, выходили битым льдом нам в кильватер.

Не прошла и получаса, как один из добавочных буксиров со свистом лопнул. Оборвавшийся конец чуть-чуть не задел Соболевского, стоявшего на носу.

Корабли остановились. Мы приняли и закрепили новый буксирный трос. «Ермак» двинулся дальше. Сорок минут спустя часть гигантской ледяной чаши, висевшей у левого борта «Седова», внезапно оторвалась, и наше судно стремительно накренилось в противоположную сторону. Теперь мы шли за «Ермаком» с креном на левый борт в 25 градусов.

С тяжелым грузом за кормой «Ермак» двигался очень медленно. Буксир сильно стеснял его. Он не мог свободна и смело давать задний ход и потом с разбегу громить тяжелый лед, как это делает обычно в таких условиях линейный ледокол.

В 22 часа 15 минут «Ермак» остановился. Стальной канат раздавил деревянную подкладку и врезался в бензель манильского троса, которым на клюзах были закреплены огоны буксира. Пришлось усилить крепление.

Сорок пять минут провозились мы с этим делом. На огоны стальных концов положили двадцать восемь витков трехдюймового манильского троса. Под крепление установили толстые деревянные брусья. Форштевень «Седова» был вплотную притянут к корме «Ермака», и оттуда подали дополнительно два стальных буксира крест-накрест. Казалось, что теперь никакая сила не будет в состоянии разъединить корабли.

«Ермак» дал полный ход вперед. Весь корпус «Седова» содрогался. Слышался подозрительный треск и скрип. Тысячи лошадиных сил рвали вперед канаты, протянутые в якорные клюзы нашего судна.

Через десять минут с «Ермака» нам предложили пустить в ход машину, чтобы уменьшить натяжение буксира. За кормой «Седова» забурлил винт. Но еще десять минут... и буксир лопнул.

За два часа караван не прошел и мили. Нельзя было больше возиться с буксиром. И «Ермак», отдав концы, ушел вперед вдвоем с «Малыгиным», чтобы нащупать наиболее легкий путь и пробить канал.

«Седов» и «Садко» остались на месте. Люди сильно измучились и устали. Мы не спали уже целые сутки. Мало приходилось спать и в предшествующие ночи. Но никто не уходил с палубы. Огромное нервное напряжение помогало держаться на ногах: ведь именно в эти часы решалась судьба кораблей. И вдруг мы узнали серьезную весть, предопределившую судьбу «Седова».

Я стоял на баке, когда ко мне подошел Полянский. В руках у него белели две радиограммы.

Молча протянул он мне свои листки и каким-то испытующим взором следил за мной, пока я читал:

«Садко» - Хромцову. «Седов» - Бадигину. «Ермак» потерял левый винт. Буксировать «Седова» не сможет. Предлагаю «Садко» срочно взять на буксир «Седова», попытайтесь идти за нами. 28.812. Шевелев».