Висенте Бласко-Ибаньес - Винный склад Страница 37

Лицо дѣвушки, какъ будто, прояснялось, но враждебный жестъ ея не исчезалъ.

– Хорошо; только пусть братъ держитъ руки тамъ, гдѣ слѣдуетъ. Языкомъ болтай что хочешь, но если ты выпустишь когти, дитя, доставай себѣ другую физіономію, потому что эту я расшибу однимъ ударомъ.

– Оле, веселыя вояки! – восклицалъ сеньорито. – Такой нравится мнѣ моя дѣвочка! Отважной, смѣлой и сердитой!..

Когда Рафаэль пріѣзжалъ въ Марчамало, Сеньорито не отказывался отъ безпрерывнаго восхваленія Маріи де-ла-Лусъ.

Надсмотрщикъ принималъ съ наивнымъ удовлетвореніемъ всѣ похвалы невѣстѣ, расточаемыя ей его хозяиномъ. Въ концѣ-концовъ, онъ былъ словно родной ея братъ, и Рафаэль гордился этимъ родствомъ.

– Разбойнкъ, – говорилъ ему сеньорито съ комическимъ негодованіемъ въ присутствіи дѣвушки. – Ты заберешь себѣ лучшее во всей странѣ, жемчужну Хереса и его окрестностей. Посмотри на вионградникъ Марчамало, стоящій сотни милліоновъ?… Но онъ ничто; лучшее здѣсь – эта вотъ дѣвушка, это сокровище прелестей. И оно принадлежитъ тебѣ, воръ… безстыдникъ.

И Раіфаэль смѣялся во все горло, такъ же какъ и сеньоръ Ферминъ. До чего остроуменъ и милъ донъ-Луисъ! Сеньорито, придерживаясь тона комической серьезности, набрасывался на своего надсмотрщика:

– Смѣйся, разбойникъ…. Посмотрите, какъ онъ доволенъ завистью къ нему всѣхъ остальныхъ. Въ одинъ прекрасный день я убиваю тебя, увожу Марію де-ла-Лусъ и сажаю ее на тронъ въ Хересѣ, посреди площади Нуэва, а у ногъ ея соберу всѣхъ цыганъ Андалузіи, чтобы они играли и танцовали и, соперничая другъ передъ другомъ, вослѣвали бы королеву красоты и изящества… Это сдѣлаю я, Луисъ Дюпонъ, хотя бы двоюродный мой брать и отлучилъ меня за это отъ церкви.

И онъ продолжалъ въ томъ же тонѣ нанизывать цѣлый рядъ гиперболическихъ и безсвязныхъ похвалъ среди смѣха Маріи де-ла-Лусъ и ея отца и жениха, признательныхъ за милое обхожденіе сеньорито.

Когда кончился сборъ винограда, Луисъ почувствовалъ гордость какъ послѣ совершенія великаго подвига.

Они справились со сборомъ винограда съ помощью лишь женщинъ, а между тѣмъ храбрецы забастовшики не осмѣлились даже и показаться, ограничиваясь лишь потоками угрозъ. Это произошло несомнѣнно потому, что онъ находился на виноградникѣ, оберегая его, и оказалось достаточнымъ для нихъ узнать, что донъ-Луисъ защищаетъ Марчамало съ своими друзьями, чтобы никто не приблизился съ намѣреніемъ помѣшать работѣ.

– Что вы скажете на это, сеньоръ Ферминъ, – говордлъ онъ стремительно. – Они хорошо сдѣлали, что не явилисъ, ротому что ихъ встрѣтили бы выстрѣлами. Какъ вознаградитъ меня мой двоюродный братъ за то, что я дѣлаю для него? Какое тамъ вознагражденіе. Онъ часто говоритъ, будто я ни на что не годенъ… Но сегодняшній день. надо отпраздновать. Я тотчасъ же поѣду въ Хересъ, и привезу самое лучшее вино изъ бодеги. И если Пабло взбѣсится, когда вернется, пусть себѣ бѣсится. Что-нибудь же долженъ онъ мнѣ дать за мои заслуги. И сегодня ночью у насъ кутежъ… самый большой кутежъ за все время: пока не взойдетъ солнце. Мнѣ хочется, чтобы эти дѣвушки, вернувшись къ себѣ въ горы, остались бы довольны и помнили бы сеньорито… Привезу также музыкантовъ, чтобы дать вамъ отдыхъ, и пѣвицъ, чтобы Марикита не одна бы пѣла и уставала бы.

…Какъ, вамъ не желательны женщины такого рода въ Марчамало?… Вѣдь мой двоюродный братъ неузнаетъ!.. Ну, хорошо, не привезу ихъ. Вы, сеньоръ Ферминъ, устарѣли; но чтобы сдѣлать вамъ удовольствіе, я отказываюсь отъ пѣвицъ. Впрочемъ, хорошенько разсудивъ дѣйствительно, нѣтъ нужды еще привозить женщинъ туда, гдѣ и такъ ихъ столько, что кажется цѣлое женское учллище. Но музыки и вина у насъ будетъ поверхъ головы! И пляска деревенская, и всякія танцы – полька, вальсъ… Вы увидите, что за пиръ на весь міръ будетъ у насъ сегодня ночью, сеньоръ Ферминъ.

И Дюпонъ уѣхалъ въ городъ въ своемъ экипажѣ, оглашавшемъ дорогу громкимъ звономъ бубенчиковъ. Вернулся онъ уже съ наступленіемъ ночи, лѣтней, теплой и такой тихой, что ни малѣйшее дуновеніе вѣтерка не колебало воздушныя струи.

Земля испускала изъ себя горячія испаренія; синева неба отливала бѣлесоватымъ оттѣнкомъ, звѣзды казались окутанными густымъ туманомъ. Въ ночномъ безмолвіи слышался трескъ виноградныхъ лозъ, кора которыхъ разсѣдала, расколотая жарой. Кузнечики неистово трещали въ бороздахъ, сжигаемые землей, лягушки квакали вдали, видно имъ мѣшала спать слишкомъ теплая влага ихъ лужи.

Спутники Дюпона, снявъ сюртуки, въ однихъ жилетахъ, разставляли подъ аркадами безчисленныя бутылки, привезенныя изъ Хереса.

Женщины, одѣтыя легко, въ однѣхъ лишь ситцевыхъ юбкахъ, выставляя голыя руки изъ-подъ платка, скрещеннаго на груди, занялись корзинами съ провизіей и восхищались ихъ содержимымъ, осыпая похвалами щедраго сеньорито. Приказчикъ хвалилъ качество закусокъ и оливокъ, служащихъ для возбужденія жажды.

– Вотъ такъ кутежъ готовитъ намъ сеньорито, – говорилъ онъ, смѣясь какъ патріархъ.

Во время обильнаго ужина на эспланадѣ, то, что всего больше привлекло восхищеніе людей, было вино. Женщины и мужчины ѣли стоя, и взявъ въ руки стаканы съ виномъ, они подходили къ столику, за которымъ сидѣлъ сеньорито съ приказчикомъ и его дочерью, и на которомъ стояли двѣ свѣчи. Ихъ красноватое пламя, поднимавшее копотные языки въ ночной тишинѣ безъ малѣйшаго дрожанія, освѣщало золотистую прозрачность вина. Но что это такое?… И всѣ принимались опять смаковатъ вино, налюбовавшись прекраснымъ его цвѣтомъ, и открывали широко глаза съ смѣшнымъ изумленіемъ, отыскивая слова, точно они не могли найти достаточно сильныхъ выраженій для того благоговѣнія, которое имъ внушала чудесная жидкость.

– Это какъ есть настоящія слезинки Iиcyca, – говорили нѣкоторые, набожно прищелкивая языкомъ.

– Нѣтъ, – возражали друігіе, – это самое что ни на есть молоко Пресвятой Матери Божьей.

И сеньорито смѣялся, наслаждаясь ихъ изумленіемъ. Это было вино изъ бодегъ «братьевъ Дюпонъ», старое и страшно дорогое, которое пили только лишь милорды тамъ, въ Лондонѣ. Каждая капля стоила песету. Донъ-Пабло хранитъ это вино, какъ хранятъ сокровище, и было весьма вѣроятно, что онъ вознегодуетъ, узнавъ объ опустошеніи, совершенномъ его легкомысленнымъ родственникомъ.

Но Луисъ не раскаивался въ своемъ великодушіи. Ему доставляло удовольствіе виномъ богатыхъ довести до потери разума толпу бѣдняковъ. Это было удовольствіе римскаго патриція, который напаивалъ допьяна своихъ кліентовъ и рабовъ питьемъ императоровъ.

– Пейте, дѣти мои, – говорилъ онъ отеческимъ тономъ. – Пользуйтесь, такъ какъ вамъ никогда больше въ жизни не видать такого вина. Многіе сеньоритосы изъ «Circulo» позавидовали бы вамъ. Знаете ли цѣнность всѣхъ этихъ бутылокъ? Это цѣлый капиталъ: вино это дороже шампанскаго и за каждую буылку прдходится платить не помню сколько дуросовъ.

И бѣдные люди набрасывались на вино, и пили, жадно пили, словно въ ротъ къ нимъ вливалось счастье.

На столикъ сеньорито подавались бутылки послѣ долгаго пребыванія ихъ въ оосудахъ со льдомъ. Вино оставляло пріятное ощущеніе прохлады.

– Мы опьянѣемъ, – говорилъ поучительнымъ тономъ приказчикъ. – Вино это пьемъ, не чувствуя его. Это прохлада для рта и огонь въ желудкѣ.

Но онъ продолжалъ наливать имъ свой стаканъ чуть ли не послѣ каждаго съѣденнаго имъ куска, смакуя холодный нектаръ и завидуя богатымъ, которые могутъ ежедневно доставлять себѣ это удовольствіе боговъ.

Марія де-ла-Лусъ пила столько же, какъ и отецъ ея. Какъ только ея стаканъ оказывался пустымъ, сеньорито спѣшилъ наполнить его снова;.

– Перестань подливать мнѣ, Луисъ, – молила она. – Ты увидишь, что я опьянѣю. Это вино предательское.

– Глупая, оно вѣдь точно вода! И если ты бы даже опьянѣла, вѣдь это же пройдеть!..

Когда кончили ужинать, послышался звонъ гитаръ, и рабочій людъ образовалъ кружокъ, усѣлись на полъ передъ стульями, занятыми музыкантами и сеньорито съ его свитой. Всѣ были пьяны, но продолжали пить. Зрѣлище было непривлекательное. Потъ выступилъ у нихъ на кожѣ; грудь ихъ расширялась, точно имъ не хватало воздуха. Вина, еще вина! Противъ жары нѣтъ лучшаго средства: это настоящее андалузское прохлажденіе.

Одни хлопали въ ладоши, другіе ударяли бутылкой о бутылку, какъ бы палочками, аплодируя знаменитой «севильянѣ», отплясываемой Маріей де-ла-Лусъ и сеньорито. Дѣвушка танцовала, стоя среди кружка противъ Луиса, съ раскраснѣвшимися щеками и необычайнымъ блескомъ глазъ.

Никгда еще она не танцовала съ такимъ увлеченіемъ и такой граціей. Голыя ея руки, жемчужной бѣлизны, поднимались надъ головой ея словно перламутровыя арки роскошной округлости. Ситцевая юбка, среди фру-фру, обрисовывавшаго дивныя очертанія ея бедеръ, давала возможность видѣть изъ-подъ ея подола маленькія ножки, превосходно обутыя, точно ножки сеньориты.