Митицуна-но хаха - Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) Страница 39

Тогда я послала Канэиэ письмо: «Почему ками постоянно говорит об этом? Он очень надоел мне со своими разговорами, поэтому напиши ответ, который я могла бы показать ему». Ответ пришел: «Я так и думал. За хлопотами по поводу нашего сына мне казалось, что это случится еще не скоро; теперь же я думаю, что мы вернемся к разговору после окончания полосы запретов, в восьмую луну, - если душевные устремления ками не изменятся».

Когда я получила письмо, то почувствовала большое облегчение. «Вот как полагает господин, - написала я ками, - разве не говорила я Вам, что в таком деле спешка не помогает определить надлежащее время?». Ответа я не получила, но через некоторое время ками явился сам.

- Я приехал довести до Вашего сведения, что я крайне рассержен.

- Что случилось? Вы говорите очень громко. Пожалуйте в помещение, - заметила я ему.

Входя внутрь, ками говорил моему сыну:

- Хорошо... Я приезжал сюда и днем и ночью, а теперь желанный миг отодвигается все дальше и дальше!

Собираясь уходить, ками попросил тушечницу и бумагу. Перед уходом написал на бумаге стихотворение, скатал и оставил для меня. Я прочла:

О, Месяц цветка У,Который Вы мне обещали!И меня, и кукушкуЛишили зашиты его.Как же мне горько...

«Что же мне делать? Вынужден покориться. Вечером приеду опять», - было написано там. Письмо было даже читать стыдно. Ответ я написала сразу и послала ему вслед:

Немного потерпите -Распустятся у мандаринаЦветы на ветке,Хотя и минул праздник розИ месяц цветка У.

Вечером двадцать второго числа, того самого дня, который был выбран некогда для свадьбы, ками вновь приехал с визитом. На этот раз, в отличие от прежнего, он был очень сосредоточен. Его осуждающий вид казался мне очень утомительным.

- Позволение господина, - говорил он, - не привело к цели. За это время все отодвинулось еще дальше. Подумайте, можете ли вы что для меня сделать?

- О чем вы думаете, что тут можно сделать? Ужели за это долгое время, о котором вы говорите, стала я смотреть на девочку как на женщину?

- Какою бы она ни была, я хотел бы с нею побеседовать.

- Это совершенно невозможно. Она еще в том возрасте, когда не встречаются наедине.

После этих слов ками, судя по голосу, особенно опечалился:

- Грудь моя сжимается от волнения. Может быть, позволите мне побыть хоть за этой бамбуковой шторой, и я сейчас же уйду. Я тогда буду по капле приближаться к цели. Проявите, пожалуйста, заботу! - и с этими словами он положил свою руку на штору.

Это было не вполне учтиво, но я сделала вид, что ничего не видела и не слышала, и сухо произнесла:

- Стало уже поздно. Вам обычно по ночам приходят такие мысли, не правда ли?

- Я не думал, что встречу такой холодный прием. Мне стыдно очень, все неожиданно... Думал - вы меня обрадуете... Свиток календаря и то зависит от спицы, на которую намотан. Я наговорил вам много плохого. Испортил вам самочувствие.

Он произнес это так удрученно, что я, в порыве сострадания, сказала:

- Так ли уж все безнадежно?! Представьте себе, что все это время Вы заняты службой при экс-императоре или при дворе.

- Но эта мысль для меня совершенно невыносима! - в унынии воскликнул ками, и в голосе его не было никакого оживления.

Я затруднилась с ответом и под конец уже только молчала. Ками же произнес:

- Весьма сожалею, я испортил вам настроение. В таком случае, более я не затрудню вас, не заставлю себя слушать. Еще раз выражаю сожаление.

Сказавши это, ками смиренно сложил щепоткой пальцы и, помолчав, через некоторое время встал. Когда он уходил, я велела дать гостю факел, но мне сказали:

- Не захотел взять ничего.

Мне было жаль его. На следующее утро я написала ему: «К большому сожалению, возвращались Вы без факела; надеюсь, все обошлось благополучно.

Я спросила опятьУ кукушки,А она не ответила мне,Почему в темнотеВозвращались Вы горной дорогой.

Мне очень жаль».

С тем же посыльным ками прислал ответ:

«Не слыхалаВашего вопросаТа кукушка,О вчерашнем делеСожалея.

Примите мои сожаления и свидетельство в получении Вашего послания».

Несмотря на то, что вчера ками показал такую выдержку, на следующий же день он вновь подъехал к моим воротам со словами:

- Господина помощника сегодня вызывают многие, так что передайте, что мы можем доехать до службы вместе.

Потом, как обычно, попросил тушечницу и, оставив письмо, уехал. Я посмотрела - нетвердым почерком была исписана вся страница: «Какие грехи в прежних жизнях я совершил, что теперь получил такую плоть, которой Вы изволите чинить помехи? Дело оборачивается столь странно, что я весьма сомневаюсь, закончится ли оно благополучно. Больше я Вам ничего не скажу. Теперь я полагаю, что должен укрыться от людей высоко в горах».

В ответ я написала: «Как это ужасно. Почему Вы изволите так говорить? Человек, который плохо к Вам относится, - это не я, а другой кто-то. Горы я знаю плохо, а долины - хорошо». Письмо передала, когда ками отправлялся в одном экипаже с моим сыном. Сын в тот день вернулся домой верхом на прекрасной лошади, полученной в подарок.

Тем же вечером ками приехал опять.

- Я весьма сожалею о своем поведении прошлой ночью, и едва вспомню его, как мне становится стыдно. Я пришел сказать,  что теперь буду покорнейше ожидать решения господина. Нынешним вечером мне гораздо лучше. Вы изволили сказать мне: «Не умирайте», - но и за тысячелетнюю жизнь у меня не пройдет эта горечь. Когда, загибая пальцы, я считаю до трех, то ложусь ли, встаю ли, - все думаю, как это долго... В те заполненные скукой месяцы и дни не позволите ли мне ночевать здесь, на краешке циновки?!

Он говорил о вещах, совершенно у нас не принятых и, получив соответствующий ответ, в тот вечер очень рано вернулся домой.

Своего помощника ками продолжал приглашать и утром и вечером, и тот обычно возвращался с подарками. Однажды он привез домой преинтересную картину, написанную дамой. На ней была изображена женщина, которая стояла, опершись на высокие перила рыбачьего павильона на берегу пруда, и всматривалась в сосну на островке. По этому поводу я написала на клочке бумаги стихи и прикрепила их к картине:

Как же быть,Если волны в прудуЗашумятИ коснутся того,Что на сердце?

На другой картине был изображен вдовец, который пишет письмо. Он глубоко задумался, подперев щеку рукой.

Как сильный ветер,Что забыл о паутине,Он слишком многоПишетО любви, -

так я написала для этой картины, потом взяла их обе и возвратила ками.

Он по-прежнему не переставал надоедать мне, желая, чтобы я снова обратилась к господину. Как и в прошлый раз, я написала Канэиэ, решив показать его ответ ками: «Он говорит все об одном, и уж не знаю, как ему отвечать». «Почему он так нервничает, - писал Канэиэ, - если время уже назначено? Люди уже поговаривают, что он беспричинно зачастил к тебе, не дожидаясь восьмой луны. Хочу сказать, что я недоволен этим».

Сначала я приняла ответ за шутку, но когда намеки стали повторяться часто, я удивилась и запротестовала: «Я не говорила тебе, что он сюда зачастил. Его просьбы мне прискучили, я и сказала ему: "Обо всем этом следует говорить не здесь". Мне показалось излишним, когда об одном и том же он начинал говорить снова. Однако что означают твои слова?

Теперь я высохла,Как та трава,Жевать которуюНе станетЖеребенок.

Как неприятно!»

Ками по-прежнему в эту луну продолжал выражать недовольство. В эту пору, как говорили вокруг, в отличие от других лет, «кукушка слышна чуть ли не во дворце». В конце одного из писем он написал: «Непривычно громкие голоса кукушек беспрестанно приносят воспоминанья». Письмо было написано с предельной учтивостью, безо всяких лирических намеков.

Сын как-то попросил у него взаймы торбу для кормления коня. Теперь, в конце обычного письма, ками написал: «Пожалуйста, передайте ему, что пока дело не окончено, нет и торбы для коня». Я ответила так: «Если бы мы знали, что торбу для кормления коня Вы даете взаймы в обмен на что-то, мы не стали бы доставлять Вам беспокойство». И тогда он обратной почтой, с тем же посыльным, написал: «Дело в том, что торбу, которую я даю, как Вы выражаетесь, в обмен на что-то, сегодня и завтра мне нужно было бы иметь у себя».