Лев Бразоль - Публичные лекции о гомеопатии Страница 39

Вы помните, что в прежних моих беседах я неоднократно называл гомеопатию «наукой» и её практическое правило лечения — терапевтическим «законом», понимая, конечно, слова «наука» и «закон» в том самом смысле, в каком они употребляются в естественных науках. Вы, вероятно, также помните, что один из моих почтенных оппонентов, с точки зрения строгой науки вообще и физики в частности, отрицал приложимость термина «закон» к гомеопатической формуле similia similibus (см. «О гомеопатическом законе подобия»). А другой оппонент в «Киевлянине» (1889 г., №№ 253–255) ещё недавно исключал гомеопатию из области естественных наук и приравнивал её к грубому эмпиризму и шарлатанству, а в подведении нашей практической формулы под категорию индуктивного или естественного закона усматривал лишь одни неосновательные незаконные претензии гомеопатов. Мне кажется, что такие возражения, высказываемые притом совершенно бездоказательно и голословно, доказывают либо то, что наши оппоненты не знают, что такое гомеопатия, либо не понимают, какое значение имеет слово «закон» в естественных науках, либо нетверды и в том, и в другом. Поэтому прежде чем продвигаться вперёд и развивать новые темы, стоящие на будущей очереди, я постараюсь сегодня очистить себе путь от вышеупомянутых возражений и постараюсь подробнее обосновать своё положение о «научности» гомеопатии, о «закономерности» её руководящего принципа и о равноправности его наравне с другими естественными законами. Мне, значит, нужно показать возможность существования науки в терапии, по аналогии с другими естественными науками; указать, каким требованиям должна удовлетворять терапия, чтобы заслуживать названия «науки», и доказать, что гомеопатия именно этим требованиям и удовлетворяет. Это даст мне возможность ответить сегодня, по крайней мере, на одну категорию возражений, часто направляемых против гомеопатии, тем более, что этот ответ прямо приводит меня в центр моей сегодняшней темы, а именно: какое положение занимает гомеопатия среди опытных наук?

Опытные, или, иначе, позитивные науки это те, которые:

1) изучают факты или положительные явления природы, доступные органам чувств,

2) исследуют законы или отношения, которые известные явления имеют к другим, им предшествующим, их сопровождающим или за ними следующим, и

3) при изучении явлений природы и исследовании их законов пользуются одними и теми же методами исследования, а именно: наблюдением, опытом и индукцией[53].

Наблюдение состоит в том, чтобы внимательно созерцать и рассматривать и точно отмечать элементы и свойства известного предмета, условия, факта или явления природы, в том виде, в каком они представляются нашим вооруженным или невооруженным органам чувств, не стараясь их воспроизводить или видоизменять по своему произволу. Наблюдение играет в высшей степени важную роль в астрономии, ботанике, зоологии, минералогии, геологии, анатомии и пр.

Опыт не довольствуется одним наблюдением и не ждёт, чтобы изучаемые факты или явления сами представились для изучения, но искусственно воспроизводит требуемое явление, чтобы облегчить себе его изучение, и затем не ограничивается исследованием его в тех условиях, в которых оно даётся нам в природе, но ставит его в новые условия, находящиеся во власти исследователя, чем даётся возможность умножать факты, изолировать явления, исключать случайные и несущественные условия и выделять необходимые и существенные условия происхождения или существования известного явления. Опыт подчиняется тем же правилам, как и наблюдение, но к наблюдению присоединяет ещё эксперимент, т. е. искусственное произведение изучаемого факта, согласно целям и намерению исследователя. Образцом опытных наук могут служить физика, химия и физиология, которые поэтому и называются экспериментальными par excellence.

Индукция или наведение есть мыслительный процесс обобщения, распространяющий заключения от частного к общему и совершенно необходимый во всех науках, имеющих целью открыть свойства тел и законы их подчинения. Только индукция даёт вывод новой и всеобщей истины из частных фактов опыта и наблюдения и открывает нам законы природы, т. е. общий и постоянный порядок, в котором непременно, неизменно и необходимо совершаются или должны совершаться явления природы — конечно, под условием подразумеваемого принципа, что каждое действие имеет свою причину и что одинаковые причины обусловливают одинаковые последствия.

Но из открытого закона должны быть ещё выведены его последствия и практические приложения, поэтому к индукции присоединяется дедукция — мыслительный процесс, выводящей из общей истины частный факт, из общего правила — частное положение, и извлекающий практические последствия из законов, открытых индукцией.

Итак, естественный метод исследования в опытных науках имеет в основании наблюдение, опыт и индукцию, а дедукция дополняет, подтверждает и укрепляет выводы индукции.

Этот же самый метод исследования лежит в основании гомеопатии. Но так как вся сила индуктивного метода заключается в количестве, качестве и убедительности основных фактов опыта или наблюдения, то индукция может иметь вероятность высокой, средней или низкой степени, и нередко случается, что единичные или недостаточно проверенные факты возводятся слишком легко и скоро на степень закона, причём такая индукция будет иметь уже совершенно сомнительное или совсем неправдоподобное значение. Так, между прочим, неоднократно говорилось, что и гомеопатия построена на сомнительной индукции, а именно на известном эксперименте Ганемана с хинной коркой. Это неправда. Я уже имел случай два раза говорить об истории открытия гомеопатии; тем не менее, считаю нужным напомнить её и сегодня.

В 1790 г., т. е. ровно сто лет назад, Ганеман случайно набрёл на факт, что хина в состоянии производить известный вид лихорадки, между тем как свойство её излечивать лихорадки было уже давно известно. Этот факт, как светлый солнечный луч, озарил его творческую мысль и послужил той божественной искрой, которая вдохновляет гениальных изобретателей к своим бессмертным открытиям. Он стал изучать из литературных источников и из собственных наблюдений физиологическое действие таких лекарственных веществ, терапевтические свойства которых были уже хорошо известны и практически испытаны, и что же? К удивлению своему, он везде находил один и тот же результат, а именно, что везде, где больные скоро, прочно и действительно излечивались с помощью лекарств, везде это излечение производилось такими лекарствами, которые в здоровом организме производят подобное себе страдание. Спокойные и беспристрастные наблюдения в течение многих лет ежедневно и постоянно подтверждали факт, что лекарства, излечивающие известную болезнь, в состоянии также и производить весьма сходную болезнь, но только через шесть лет после первого опыта с хинной коркой он в первый раз осторожно обобщает свои наблюдения и произносит: similia similibus, говоря, что острые болезни, пожалуй, могут подчиняться принципу contraria contrariis, но что хронические болезни от противодействующих или аллопатических средств ухудшаются, и для излечения своего требуют подобно-действующих или гомеопатических средств. Однако вплоть до 1799 г. он нередко ещё применял лекарства по обыкновенным, общепринятым тогда принципам и в материальных приёмах; тем не менее, мысль, что все лекарственные вещества должны излечивать такие болезни, какие они сами способны производить в здоровом организм, не покидала его головы и всё крепче вкоренялась в его ум и, поэтому, он наконец решается в широких размерах изучать физиологическое действие лекарственных веществ на здоровый организм и испытывать их терапевтическое действие, согласно предусмотренному им принципу. С 1805 г. он переходит с наблюдательного метода на экспериментальный, изучает на себе и на других здоровых людях многочисленные и новые лекарственные вещества, списывает с натуры лекарственные картины болезней, т. е. болезненные состояния, искусственно производимые этими лекарствами, и затем в своей медицинской практике испытывает действие каждого из них против таких болезненных состояний, которые наиболее сходны с его собственной болезненной картиной, — и вот, согласно его ожиданию, естественные болезни, и не только хронические, но и острые, очень скоро, прочно и приятно поддавались излечению. Тогда он ещё более обобщает своё правило, распространяет его не только на хронические, но и на острые болезни, сокращает сферу применения противоположного метода «contraria contrariis», которому он прежде ещё готов был приписать довольно обширное значение, но который он теперь называет паллиативным и нерациональным, и совершенно уверенно и настойчиво предлагает уже другой, лучший и действительный путь к излечению — гомеопатический. В 1810 г. в предисловии к «Органону» он формулирует свод своих 20-летних наблюдений и опытов в виде практического правила лечения следующим образом: «Чтобы нежно, скоро, верно и прочно исцелять, выбирай в каждом болезненном случае такое лекарство, которое в состоянии произвести сходное страдание («омойон патос»), подобное тому, которое подлежит к излечению (smilia similibus curentur)».