Лев Бразоль - Публичные лекции о гомеопатии Страница 46

Найти порядок, в котором совершаются факты наблюдений, открыть закон, которому подчиняются явления природы, а тем более предсказывать явления, которые ещё не осуществились, но должны осуществиться в более или менее далёком будущем, это значит достигнуть высшей возможной точки развития в области опытных наук и служить доказательством понимания с нашей стороны языка природы и постижения смысла её законодательных актов. Дальше этой степени совершенства естественные науки идти не могут, потому что тайные мотивы деяний природы и внутренняя сущность и первопричины её механизмов навсегда останутся сокрыты от ограниченного человеческого ума, и Гёте прав, когда говорит: «Ins Innere der Natur dringt kein erschaffener Geist».

Прилагая опять вышесказанное к терапии, мы должны опять сказать, что терапия, как опытная наука, имеющая дело с двумя сериями опытных явлений, а именно с явлениями естественных болезней и лекарственных действий на человеческий организм, должна не только представить нам закон, выражающий общее и постоянное отношение между явлениями болезни и явлениями лекарственного действия, но, мало того, с помощью этого индуктивного закона научная терапия должна быть в состоянии разрешать дедуктивную задачу предсказывания будущих фактов, по известному уже вам типу: на основании данного терапевтического закона и данной одной серии явлений, определить или предсказать, какова должна быть вторая серия явлений. А именно: имея, например, терапевтический закон и явления болезни, подлежащей лечению, терапия должна в точности предсказать, каковы будут действия лекарства, с помощью которого должна быть излечена болезнь, хотя бы это лекарство ещё вовсе не было известно или хотя бы действия его ещё не были изучены. И обратно, имея терапевтический закон и явления изученного лекарственного действия, терапия должна быть в состоянии предсказать, какие естественные болезни будут излечиваться данным лекарственным веществом, хотя бы эти естественные болезни ещё вовсе не были известны или не встречались бы ещё ни разу в наблюдении или в практике врача.

Спрашиваю опять, sine ira et studio, удовлетворяет ли этому требованию господствующая терания?

Очевидно, нет.

Рациональная школа, исходящая в своих терапевтических действиях из теории сущности болезни и теории действия лекарства, никогда не может предсказать наперёд, какие неизвестные ещё лекарства должны излечивать данную болезнь или какие неизвестные ещё болезни должны требовать для своего излечения данных лекарств, потому что теории болезней и теории действия лекарств ежедневно меняются и то, что казалось рациональным вчера, завтра наверное будет признано нерациональным и невежественным; следовательно, предсказать вперёд, каков будет рациональный план лечения любой болезненной формы через месяц или через год, невозможно, потому что неизвестно, каковы будут господствующие теории сущности болезней и лекарственного действия.

Статистическая школа, исходящая в своих терапевтических действиях из сравнительных результатов лечения одной и той же болезни по разным методам, очевидно, тоже не может предъявлять претензии на предвидение и предсказание лекарственных средств против новых болезненных форм, потому что её заключения требуют предварительных человеческих жертв на алтарь Эскулапа, и без прошлого, горького и печального опыта, она принципиально не в состоянии решить, который из многих способов лечения данной болезни лучше или хуже других.

Следовательно, привилегированная терапия не удовлетворяет и этому второму требованию науки.

Ну, а как гомеопатия?

Из самого слова «гомеопатия», или из её опытной формулы «подобное подобным лечится», уже прямо вытекает, что если дана одна серия явлений, положим, явления данной болезни, то индуктивный закон отношения сразу указывает на соответствующее средство, если только оно содержится в лекарствоведении, или предсказывает физиологические свойства ещё неисследованных лекарственных веществ, и на это указание можно положиться с безусловным доверием, хотя бы ни один случай данной болезни еще никогда не подвергался лечению; и наоборот, если хорошо изучены физиологические, т. е. болезнетворные свойства данного лекарственного вещества, то врач с достоверностью может предсказать, какие болезненные формы оно будет излечивать, хотя бы такие болезненые формы ещё никогда не наблюдались или никогда ещё не служили объектом лечения, ни в его собственной практике, ни в практике других врачей. Каждый врач-гомеопат чуть ли не ежедневно разрешает такие дедуктивные задачи, встречая пациентов с совершенно своеобразными, исключительными и характерными жалобами и страданиями, и с уверенностью назначая против этих жалоб или страданий такие лекарственные вещества, которые содержат в своих патогенезах такие же страдания, хотя бы раньше ему ни разу не приходилось встречать подобных больных или назначать соответствующее лекарство. Не буду вас угощать случаями из собственной практики, которым тут не время и не место, но приведу лишь два общеизвестных исторических случая.

Когда холера в первый раз пожаловала к нам из Азии (в 1831 г.) и навела панику на всю нашу часть света, то врачи старой школы, ввиду своего полного бессилия справиться с этой страшной болезнью, оправдывались тем, что болезнь для них ещё новая, что патология её ещё неизучена и что опыт ещё не решил, какое будет наиболее действительное против неё лечение. Ганеман же, не видавший ещё ни одного случая холеры, на основании одних описаний симптомов и течения этой губительнейшей болезни, руководимый своим неизменным терапевтическим законом, уверенно и догматически предсказал, что такие-то средства, а именно Camphora, Veratrum и Cuprum, будут иметь могущественное действие против холеры, и для каждого из этих средств указал соответствующе показания, которые потом блистательно оправдались. Холера двинулась на Европу и застала аллопатов врасплох, бессильными и неподготовленными к сознательной борьбе; гомеопаты же находились в полном вооружении и не замедлили дать мощный отпор страшному врагу. Великие преимущества гомеопатического лечения холеры были безусловно подтверждены всеми честными врачами, добросовестно его испытавшими, и правительственными комиссиями, изучавшими вопрос о сравнительном достоинстве всевозможных способов лечения холеры, (например, в Англии). Когда холера во второй раз появилась в Европе (1849 г.), то старая школа, несмотря на то, что болезнь была уже для неё неновая, и что патология её уже была гораздо более известна и что прежние многочисленные опыты должны были бы доставить надёжные заключения относительно её лечения, если бы такое заключение вообще было возможно на основании патологии, — старая школа осталась так же бессильна, как и прежде. И в самые последние эпидемии, когда научная медицина, по словам её приверженцев, поднялась на такую невообразимую высоту, даже коховская «запятая» — эмблема мудрости дня — не спасает рациональную школу от fiasco, никакого согласия относительно рационального лечения холеры нет и в помине, результаты лекарственного лечения холеры так же безотрадны, и смертность от холеры так же велика, как и прежде. А между тем, несмотря на все успехи патологии, физиологии, микологии и пр., каждая новая холерная эпидемия неизменно подтверждает высокое достоинство гомеопатического лечения, обнаруживает несравненно меньший процент смертности, чем при всяких других методах лечения, и выдвигает поучительный факт, что против точно описанного комплекса клинических симптомов холеры средства, указанные Ганеманом на основании закона подобия, так же верны и действительны теперь, как были 60 лет тому назад, и останутся такими и через 1000 лет. Вот это наука, и вот за что я так люблю гомеопатию!

Второй пример, который я хочу вам привести в самом сжатом изложении, по причине позднего времени, это введение в гомеопатическую практику Mercurius cyanatus против дифтерита.

Зимою с 1863 на 1864 год у д-ра Виллерса, практиковавшего тогда в Петербурге, опасно заболел дифтеритом единственный сын 8-и лет. Болезнь ухудшалась изо дня в день, грязный дифтеритический выпот покрывал всю слизистую оболочку зева и издавал отвратительный запах, дифтерит спустился с зева на гортань, ребёнок окончательно ослабел, появилось стерторозное дыхание с хрипами, пульс частый, еле ощутимый и нитевидный; словом, все симптомы близкой асфиксии; когда на 8-й день болезни был приглашён д-р Бек, также памятный ещё, вероятно, многим из этой аудитории. Нужно вам напомнить, что в то время эпидемический дифтерит был ещё болезнью довольно новой для врачей 60-х годов и гомеопатическое лечение дифтерита ещё не было точно установлено. Ввиду безуспешности раньше назначенных средств, ввиду отчаяния своего друга и безнадёжного состояния ребёнка, д-р Бек развёл руками и призадумался. Но плохой тот солдат, который не надеется быть генералом, и плохой тот гомеопат, который слагает оружие ввиду опасного и, по-видимому, даже безнадёжного случая. Д-ру Беку внезапно вспомнилась когда-то читанная им история отравления нескольких членов одной семьи цианистым меркурием; прижизненные симптомы напоминали картину болезни маленького Виллерса, а вскрытие обнаружило гангренозное разрушение зева. Цианистый меркурий до того никогда и никем не был употребляем против дифтерита, но д-р Бек, руководясь законом подобия, решил, что цианистый меркурий должен подойти к данному отчаянному случаю, и что в нём последний якорь спасения для ребенка. Тотчас послали в Центральную гомеопатическую аптеку; содержатель её, Ф. К. Флемминг, и ныне блогополучно здравствующий, тотчас добыл препарат и приготовил из него 6-е центесимальное разведение, и уже через несколько часов ребёнок получил первый приём. Сейчас после первых приёмов наступило субъективное улучшение в общем состоянии ребёнка, он в первый раз заснул и проспал почти всю ночь; утром потребовал пищи и раньше конца первых суток почти весь дифтерический выпот исчез, и выздоровление пошло быстрыми шагами вперед. С тех пор Mercurius cyanatus был испытан миллионы раз, и громадное значение его, как целительное средство против дифтерита, стоит уже вне всякого сомнения.