Неизвестен Автор - Максим и Федор Страница 5

Кобот вошёл в квартиру, разделся (даже почистил пальто щёткой), не таясь, прошёл к себе в комнату, где хладнокровно сел за стол с книгой "Заметки по истории современности".

Почти тотчас же в комнату вошёл Пужатый и расположился напротив Ильи. Илья Давидович оторвал глаза от книги, холодно посмотрел на Пужатого и снова погрузился в чтение. Милиционер забарабанил пальцами по столу, едко глядя на Кобота.

- Книжечку читаем?

Илья продолжал смотреть в книгу.

- А ну, положи книгу! Смотреть на меня! - как никогда страшно закричал Пужатый, с силой хлопнув раскрытой ладонью по столу. Всё затрещало, книга упала на пол.

Коботу уже некуда было смотреть, и он со страданием взглянул на Пужатого. Тот сидел весь красный и тяжело дышал.

- Алексей Степанович, я думаю, пора, наконец...- начал Илья.

- Кобот, что вы делали сегодня ночью? - перебил его Пужатый.

- Я? Что... Спал, ночевал...

- Где? Адрес?

- Да что... причем тут... на работе, то есть, у сослуживца...

- Интересная у вас работа, я замечаю. Адрес, я спрашиваю.

Илья Давыдович понял, что лучше не выламываться, а спокойно отвечать на вопросы, чтобы Пужатый перебесился, понял, что неправ и отстал. Однако, адреса сослуживца действительно невозможно было вспомнить теперь, в таком лихорадочном состоянии.

- Не помню точно сейчас. Я так могу показать, а завтра

спросить могу.

- Значит, где были ночью - не помним? Или, может, не хотим вспоминать?

Жилы на шее Пужатого вздулись и мерцали. Он встал, окинул комнату внимательным взглядом и, хлопнув дверью, вышел.

Илья застонал, вскочил с места, стал метаться. Подбежал к двери, но не совсем, чтоб не было вида, что он подслушивает, замер. Через некоторое время раздался звонок, пришёл Василий, ученик Фёдора, принес вермуту, плясал, напевал что-то, восточное. Фёдор внушительно выговаривал, что портвейн поинтереснее вермута, и тут неожиданно раздался властный голос Пужатого:

Не шуметь! Передвигаться по квартире осторожно. В квартире - Кобот!

* * *

Поздно вечером, когда все уже утихли, Илья на цыпочках пошёл по коридору в туалет, с опаской прислушиваясь к каждому шагу. Нащупав дверь, он медленно, чтоб не скрипела, открыл её, вошёл, и стал тихо закрывать.

Раздался грохот, в коридоре вспыхнул свет, Пужатый схватился за уже почти закрытую дверь, рванул на себя с пронзительным криком:

- Стой, гад! Теперь не уйдёшь!!!

Илья до крови вцепился в ручку, однако, дверь неотвратимо распахивалась. Кобот затравленно вскрикнул и закрыл голову руками. Пужатый полминуты постоял в дверях, грозный, как памятник, и, ничего не сказав, быстро пошёл к себе в комнату, оставив после себя тревожный запах перегара.

* * *

Часа через три, когда Кобот уже стал задрёмывать на диване, куда он прилёг, не раздеваясь, в коридоре послышался резкий, но приглушённый стук сапог. Прямо в ушах заскрипело странное шуршание, а потом голос из репродуктора произнес:

- Внимание, Кобот! Вы окружены! Всякое сопротивление - бесполезно! Выходите и сдавайтесь!

Илья до боли вытаращил глаза, вцепился зубами в руку и укусил её.

- Повторяю, Кобот! Всякое сопротивление бесполезно. Выходите и сдавайтесь!

Снова напряжённое, выжидающее шуршание.

Хлопнула дверь, потом раздался голос Максима:

А вот ты поори у меня, гавно! Хватит, один засранец по ночам орёт, ещё второй нашёлся!

- Всем оставаться в помещениях! - ответил Пужатый в громкоговоритель.

- Я тебе, жопа, покажу помещение!!!

В коридоре ещё некоторое время ходили, зажигали и тушили свет, - Кобот был почти в беспамятстве. Он рванул на груди рубаху и откинулся на спину, тяжело дыша.

* * *

Под утро Илья Давыдович забылся тяжелым, беспокойным сном. Часто просыпаясь, он тут же забывал кошмарные видения, так как действительность казалась ему намного хуже, кошмарнее, гаже и непонятнее.

От малейшего шороха он просыпался, и, вытягивая шею, сонно таращился во все стороны.

Когда в комнате стало светать, когда невнятные кубы мебели стали оформляться, хоть и непонятно, во что, дверь резко распахнулась, и из проёма послышался голос Пужатого:

- Ни с места! При малейшем движении стреляю!

Чёрная фигура вынырнула из темноты и метнулась к выключателю.

Кобот пружиной распрямился, одним движением снял предохранитель и нажал курок. Бахнул выстрел и чёрная фигура шлёпнулась на пол.

* * *

Забегали в коридоре. Максим включил свет. Перевернули на спину Пужатого. Прямо напротив сердца, на синей форме расплылось странное пятно крови. Кобот забился в угол дивана, поминутно разглядывая руки и шаря под собой.

Все, как обалделые, смотрели на грузный, нелепый труп.

ЭПИЛОГ

Непостижимая гибель Пужатого поразила всех обитателей квартиры. Кобот целыми днями приставал к Максиму и Фёдору, верят ли они, что это не он убил Пужатого. Хотелось верить, хотя больше и некому. Но не мог же убить Кобот, сроду не державший никакого оружия в руках, да и вообще...

Илью не забрали. Почему - неизвестно.

Не забрали и всё.

Пётр, ученик Максима, и совсем, кажется, решил, что его разыгрывают, назвал Илью Давыдовича "Наш Ринальдо Ринальдини" и сочинил про него стишок:

Кобот бренчит кандалами, Ведут по этапу его, Он утром, не мывшись, в пижаме, Соседа убил своего.

Про вольную жизнь вспоминая, Идёт он, судьбину кляня, Идёт он в слезах и хромает Идёт, кандалами звеня.

Недолго так веселился Пётр - прослушав стишок, Максим всадил ему затрещину и сказал: - И ты доиграться хочешь, жопа!?

ГОСТИ

(разговор)

Комната Петра, ученика Максима. Небольшой стол, шкаф, наполненный книгами - ничего книги, только отвратительно затрёпанные, а многие с библиотечными штампами. Всякие вещи. Под кроватью, вместо одной из ножек лежит стопка журналов и книг, а ножка валяется рядом. В комнате относительно чисто, на столе стоят три бутылки портвейна, хлеб, - видно, что Пётр ждёт гостей.

Пётр с книгой сидит за столом. Смотрит на часы, потом берёт со стола бутылку портвейна, наливает стакан, медленно пьёт. Слышен звонок. Пётр быстро допивает, наливает ещё полстакана и тоже выпивает, очевидно, для храбрости. слышно, как в коридоре открывается входная дверь.

ПЁТР, (поперхнувшись, кричит). Это ко мне!

Убегает, возвращается с гостями. Это Василий, ученик Фёдора; Алексей Житой, крепкий парень; Мотин, непризнанный художник; Вовик, весь слабый, только челюсти крепкие от частого, стыдливого сжимания; Самойлов.

ЖИТОЙ. Смотри, он уже начал! Мужики, давай по штрафной! (достаёт из своего портфеля две бутылки портвейна, более дешёвого, чем стоящий на столе.)

ВАСИЛИЙ. Погоди, дай закусь какую-нибудь сделаю. Я не ел с утра.

ЖИТОЙ. Ой, до чего я не люблю, когда начинают туда-сюда... Вовик, колбаса у тебя есть?

Вовик достаёт из сумки с надписью "Демис Руссос" колбасу и две бутылки вермута, разумеется, не итальянского.

ПЁТР. А какого ты ляда вермут покупаешь, когда в магазине портвейн есть?

ВОВИК. Не хватало на два портвейна.

ПЁТР. Я этой травиловкой желудок спортил.

Пётр раскладывает колбасу, хлеб, приносит из кухни варёную картошку. Василий достаёт из шкафа стопарик, один Самойлов стоит, засунув руки в карманы и иронически смотрит на центр стола. Житой разливает портвейн. Все со словами "Ну ладно", "Ну давай" выпивают и закусывают. Самойлов вертит в руках стопарь, насмешливо разглядывая его.

ВАСИЛИЙ. Садись, что стоишь, как Медный Всадник?

Самойлов садится, насмешливо улыбаясь.

ЖИТОЙ. Давайте сразу ещё по одной, чтоб почувствовать.

Разливает, почти все выпивают. Василий пьёт залпом, как это обычно делает Фёдор, Пётр же, напротив, -степенно, отопьёт, поставит и снова отопьёт, как Максим.

ВАСИЛИЙ (Мотину). Чего ты? Не напрягайся, расслабься.

МОТИН. Да ну... на фиг... Я после этой работы вообще делать ничего не могу. А удивляются ещё, почему мы пьём. Мало ещё пить!

ЖИТОЙ. Верно!

Разливает ещё по одной.

ВАСИЛИЙ. То, что мы пьём, - есть выражение философского бешенства.

МОТИН. Я после работы этой вымотан совершенно, куда там ещё картины писать - год не могу. Возьму кисть в руки, а краски выдавливать неохота. Такая тоска берёт, что я за час, вымотанный, нарисую?

ВОВИК. А в воскресенье?

МОТИН (в сильном раздражении). А восстанавливать рабочую силу в воскресенье надо? Впереди неделю пахать, как Карло. А в квартире убраться? А с сыном погулять? А в магазин надо?

ПЁТР. Так каждый живёт, что такого за...

МОТИН (перебивает). Вон Андрей Белый пишет, что хоть Блок и не был его другом, прислал тысячу рублей, и он полгода мог заниматься антропософией. Антропософией, а? Вот гады, жили! (Залпом выпивает) Да избавьте меня на полгода от этой каторги, я вам такую антропософию покажу!

ЖИТОЙ. А вот эти ваши, как их... Максим с Фёдором - вроде не работают, а, Пётр?

ПЁТР. Не работают.

МОТИН. Как так?

ПЁТР. Да вот так... как-то...

ВОВИК. Давно?