Наталия Сухинина - Где живут счастливые? Страница 51

Для меня батюшкины слова были хорошим уроком. Я мало задумывалась над тем, что в гости к святым надо приходить так, чтобы никого не обидеть. Надо уметь быть деликатным, вежливым и тонким. И как нельзя в гостях непочтительно отзываться о хозяевах, у святых в гостях наши манеры должны соответствовать «протоколу». Наверное, духовная культура - это постоянный взор в себя, всё ли во мне как надо перед оком Божиим и Его святых угодников? Не расхристан ли мой костюм, не груб ли лексикон, не суетны ли мысли? И достоин ли я вообще этого общества?

Бывая в Троице-Сергиевой Лавре, без конца слышу, как люди, заказывая экскурсии по монастырю, непременно требуют в гиды монаха. И обязательно в рясе, добавляют особо привередливые. Им объясняют, что в монастыре у каждого своё послушание, здесь не в чести своеволие - а гости скандалят: мы деньги заплатили, а вы нам штатского экскурсовода? Хотим монаха! А хотят-то не столько монаха, сколько экзотики. Монашеский клобук, мантия и чётки - атрибуты аскетической иноческой жизни - принимаются за забаву, которую можно заказать себе на потеху. А ведь люди эти, скорее всего, знакомы с этикетом, умеют, наверное, вести себя в «присутствии», могут поддержать светскую беседу и пользоваться ножом. Так почему здесь такие непростительные, почти детские проколы?

Апломб. Апломб - злой враг духовного этикета. Болит душа, вспоминая недавнюю поездку в Иерусалим. Рядом с праздничными чувствами жили и другие, непраздничные, горькие. Как часто мы, паломники, мечтавшие об этой поездке несколько лет, бывали некрасивы, невоспитанны, неблагодарны.

Река Иордан... В белых крестильных рубашках входим мы в святые воды с крещенским тропарём на устах. Нам бы насладиться этой минутой, нам бы впечатать ее в сердце на всю жизнь, а мы выскакиваем, как ошпаренные, и бежим, Господи, прости, к небольшому склончику за... камнями. Нам надо набрать побольше камней, а камней мало, до нас уже сколько побывало здесь паломников. Мы выхватываем из-под рук друг друга камешки, торопимся, нервничаем. Нам просто необходимо много камней. Но ведь не за камнями торопились мы сюда через несколько морей — за благодатью, которая, посетив наше сердце, сделает его чище и терпимее. Ещё рубашка не просохла, а мы уже эту благодать вытеснили из сердца алчной каменной лихорадкой. Конечно, мы придумали себе оправдание. Чем больше я привезу камней, тем больше людей обрадую подарком. Лукавое оправдание. Камней всё равно всем не хватит. И даже если привезли бы один, он хранился бы в нашем доме великой святыней и радовал всех, кто дом посетит. О собственном спасении призывают нас думать святые отцы. А мы всё других спасаем. «Врачу, исцели себя сам...» Да разве спасёшь другого камнем, хоть он и из Иордана, маслом, хоть оно и от Гроба Господня, крестиком, даже если он куплен в трех шагах от храма Воскресения? Святые подарки только в утешение. А в спасение — возможность приложиться к святыням, помолиться перед Господним Гробом, покаяться и обрести душевный мир. А какой уж тут мир, только успевай поворачиваться. Одна худенькая, в чём душа держится, пожилая паломница везла домой 25 литровых бутылок со святой водой. От источника в Назарете, из Иордана, из Горнего... Тяжесть неподъёмная, и она ко всем приставала: помоги, сынок, помоги, дочка. Как оставишь старушку? Помогали» отставали от остальных, не успевали послушать гида, не успевали приложиться к святыням. А старушка «сломалась» на горе Блаженств. Сил выйти и взглянуть на прекрасный пейзаж Десятиградия, послушать пение птиц, которые» по преданию, до сих нор славят Господа, запечатлеть в своем сердце место Нагорней проповеди не было мочи. Тяжелые бутылки вытянули руки, ноги подкашивались. Вернувшихся в автобус она спросила почти обессиленная:

-  Там ничего не давали?

— Ничего, матушка, ничего.

Другая паломница всё переживала: маловато масла от Гроба Господня, Да его даже если три капельки, все равно много. Нет, две пластиковые, 200-граммовые бутылки мало. Надо всех в храме оделить, да еще свечей восемнадцать пучков, чтобы всем хватило, да ещё крестов деревянных три упаковки по сто штук в каждой. Мало». Нервничает, на службе стоит, а у самой напряжённо работает мозг: ещё свечей прикупить, маслица поспрашивать.

Перекошенные от тяжести чемоданов, толкая впереди себя гружённые доверху тележки на колесиках, возвращались мы, паломники нестяжатели, в родные пенаты. Многим вручим сувениры со Святой земли, многих утешим, а сами-то приобрели или растеряли?

Так как же всё-таки стать нам духовно воспитанными людьми? Наверное, почаще задавать себе простой вопрос: заслужил ли я церемоний перед своей персоной. И довольствоваться малым, и благодарить за малое, и радоваться малому. Ведь в духовной жизни самая маленькая малость способна обернуться гигантским приобретением. Да, этого старца знает весь мир, но я не буду обременять его своими пустячными заморочками, лучше уступлю своё место тому, кому действительно надо. Я целых три раза была в Иерусалиме, у меня дома каких только нет святынь, а стала ли я от этого лучше, чище, великодушнее? Вот в нашем храме уборщица нигде не была, моет пол и моет, а такая любовь в глазах, вся светится. Я не буду ждать престижной оказии, а окрещу свою любимую внучку в простом сельском храме и крестик куплю ей простой, а тот, золотой, подаренный богатой крестной, уберу подальше, отдам, когда вырастет. И в храме не пойду по головам под Царские врата, встану в стороночке и вспомню евангельскую притчу о мытаре и фарисее. У нас очень много возможностей сбавить темп перед церковной оградой, достойными мерками обозначить в себе своё православное сознание. Не кричать - читайте, завидуйте, а шепотом сожалеть - так поздно...

Нам с трудом даётся эта наука. Но, как и всякую науку, одолеть её есть надежда, ведь кротости и скромности много не бывает.

...Говорят, над горой Фавор всегда висит небольшое облачко. В память о великих событиях Преображения, когда Господь впервые явил избранным апостолам Свою божественную ипостась. Бойкий таксист довёз нас на Фавор задёшево, сегодня много паломников, доход хороший. Я стояла и вдыхала в себя молит венный воздух святой Фаворской горы и всё никак не могла поверить — неужели? Неужели Господь сподобил меня, грешную, посетить это место, откуда даже апостолы не хотели уходить, мечтая построить здесь себе кущи. Какой удивительный воздух и какая удивительная тишина! И вдруг совсем рядом:

Я с Фавора звоню...

Вальяжный голос. Человек в белой майке и тугих джинсах приставил к уху сотовый телефон. Сообщал кому-то о своём местонахождении. Видимо, там, то ли в московском Тушине, то ли в петербургской Малой Невке, не понимали, переспросили его: откуда, откуда?

С Фавора! Ты что, Фавор не знаешь? Ну ты даёшь...

ПОСЛЕДНИЕ ЦВЕТЫ ИЗ НАШЕГО САДА

Каждую осень она приносила несколько мелких, лохматеньких хризантем, ставила их в вазу и на стол. Посередине. Чтобы и мне, и ей. - Это последние цветы из нашего сада, — говорила она и задумчиво смотрела в окно на свинцовые тучи. - Дожди, опять дожди, как надоело.

Я привычно включалась в привычный текст: - Не успеешь оглянуться, и Новый год, а там - весна недалеко, а где весна, там и лето. Переживём.

Мы были коллегами. Сидели в одной редакционной комнате, и даже стол у нас был один, большой, бестолковый. Друг против друга, глаза в глаза. Общий телефон. Почти коммуналка с общими кастрюлями и разговорами: где, что, почём? Глаза в глаза мы смотрели пять лет. И пережили друг за друга многое. Мне не забыть тех лет, как не забыть часто посещавшего меня тогда раздражения на свою соседку, на её манеру чуть приоткрывать дверь и как бы не входить, а влезать в комнату, осторожно оглядываясь по сторонам. На её немыслимые порой туалеты: каракулевая шапочка поверх шелкового ярко-розового шарфа с желтыми разводами, на её привычку сто раз на дню докладывать знакомым по телефону о своем давлении. «Сто на шестьдесят» - это врезалось мне в память намертво. И невольно, когда теперь кто-то в моём присутствии произносит цифру «сто», я мысленно, как по команде, добавляю: «на шестьдесят».

Звали мою соседку Марина. Жила она с мамой и маленькой дочкой, слабенькой, болезненной девочкой со странным именем Феодора.

— Ничего не странное, — объясняла Марина кем желающим, — моего мужа звали Фёдор, он был неизлечимо болен и умер. Я решила: родится мальчик, будет Фёдор, девочка - Феодора.

Я знала: мужа у Марины не было. Был друг, который так и не успел стать мужем, потому что заболел психически и отравился. Год спустя после его смерти познакомилась она в командировке с каким-то геологом. Он пару раз приезжал к ней в Москву. Феодора от него, но названа в память того, отравившегося Фёдора. Я вообще слишком во многое была посвящена. Так бывает всегда, когда люди работают бок о бок. Я тяготилась её тайнами. И вообще я Марину не любила.

Но сейчас, когда пути наши разошлись, я часто вспоминаю о ней, наверное, потому, что винюсь запоздало за свою нелюбовь, раздражение, а бывало, и насмешку. Почему-то сейчас стало понятно в ней многое, и место былого раздражения заняла жалость. Неустроенная личная жизнь, безденежье, слабенький, капризный ребёнок, попрёки матери, что всё у неё не как у людей, «Да, тебе хорошо...- так начинала она многие разговоры.