Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 2 Страница 57

Мир начинался страшен и велик:

Зеленой ночью папоротник черный,

Пластами боли поднят большевик –

Единый, продолжающий, бесспорный,

Упорствующий, дышащий в стене.

Привет тебе, скрепитель добровольный

Трудящихся, твой каменноугольный

Могучий мозг, гори, гори стране!

Дышащий в стене? Каменноугольный мозг? Ладно «вместо сердца – пламенный мотор», но тут уж что-то запредельное. Вроде О. М. хотел «как все», супер-метафорично и призывно, но вышло, как только у него – таинственно и непонятно, чтобы не сказать комично. Или еще:

Мне кажется, мы говорить должны

О будущем советской старины,

Что ленинское-сталинское слово –

Воздушно-океанская подкова,

И лучше бросить тысячу поэзий,

Чем захлебнуться в родовом железе,

И пращуры нам больше не страшны:

Они у нас в крови растворены.

Что такое воздушно-океанская подкова? Что значит «захлебнуться в родовом железе»? Видимо, имеется в виду, что наплевать на поэзию, лишь бы роды (советской власти) прошли удачно, а рождается она «в железе». Но все равно – как можно в железе «захлебнуться»? В расплавленном, что ли? Или вот:

Ты должен мной повелевать,

А я обязан быть послушным.

На честь, на имя наплевать,

Я рос больным и стал тщедушным.

Так пробуй выдуманный метод

Напропалую, напрямик –

Я – беспартийный большевик,

Как все друзья, как недруг этот.

Идея здесь вроде ясна – поэт готов поступиться чем угодно, чтобы влиться в новую жизнь. Но что значит «как недруг этот»? В 1935 году уже было достаточно недругов вокруг, чтобы называть их «беспартийными большевиками» в прямом смысле. Сарказм? Не похоже. Далее – уж коли автор готов наплевать на честь и на имя (уже не первый раз – «Я лишился и чаши на пире отцов, /И веселья, и чести своей»), то при чем тут тщедушие? Оно подразумевает некое жалкое состояние, в то время как пафос отречения от собственной чести может быть компенсирован только гордым чувством обретения чего-то нового. В этом стихе, одном из немногих, при желании можно увидеть действительно «фигу в кармане», то есть при прямой констатации сверхсоветского желания быть беспартийным большевиком – искреннюю печаль о содеянном. Но для кого тогда стих? Явно не для печати. Для себя?.. Мне такие вещи непонятны...

В целом, конечно, высокий уровень невнятности в просоветских стихах говорит о мучительности этой темы для Мандельштама. Он не мог ни то, ни это. Не мог не признать, но не мог и принять. Он не был циником, чтобы писать просоветское в печать, а антисоветское в стол, как делали позднее столь многие. Он «выбрал» другую форму шизофрении – такой вот сумбур вместо лирики. На этом особом пути он тоже уникален.

Общее впечатление от «просоветской лирики» Осипа Мандельштама – такое же, как и вообще от его лирики. Если отвлечься от ее, так сказать, направленности, то там можно найти самые разнообразные мотивы и настроения, удачи и провалы, крайне изысканные строки и примитивные клише, прозрачные мысли и темные намеки, – приблизительно то же, что характерно для всего строя его творчества. Я думаю, там есть довольно значительный элемент принуждения. Время написания почти всех "советских" стихов - вторая половина тридцатых, когда ему казалось, что надо было "исправиться" и "замазать впечатление" от тех самоубийственных строк 1933 года, за которые власть дала ему баснословно мягкое (как казалось и ему, и окружающим) наказание в форме всего лишь ссылки. Его подталкивала к "покаянию" (пусть даже формальному) жена. Но нельзя забывать и другое: это именно те годы, когда культ стал всепронизывающим.

Есть тысячи каналов, по которым доминирующее общественное настроение проникает в душу даже самого независимого человека. Ты можешь ненавидеть строй (хотя этого у О. М. фактически никогда не было), но в какой-то момент понять, что в окружающей жизни, в конце концов, есть что-то хорошее. Зачем же тогда так «односторонне» смотреть на вещи? Может, какая-то правда и в нынешней власти существует? И не надо для демонстрации такого рода рассуждений пытаться вообразить тридцатые с их страхом, безумной подозрительностью и полным отсутствием альтернативной информации. Взгляните на нынешнюю Россию, в которой огромное количество вполне внятных и интеллигентных людей поддерживает режим Путина, несмотря на сверхубедительные доказательства его коррумпированности, анти-демократичности и т.д. Их внутренняя аргументация идет по разным каналам («стабильность», «другие будут еще хуже», «нужна сильная власть», «демократы развалили страну» и пр.), но она, безусловно, есть, люди не поддерживают его бездумно. Точно так же было и тогда, только аргументы были иными (хотя и не очень). И тогда и сейчас огромную роль играет влияние тех, кому доверяешь. И тогда и теперь они «подводили». Позволю себе длинную цитату из статьи Н. Ивановой [5], где она приводит и комментирует воспоминания о реакции О. М. на «сталинский» цикл стихов Б. Пастернака:

«Особенно приподнятое отношение Мандельштама к этому циклу зафиксировано Э. Герштейн. Сначала она приводит запись из дневника С. Рудакова от 30 мая 1936 года – тем более любопытную, что сам автор дневника настроен по отношению к новому циклу Пастернака, только что прочитанному им в № 4 "Знамени", более чем скептично… А у Мандельштама – по записи Рудакова – реакция совсем противоположная: "судороги от восторга («Гениально! Как хорош!» Сам он до того отрезвился, что принялся за стихи!"). И дальше говорит Мандельштам: "Я раскрыл то, что меня закупорило, запечатало. Какие теперь просторы. <...> Стихи у Пастернака глубочайшие, о языке особенно... Сколько мыслей..." Дневниковые записи Рудакова комментирует Э. Герштейн: "Осип Эмильевич радостно встречает у Пастернака родственные мысли… "»

Б. Пастернак, безусловно, входил в референтную группу Мандельштама, и когда тот видел, что Пастернак так пишет о Сталине, – это не могло на него не влиять. Не только потому, что «все прогнулись», но и потому, что «значит, в этом что-то есть». В том же 1936 году имел место ставший известным из воспоминаний К. Чуковского эпизод, когда он и Пастернак на каком-то собрании увидели Сталина и потом искренне и долго восторгались этой личностью друг перед другом [11]. То есть давление на психику шло не только по официальным, но и по личным каналам. Невозможно достоверно понять, что О. М. (как и Б. П.) на самом деле думал о советской власти и сказать, какие его стихи о ней и о Сталине «искренние», а какие – «по заказу», пусть и внутреннему. Похоже, что исключительная темнота стиля в таких стихах – некая природная реакция на насильственно внедряемую реальность, непроизвольный отказ смиряться с тем, с чем разум требует смириться, некий сложный трюк сознания, достойный внимания психоаналитика.

Но и с «ругательными стихами» картина не намного проще. Я не хочу специально комментировать связь «Новая власть –» – «Темные строки» (динамическая корреляция 0.25, структурная 0.34). Как видно, обе корреляции здесь куда более низкие, то есть отрицание власти у О. М. происходило в целом куда яснее, чем одобрение. Но, однако, более трети «антисоветских стихов» несут в себе те же невнятности (примеры приводились ранее – такие, как «Адмиралтейским лучиком зажгла», «Запихай меня лучше, как шапку, в рукав» и др.

7. «Новая власть –» – «Удачные строки» (динамическая корреляция 0.22, структурная 0.37). Удачные строки встречаются в «ругательных стихах» примерно так же часто, как и в «хвалительных» – 37% и 33%), хотя периоды «ругани» практически не совпадают с периодами удач (0.22 – невысокое значение). Сходство структурных корреляций объясняется еще и тем, что почти треть (29%) просоветских стихов одновременно содержит и антисоветские элементы, о чем частично говорилось и что породило самый большой индекс – 6.36. Уже отсюда видно, насколько, как принято говорить, амбивалентно отношение О. М. к данной власти – он слишком часто сбивается, даже внутри одного небольшого стиха. Например, здесь (фрагменты):

Я кружил в полях совхозных –

Полон воздуха был рот,

…

Трудодень земли знакомой

Я запомнил навсегда,

Воробьевского райкома

Не забуду никогда.

Где я? Что со мной дурного?

Степь беззимняя гола,

Это мачеха Кольцова,

Шутишь: родина щегла!

  Здесь и что-то, вроде, родное в воздухе, и спохватывание, что уже тут не мать, а «мачеха», и одергивание себя – нет, все хорошо (я уж не говорю о нетипичной для О. М. изысканной рифме «никогда – всегда»). А вот примеры сильных антисоветских строк.

А стены проклятые тонки,

И некуда больше бежать,

А я как дурак на гребенке

Обязан кому-то играть.

Наглей комсомольской ячейки

И вузовской песни бойчей,

Присевших на школьной скамейке

Учить щебетать палачей.

Какой-нибудь изобразитель,

Чесатель колхозного льна,

Чернила и крови смеситель,