Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров - Сергей Анатольевич Смирнов Страница 58

"Какая плата!- возмутился я.- Ты и так уже один раз спас мою жизнь".

Конечно же, я знал в Акре все щели, и, конечно же, мне было лестно участвовать в хоть каком-то таинственном заговоре, который, как мне представлялось, никак не должен был кончиться выкалыванием глаз и замуровыванием в стену, чего легко было добиться в Константинополе.

Тайна крепко жгла мне душу, но я тоже взял себя в руки и стал рыскать по комнате в поисках подходящего куска полотна. Однако рыцарь Милон покачал головой и сказал:

"Ничего не годится. Прошу тебя, Лев, подержи дитя на своих руках".

Я принял на руки это невиданное сокровище и, зерно, держал его не ловчее рыцаря Милона, ибо в моих руках побывало все, что угодно - золото, женщины, оскалы, машины и даже раковины царицы Савской,- но недельного младенца судьба отдавала в мои руки впервые.

Между тем, рыцарь Милон неторопливо снял со своих плеч священный белый плащ Ордена с алым тавром, свернул его вчетверо и протянул его так, что сверху можно было положить младенца.

Невольно я опустил ребенка на плащ и стал дожидаться, что будет дальше.

Рыцарь Милон бережно укутал его и протянул мне со словами:

"Неси так, Лев".

"Но ведь это твой плащ, Милон,- так и обомлел я.- Ведь ты станешь изгоем. И многие порадуются этому".

"Ничего не поделаешь,- твердо ответил рыцарь Милон.- Иначе они не поверят, что ты принес именно моего ребенка. Я какнибудь выкручусь. В конце концов всему наступает конец".

"Но как звали мать?- теряясь в догадках, спросил я.- Вдруг они меня спросят".

"Гюйгуль,- едва слышно проговорил рыцарь Милон.- Просто рабыня Гюйгуль. Но это тайна, Лев".

"Знал бы ты, Милон, какое я ходячее кладбище тайн,- весело сказал я тамплиеру, пытаясь оживить его обреченный взгляд.- Одна лишняя гробница останется попросту незамеченной".

Не буду объяснять как - это все равно, что подробно рассказывать устройство механизма для двойного встречного сверления бревен,- но я выбрался из города незамеченным и достиг того самого Овечьего холма.

Признаться, конечная цель моей вылазки напугала меня больше, чем вся охрана Акры, вместе взятая. Я ожидал найти во мраке пару нищих стариков, с которыми придется для вежливости прослезиться, а обнаружил невесть откуда взявшийся - ибо еще вечером окрестности холма пустовали - варварский лагерь, где горели костры, точились клинки и возвышались шатры, какие бывают лишь у весьма знатных сарацин.

Я долго ходил от шатра к шатру, и, представьте себе, от меня отмахивались руками. Наконец какой-то сарацин с обнаженной саблей подошел ко мне и, пощупав край белой материи, повел за собой. Вскоре я оказался перед шатром, из которого высунулся какой-то старик. В шатре было так светло, будто там горело никак не меньше двух десятков огней. Внутрь меня не пустили.

Старик взглянул на меня, вышел наружу и, не говоря ни слова, по-хозяйски взял у меня с рук завернутого в плащ младенца. Очень хорошо помню, как он приподнял край материи и сказал удивленным голосом:

"Девочка?!"

Честно говоря, сам я даже не обратил внимание на главный знак отличия таинственного малыша и могу довериться теперь только тому слов старика, оброненному в ночи.

Потом старик еще раз тщательно, словно покупал шелка на базаре, ощупал материю и добавил:

"На все воля Всемогущего".

"Отец мудрости,- обратился я к нему с глубоким почтением,- а нельзя ли вернуть плащ отцу ребенка?"

Старик ничего не ответил, а только, уже уходя в шатер, кивнул моему неласковому проводнику, и тот, поигрывая саблей, указал мне рукой направление, чтобы я чего доброго не заблудился.

"Что это за люди?" - спросил я рыцаря Милона, который до моего возвращения не покидал моей комнаты, хотя по Уставу Ордена был обязан давно уж пребывать в своей келье, возбуждая дух молитвой.

"Не знаю",- невозмутимо ответил рыцарь Милон.

"Но ведь ты сам назвал всю эту разбойничью шайку родственниками!" - все сильнее недоумевал я, решив, однако, скрыть от рыцаря некоторые подробности моего путешествия.

"Так назвал их не я, а Али-Скворец",- уточнил рыцарь Милон, преумножив мои опасения тем, что страшная тайна известна еще одному лицу, и не кому-нибудь, а личному арабскому писцу комтура Акры.

"К чему тогда было посвящать в дело меня, лишнего человека, а не запустить через стену самого Скворца?" - спросил я.

"За Али следят прилежней, чем за любым из братьев,- ничуть не обижаясь, пояснил рыцарь Милон.- Али не выдаст меня. Джибавии не выдают тайн. Ему я доверяю почти так же, как тебе, Лев".

Тут за малую часть ночи я узнал столько нового и необыкновенного, что будто бы весь мир повернулся передо мной другой, запретной своей стороной, а звезды на небе поменялись местами и сложились в таинственное мерцание слов, гласящих, что все пределы грешной земли, видимые с вершины горы Арарат, где причалила галера нашего праотца Ноя, подвластны не царям и военачальникам, а нищим бродягам-дервишам. О них, разумеется, необходим особый рассказ, и, если молодой Цезарь того пожелает, я постараюсь удовлетворить его любопытство по окончании этой истории.

Тот самый писец Али, как искусный механик, и повернул в судьбе рыцаря главный ее рычаг, казалось бы, давно уж заржавевший. Борода рыцаря Милона серебром была куда богаче бороды нашего доблестного Агамемнона, и я все никак не мог вообразить, что суровые и потускневшие в боях доспехи могут скрывать столь чувствительное сердце.

Так вот однажды Али-Скворец подошел к рыцарю Милону и шепнул ему на ухо, что в крепости прислуживает молодая рабыня, происходящая из знатного бедуинского рода. Зная, что рыцарь Милон пользуется большей свободой поведения, нежели другие братья по Ордену, Али просил его присмотреть за девушкой, которую в скором времени обещали выкупить родственники, и стать как бы ее тайной защитой от опасностей, что могут подстерегать девушку-иноверку во вражеском лагере.

Рыцарь Милон имел некие основания уважать суфиев, а писец Али несомненно являлся таковым. Короче говоря, рыцарь Милон сказал ему, что готов на время взять под защиту честь полонянки, хоть и неверной. Каково же было его изумление, когда по истечении месяца учтивых забот, девушка осмелилась снять покрывало в присутствии иноверца, и он увидел, что черты ее прекрасны и сама она даже напоминает некую даму, которой некогда принадлежало сердце рыцаря Милона в пору его скитаний по Европе и пребывания в стенах Флоренции.

-Флоренции?!- воскликнул тут рыцарь Эд, перебив рассказ наместника.- Ведь