Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 2 Страница 62

Ее и до больницы не успели довезти. Ох, если б он знал тогда, что больше ее не увидит, если бы он только знал!

Он смотрел на фотографию маленькой девочки в нарядном белом платьице с оборочками, повторял:

– Маленькая ты моя… Милая ты моя…

В соседней комнате жена включила радио, потом подошла к двери и тихо спросила: «Шура, тебе нехорошо?»

Юрий Солодкин – родился и всю жизнь до отъезда в Америку прожил в Новосибирске. Прошел все ступени научного сотрудника – от аспиранта до доктора технических наук, профессора. В Америке с 1996 года. Работает в метрологической лаборатории в Ньюарке. Рифмованные строчки любил писать всегда, но только в Америке стал заниматься этим серьезно. В итоге, в России вышло семь поэтических сборников. Проза, которая публикуется в настоящем сборнике, – его первый опыт.

Голограммы

Почему голограммы?

Как мы видим? Световую волну, рассеянную объектом, хрусталик глаза фокусирует на сетчатку, и мозг считывает изображение объекта. А нельзя ли зафиксировать не распределение яркости, как это делает сетчатка или фотография, а саму волну? Эта идея привела к изобретению голографии, которое двадцать пять лет спустя было удостоено Нобелевской премии. Не объясняя сути изобретения (это не популярная лекция по голографии), скажем только, что голограмма восстанавливает волну, которая шла от объекта при ее записи. Через голограмму, как через окно, мы видим объект, который ничем от реального не отличается. Более того, через любой кусочек окна-голограммы виден весь объект, но это эквивалентно наблюдению через замочную скважину – качество ухудшается, мелкие детали исчезают.

К чему я все это? Ион Деген назвал свои короткие рассказы-эпизоды голограммами. Замечательно, что это пришло ему в голову. Так может быть назван рассказ, который, как маленький кусочек голограммы, высвечивает картину в целом. Конечно, романы или повести дают больше деталей и подробностей. Читайте, если есть время, и получайте удовольствие. Но разве не чудо, что короткий рассказ, если он заслуживает быть названным голограммой, за пару минут позволяет в капле воды увидеть море?

Убойный градус

Наша ботаническая экспедиция, в которую я на время отпуска устроился рабочим, подъехала к Мариинску. Остановились у края города на берегу реки, разбили палатки. Одна из участниц была в этот день именинницей, и начальница попросила меня съездить в центр города и купить несколько бутылок сухого вина. Надоело, мол, пить спирт, который я каждый вечер с ее разрешения наливал в кружку из двадцатилитровой канистры и приносил к костру, вокруг которого был общий ужин.

Я сел в трамвай на ближайшей остановке и поехал в центр. Там зашел в гастроном, но на винной полке были только водка и портвейн. Решил на всякий случай спросить, нет ли сухого вина? Продавщица не поняла, о чем я. Как вино, которое пьют, может быть сухим? Пришлось объяснить. Тогда она позвала меня за прилавок и показала ящик вина. Это была болгарская Фетяска, хорошее вино, но почти все пробки были покрыты зеленой плесенью. Я с трудом выбрал несколько не успевших заплесневеть бутылок, сложил их в авоську и вернулся на остановку. На остановке никого не было. Только одна сгорбленная старуха с клюкой и лицом, смотрящим в землю. Ее взгляд, по-видимому, остановился на моей авоське. Она вскинула голову, чтобы увидеть меня. Глаза были подслеповатые и слезились.

– Ох, сынок, ну и надули же тебя!

– А что такое, бабуся?

– Ты знаешь, что ты купил?

– Знаю, вино. Фетяска называется.

– Да в нем же убойного градусу нет!

От сладкого тошнит

Он был способный научный сотрудник, уже кандидат наук. Но в личной жизни ему не везло. По этой причине или по другой он любил не просто выпить, а напиться. Встречаю его однажды вдупелину пьяного в автобусе. Ну, на хрена, говорю, тебе это надо. Завтра на работу. Башка будет раскалываться. И слышу в ответ: «Так это завтра!»

А потом началась борьба с пьянством. Если раньше на работе отмечали праздники и дни рождения непременно с бутылками, то теперь это было строго запрещено. Отмечать не перестали, но – только торты и чай. После очередного такого застолья встречаю его же, трезвого и грустного.

– Как дела? – задаю формальный вопрос.

– От сладкого тошнит!

Импровизация

Мой друг, актер и режиссер, организовал в Москве театр пластической импровизации. Просуществовал этот театр недолго, но я успел побывать на одном спектакле.

На сцене актеры, горой навален реквизит. Режиссер ведет спектакль, и актеры импровизируют, вступая друг с другом во взаимоотношения, возникающие по ходу. Вдруг режиссер обращается в зал и предлагает любому из зрителей принять участие в спектакле. Сначала гробовая тишина. Кому надо себя перед всеми демонстрировать? Но потом встает парень, на вид лет четырнадцать – пятнадцать, и поднимается на сцену.

– Что делать? – спрашивает он режиссера.

– Все, что хочешь.

– Как все, что хочу?

– Так. Все, что хочешь.

– Все-все, что хочу? – не может поверить парень.

– Все-все, что хочешь.

И парень начал рвать занавес.

Коттеджи

Мой приятель собрался в родную деревню, чтобы помочь родителям на покосе, и я попросил его взять меня с собой. Я с детства любил сенокосные работы. Пацаном верхом на коне возил копешки к стогу, а стал постарше – дали в руки косу. Вдыхать неповторимый аромат свежескошенного разнотравья – с этим не могут сравниться никакие шанели.

Приехали мы в деревню под вечер. Уже стемнело, и в избах светились окна. Мы шли по центральной улице, и я обратил внимание на ряд одинаковых двухэтажных коттеджей. Только в одном из них на втором этаже светилось единственное окошко. Я вопросительно посмотрел на приятеля, и он мне рассказал следующую историю.

Председатель колхоза решил для лучших работников вместо изб, в которых они жили, построить двухэтажные коттеджи в английском стиле с винтовыми лестницами на второй этаж. Чем мы хуже цивилизованной Европы? Благо, колхоз богатый, и деньги есть. И построили. Лучшим комбайнерам и трактористам торжественно вручили ключи, и начались новоселья. Несколько человек покалечилось, упав с винтовой лестницы, а один даже сломал позвоночник. На следующий день все дружно съехали в свои старые избы. А там, где светится окошко, живет библиотекарша. Она молодой специалист, недавно приехала по распределению и сразу для проживания получила коттедж.

Таймень

Из тувинского городка Ак-Довурак, снабжающего асбестом почти всю Россию, наша экспедиция отправилась к высокогорному озеру Карахоль. Дорога туда проезжая только летом. Обычный горный серпантин пробит в горах. Никакого дорожного покрытия. Горные речки надо проезжать вброд. На опасных участках мы покидали наш грузовик, а шофер шел вперед посмотреть, что его ждет. Когда ехали через речки, я вставал с шестом на передний бампер и определял глубину. Страху натерпелись, но до озера добрались.

Наш водитель был заядлым рыбаком. Он возил с собой сеть и надувную резиновую лодку, а по предварительным сведениям озеро кишело рыбой. Ловить ее было некому. Только два рыбака от соседнего колхоза ловили здесь хариусов, засаливали в бочках, и раз в неделю вертолет доставлял эти бочки в Ак-Довурак, где в местном ресторане всегда было фирменное блюдо – хариус с запашком.

Мы вышли на берег в том месте, где из озера вытекает единственная речка Алаш, и водила с видом непререкаемого знатока указал: «Перегородим сетью Алаш». Мы кинули сеть и пошли спать. Наутро вытащили. Ни одной рыбы! Водила, ничуть не смутившись, что-то объяснил сам себе, и мы поставили сеть вдоль, а не поперек. Целый день занимались своей ботанической работой, не рыбачить же приехали, а вечером поплыли проверять сеть. Ни одной рыбы!

Тут я вышел из подчинения водиле, наполнил кружку спиртом и пошел в юрту пастуха, которая была от нас в нескольких сотнях метров. Водила не смог побороть гордыню и со мной не пошел. Возле юрты никого не было. Я заглянул внутрь и отпрянул от густого запаха прокисшего молока. Вышел пастух с жидкой бородкой и длинными усами. Увидел меня, позвал кого-то из юрты. Вышел, как выяснилось, его сын, десятиклассник, приехавший на каникулы к родителям из Ак-Довурака. Сын был переводчиком, так как отец по-русски не говорил. Я показал на кружку со спиртом и объяснил суть дела. Мы все трое пошли на берег. «Вот тут», – пастух показал на место, которое водила сходу объявил непригодным. После этого взял кружку, сорвал травинку, брызнул ею из кружки во все четыре стороны, ублажив тувинских духов, и залпом выпил, зажевав той же травинкой.

Мы поставили сеть. Наутро она была полна рыбы. Когда мы затаскивали сеть в лодку, водила увидел через абсолютно прозрачную воду огромного тайменя. Он понял, отдадим ему должное, что такого размера таймень не мог запутаться в ячеях. Просто захлестнулись тросы, и таймень оказался спеленутым. Потащи мы сеть дальше, она бы развернулась, и таймень ушел. Уже выбранную часть сети вместе с рыбой мы снова бросили в воду, поплыли на берег, сделали копье с охотничьим ножом на конце, подплыли к тайменю, и водила, не щадя сеть, начал убивать рыбу. Когда она перестала биться, мы медленно подтащили ее к лодке. Я подцепил кайлом, которым мы выкапывали растения, под жабры, и мы доставили тайменя персонально на берег, а потом уже отправились за остальной рыбой. Все по очереди фотографировались с тайменем. В семейном альбоме храню фотографию, где я на кайле держу тайменя, голова у плеча, а хвост на земле.