Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 2 Страница 63

Нашли кого дурить!

 Мы занимались приложением голографических методов для решения технических задач. А для демонстрации гостям у нас были видовые голограммы. Я притащил хрустальный графин с рюмками, в рюмки налил воды, и мы получили очень эффектную голограмму этого объекта. Однажды к нам в гости приехал академик Прохоров, Нобелевский лауреат. Посмотрел он на восстановленное с голограммы изображение хрустального сервиза и спрашивает:

– А в рюмках-то что?

– Водка, – вру я, не моргнув глазом.

– Нашли кого дурить. Водка пузырьков не образует!

Вот академик так академик! Ведь и в самом деле не образует, а на нашем голографическом изображении пузырьки четко видны по стенкам рюмок.

Голубята

По весне на нашем балконе голубка высидела двух голубят. Балкон еще с зимы был запечатан, и я наблюдал за голубиным семейством через стекло. Голубка таскала птенцам червячков. Когда она подлетала к гнезду, один голубок тюкал другого в голову, тот ее втягивал, и мать вкладывала червячка в единственный открытый рот. Так повторялось каждый раз. Агрессивный птенец рос на глазах, а тихий и забитый тощал, жалобно пищал и умер голодной смертью.

В далеком детстве это было, но как часто жизнь заставляла меня вспоминать эту балконную историю.

Свой

Застолье было по-деревенски простым и обильным. Посредине стола на большом блюде высилась гора тушеного мяса. Рядом дымилась отварная картошка. И внавал только что сорванные изумрудные огурчики, зеленый лучок, веточки укропа. А пунцовые помидоры, еще хранившие аромат помидорного куста! Как тут без восклицательного знака.

По граненым стограммовым стаканчикам разлили водку. «Ну, за встречу!» – поднял стаканчик хозяин, колхозный шофер и школьный друг моего приятеля, с которым мы приглашены в гости. Не спеша выпить, он смотрел на нас. Мой приятель отпил до половины, закашлялся и поставил недопитый стаканчик на стол. «Совсем интеллигентом стал», – снисходительно и с сочувствием сказал хозяин, перекинув взгляд на меня. Тут-то чего ждать от городского фраера, да еще явно еврея.

Я выдержал паузу. Не торопясь, выпил до дна и не поспешил закусывать, а произнес: «Хороша!», и только после этого откусил перышко лука. Немая сцена... Когда расставались, хозяин тискал меня в объятьях: «Слушай, приезжай, можешь и без Валерки, сам приезжай».

Метод последовательных приближений

В садике, куда ходит мой трехлетний внук, есть живой уголок, где живет хомячок. Дети вместе с воспитательницей мисс Лиз любят смотреть на хомячка.

– Как дела в садике? – спрашиваю внука.

– Мисс Лиз рассердилась.

– А почему она рассердилась?

– Потому что мальчик плакал.

– А почему же он плакал?

– Потому что он упал.

– А почему же он упал?

– Потому что он мешал мне мышку смотреть.

День рождения

У внука день рождения. Ему исполнилось четыре. Он очень горд. Рассказывает мне, что мама купила красивый торт, на котором он будет задувать свечи, и спрашивает:

– Деда, а когда тебе будет четыре?

Живые предметы

Рассуждаем про живые и неживые предметы. Спрашиваю:

– Вот сейчас в комнате кто у нас живые предметы?

– Я и деда. Только я живее.

У костра

Мы с внуком любим разжигать костер. Картина пляшущих языков пламени завораживает и его, и меня. Может, причиной этому костры наших далеких предков, а может, вселенский огонь Солнца и звезд.

И вот костер уже полыхает. Я молча сижу и созерцаю это трепещущее чудо, а внук бегает вокруг, собирает сухие ветки и подбрасывает их в костер. Вдруг вижу, он сел напротив меня, затих и, как я, приник взглядом к огню.

Любопытствую:

– О чем ты думаешь сейчас своей головой?

– Я думаю ногами!

Пожалуйста, побыстрее!

С научным визитом к нам приехал шведский ученый с женой-американкой. В культурную программу входило посещение нашего оперного театра, который был одним из лучших в Союзе – огромный полукруглый зал с ярусами и ложами, с креслами, обитыми плюшем, со статуями римских и греческих богов и героев по кругу в нишах. Особенно славился наш балет, который по уровню шел вслед за Большим и Мариинкой. Мой шеф попросил сопроводить гостей и вручил три билета на «Лебединое озеро».

В театре все было замечательно. Шикарные места в первом ряду первого яруса. Гости не устают выражать восторги по поводу и театра, и артистов балета. После окончания нас ждет персональная директорская «Волга», и мы едем назад в Академгородок. Посреди дороги американка вдруг заявляет, что ей срочно надо в туалет. Говорю, что осталось минут десять-пятнадцать до гостиницы. В ответ – глаза круглые, и надо срочно. Ну, думаю, подействовало шампанское в буфете во время антракта.

Проезжаем мимо небольшой пригородной деревеньки, сворачиваем с шоссе и останавливаемся возле первого дома. Во дворе мужик в семейных трусах – то ли из дому, то ли в дом – вопросительно смотрит на нас. Объясняю, в чем дело. Улыбается. «Пожалте», – и показывает на беленый чертог под названием сортир в противоположном от дома конце двора. «Туда?» – недоверчиво спрашивает американка. «Туда», – подтверждаю я, понимая какой ужас ей предстоит. Она же к корточкам не приучена, а там в полу дырка над зловонной ямой. Ладно, если шибко приспичило, опростается.

Американка открыла скрипнувшую протяжно дверь, заглянула и отпрянула, как ошпаренная.

– Я потерплю, только, пожалуйста, побыстрее!

Судьба

Я должен был лететь в Семипалатинск-22 и провести испытание моего прибора для измерения ударного импульса в ближней зоне атомного взрыва. Для этого нужна была специальная среднемашевская форма допуска, и необходимые для этого бумаги были отправлены в министерство. К моему огромному огорчению, пришел отказ. Старшие товарищи объяснили – холост, беспартийный. Про национальность (куда ж без нее, а точнее, с ней) умолчали.

Полетел мой товарищ по аспирантуре, на семь лет старше меня, уже успевший поработать в «ящике», партийный, женатый, двое детей, русский. Всё в лузу! Короче, расстроился я ужасно. Так хотелось увидеть все собственными глазами.

А дальше был взрыв внутри скальной породы, и в каком-то месте порода оказалась слабой. Радиоактивная волна вырвалась наружу. Как бешеные, замигали дозиметры. Людей, обслуживающих аппаратуру на полигоне, срочно погрузили в машины и с большой скоростью начали удирать от волны.

Моего товарища после возвращения из командировки сразу положили в спецбольницу при одном из новосибирских «ящиков». Ему несколько раз полностью переливали кровь. Удар по его здоровью, слава Богу, был не смертельным, но очень серьезным.

Как мне после всего этого не благодарить особистов из Министерства среднего машиностроения?

Убийца

С нами в ботанической экспедиции было несколько девушек, студенток из Томского университета. Для них это была летняя практика.

Мы расположились на живописном – нет, никакая живопись не в состоянии отразить эту красоту – альпийском лугу в горах Алтая. Одна из девушек бродила среди изумительного многоцветья, нарвала букет цветов и поставила его в банку с водой в своей палатке. Это заметила начальница нашей экспедиции. Как она на нее кричала: «Ты убийца! Ты никогда не будешь ботаником!»

Через много лет я напишу строчки:

Цветок благоухал недаром,

Но расцветал он не для вас,

Не для могильных ваших ваз –

Для пчел, летящих за нектаром.

Математика

Так по жизни получилось, что вблизи от меня в разное время оказались два великих математика – Сергей Львович Соболев и Израиль Моисеевич Гельфанд. Первый – в Академгородке под Новосибирском, в то время, когда я был честолюбивым юношей, жаждущим славы. Второй – в маленьком городке Хайлэнд Парк, в штате Нью-Джерси, где Гельфанд жил свои последние годы, а я, уже далеко не юноша и с давно поутихшими амбициями, поселился в эмиграции. Ни с тем, ни с другим я лично не общался, но хорошо знал людей, которым общаться с ними посчастливилось.

Однажды хорошо знающий меня человек в разговоре с Сергеем Львовичем рассказал обо мне, молодом и способном, пытающемся решать задачи, которые не по зубам многим поколениям математиков. Тогда я мучился доказательством Великой теоремы Ферма.

– Вот и зря, – ответил великий математик, – пусть бы лучше решал задачи, которые могут быть решены. Их огромное множество, и пользы от этого будет гораздо больше.

А с Гельфандом общался мой американский приятель. Он и рассказал мне об одном разговоре с Израилем Моисеевичем. Гельфанд был не только великий математик, но и выдающийся профессор. На вопрос, как надо учить математике, он ответил:

– Обучение не сводится к тому, чтобы просто что-то втолковывать. Надо решать задачи. Не надо сразу пытаться все понять, нужно сформулировать какие-то задачи, достаточно интересные, и попробовать их решить. Так постепенно будете учиться правильно думать, находить выходы из каких-то ситуаций.