Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 2 Страница 70

О г а р е в  (с едва скрываемым упреком). Другим можно, а мне нельзя?

Г е р ц е н  смотрит на О г а р е в а, хочет что-то сказать, но не решается и уходит.

Н а т а л и.  Ага, ты стал раздражителен и сух со мной. Я знаю, тебе больно. Я виновата. Я кругом виновата. Саша в Женеву уезжает. Герцен уверяет – ему учиться надо. А я знаю: я – причина!

 О г а р е в.  Почему – ты?  Пауза. 

Н а т а л и.  У меня будет ребенок, Ага.

О г а р е в  (трезвеет). Ребенок!

Н а т а л и.  Никем не приглашенный, никем не благословленный.

О г а р е в.  Ты ведь так желала детей.

Н а т а л и.  Желала – и разжелала. Герцен ребенка не хочет, а он (показывает на живот) и не знает. Не будет ему счастья на этом свете... Сегодня причесывалась и вдруг заметила, как похудела. И сердце по целым дням болит. Мне так весело стало – может недолго жить осталось. И вдруг представила – как меня похоронят, как недавно бедного поляка Ворцеля, на английский манер – чинно и холодно. И мне так жутко стало от одной мысли лежать так далеко от родных мест. Там, где милые сердцу деревья и поля кругом... О г а р е в.  Натали, так нельзя. Так и заболеть недолго.Н а т а л и.  Не утешай меня, Ага. Я совершила грех. Я не достойна утешения. Лучше было не садиться в ту почтовую карету, лучше было крепко обнять тебя и махнуть рукой. Смерть сошла на меня в Лондоне в виде мнимого возрождения к молодости. И все это в ту минуту, когда является на свет новое существо. Чем встречу его? Неужели одними горькими слезами? Так, как я встретила его первое движение? У нас в Яхонтове женщины исповедуются перед родами, готовясь на всякий случай предстать перед страшным судом. Я хочу исповедаться перед тобой. Мне скоро тридцать лет, я с ужасом смотрю на жизнь. Входит Г е р ц е н . Он видит, что объяснение уже состоялось. Пауза. 

 Н а т а л и (Г е р ц е н у). Я все сказала.

Пауза.

Г е р ц е н.  Что будем делать? Сообщим миру правду?

Н а т а л и  (вызывающе). Мне все равно.

Г е р ц е н (хочет что-то сказать, но сдерживается). Дети ничего не знают. Вы для них дядя Ага и Натали, муж и жена. И открываться сейчас перед ними – удар по детской психике, удар немыслимый.

Н а т а л и  (холодно). Детей защитили. Похвально, благоразумно. (Г е р ц е н у.) А где я в твоих расчетах фигурирую?

Г е р ц е н.  Зачем такой тон? Мы вместе решаем. Твой отец, Алексей Алексеевич, как он отнесется?

Н а т а л и  (чуть не плачет). Ребенок не от мужа. Такая новость убьет его. Papa человек прогрессивных взглядов, но не по части семьи.

Г е р ц е н.  Вот видишь.

Н а т а л и.  Надо все по закону оформить: развод, новый брак.

Г е р ц е н.  «Колокол» с каждым днем тиражи набирает, на всю Россию гремит. Станет известно – начнется собачий лай: у издателей «Колокола» общая жена! Петербургские подлецы не камнями бросаются, а навозом. Нас измажут и общее дело дискредитируют.

Н а т а л и.  Я жду решения. Как мы ребенка запишем?

Г е р ц е н.  Отец – Николай Платонович Огарев. Мать – Наталья Алексеевна Тучкова.

Н а т а л и  (горько). Я так и знала!

Г е р ц е н.  Ты не должна воспринимать это как оскорбление.

Н а т а л и  (с горькой иронией). В самом деле – какое оскорбление?

Г е р ц е н.  Натали, прошу тебя, не начинай. Сама видишь – тут столько обстоятельств намешано... Ник, что ты думаешь?

  Пауза. О г а р е в  (улыбается). Я всю сознательную жизнь мечтал стать отцом.

Конец первого действия.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

Гостиная. Г е р ц е н  за письменным столом.

Н а т а л и  (за сценой). Тата, иди заниматься рисованием. Оля, вернись к столу! (Входит в гостиную.) Я устала с ними воевать! У меня есть собственный ребенок! Лизе всего год. Меня не хватает.

Входит О г а р е в.

О г а р е в.  Оля плачет. (Садится за стол.)

Н а т а л и  (кричит). Оля! Немедленно вернись к столу! Она специально опрокинула чашку с кофе и теперь изображает страдание.

Г е р ц е н.  Когда ребенок опрокидывает чашку, не стоит из-за этого делать сцены. Насилие вызывает отпор.

Н а т а л и.  Ты всегда принимаешь сторону детей.

О г а р е в.  Господа, давайте сменим тему. Вчера Лиза три раза сказала мне «папа Ага».

Г е р ц е н  (улыбается). Она меня тоже узнает.

Н а т а л и  (с подтекстом). И произносит «дядя».

Г е р ц е н  (с вызовом). Ребенок развивается. Это главное.

Н а т а л и  уходит.

Н а т а л и  (за сценой). Иди делать уроки!

Олин голос за сценой: «Je ne veux pas!»

Н а т а л и  (возвращается в гостиную). Оля не хочет заниматься. Александр, сделай что-нибудь. Или не обвиняй меня, что она ничего не знает.

Г е р ц е н  (с плохо скрытым раздражением). Я обвиняю только себя. (Уходит.)

О г а р е в.  Как тут работать? Нарезаться или отравиться? Умоляю тебя, Натали, опомнись!

Н а т а л и.  Вспыльчивость моя виновата. На детей кричу. На прислугу кричу. На Герцена кричу.

О г а р е в.  Если невмоготу, приходи ко мне в комнату и кричи.

Н а т а л и  (улыбается). Неужели я такая плохая женщина, что и ты покинешь меня?

Пауза.

О г а р е в.  Ну не получается у вас с Герценом. Возвращайся ко мне. Для всего света я твой муж. Обещаю ни одним словом не попрекнуть.

Н а т а л и.  Милый, Ага! (Подходит и целует его.) Я тебя очень люблю. Но я и Герцена люблю. (Слегка кокетливо.) И не хочешь же ты, чтобы я, как распутная женщина, порхала между вами.

О г а р е в  (угрюмо). Ты постоянно цепляешь Герцена во всем, что ему близко и дорого – в детях и общественной деятельности. Эта оппозиция должна улечься!

Н а т а л и.  Я хочу быть равной ему.

О г а р е в.  Равной Герцену? Зачем? Это невозможно. Будь сама собой.

Н а т а л и  (вздыхает.) Я знаю – в моем поведении есть безумный эгоизм. Он меня убивает. Я изменюсь! Я буду совсем другой. У нас будет идеальная семья. Дети на первом месте. Никаких ссор с Герценом. Я буду заботиться обо всех. (Улыбается.) И о тебе, Ага. А о себе я даже не буду думать.

Входит  Г е р ц е н   с листком бумаги.

Г е р ц е н.  Благодаря Оле русский язык прогрессирует. Вот, пожалуйста: «У нас есть кошка от дома». Раньше был только «генерал от артиллерии» и «ключи от дома», а теперь появилась кошка. (Протягивает листок  Н а т а л и .) Русский, кажется, твоя епархия.

Н а т а л и  берет листок и уходит.

Г е р ц е н.  Не знаю что делать! После рождения Лизы все было хорошо. А теперь опять демон проснулся. Иррациональна и нетерпима. И только успокаивается в постели.

О г а р е в.  Ты уверен, что я должен знать подробности?

Г е р ц е н.  Прости... На днях жена наборщика в типографии выбросилась с третьего этажа на каменный двор. Смерть была немедленная. По всему очевидно, она страдала гипертрофией сердца и в тоске высунулась в окно. Я думаю: земной шар – сумасшедшая планета. Я устал от семейной какофонии, Ник.

О г а р е в.  Я предложил Натали вернуться ко мне.

Г е р ц е н  (с надеждой). И что?

О г а р е в.  Она тебя любит.

Г е р ц е н.  Я пропал.

О г а р е в.  Она видит твое отношение.

Г е р ц е н.  Мое отношение? Ну-ка, растолкуй.

О г а р е в.  Скажи Герцен, только честно: ты готов взять официально в жены Наталью Алексеевну Тучкову?

Г е р ц е н.  Не готов.

О г а р е в . Вот и ответ.

Г е р ц е н.  Нет, только часть ответа. Ты знаешь все обстоятельства.

О г а р е в.  Я их отметаю.

Г е р ц е н.  Счастливый ты человек, Ник. На мне – дети, финансы, дело. А ты – ничего не имеешь, ни за что не отвечаешь. Было у тебя когда-то громадное состояние. Одно из самых больших в России. Четыре тысячи душ в Рязанской губернии ты отпустил на волю. Несчастных тут же поработили другие. Но ты поступил, по крайней мере, благородно. А куда остальное делось? Десятки тысяч душ и несметное количество земель? Размотал, спустил, упустил, раздарил. Все одно: состояния нет. И ответственности нет.

О г а р е в.  А где твоя ответственность? Где твоя жертва? Ты ведешь себя, как турецкий султан.

Г е р ц е н.  Турецкий султан? Благодарю.

О г а р е в.  Сравнение не устраивает? Нельзя же видеть в себе только агнца непорочного, посланного спасти род человеческий. А тут всего одна женщина страдает – и ты пасуешь!